«И тем не менее. Я слишком многим обязана ему. Тебе не понять, Минанан, – он взялся за работу, от которой я все время увиливали».
ПРОЛОГ ВТОРОЙ
Мужчина средних лет с тяжелой выступающей челюстью и прикрепленным к голове незаметным устройством, коренастый и широкоплечий, не спеша шел по саду, разбитому вокруг обсерватории. Из распахнутых окон доносился невеселый смех, кто-то иронично шутил. Собравшиеся в наблюдательном зале жители острова Окала, окружившие обессилевшего, странным образом заключенного в недрах церебрального генератора руководителя, пытались заставить его откликнуться. Разговор вертелся вокруг недавней битвы, потрясшей планету. Правда, в их репликах звучала какая-то холодность, необъяснимая отстраненность. Когда же кто-то упомянул о сбежавших с острова детях, все дружно, взахлеб, принялись осуждать предателей.
Человек в саду, услышав их слова, неожиданно пропел:
– Что толку в скитаньях бесполезных. – Голос его звучал сильно, чисто. Потом он подпустил лихую руладу: – Ди-да-да д'хум-дум-дум да-ха…
Человек – его звали Алекс Манион – ментальным усилием подхватил погибшую птичку, лежавшую на золотистом песке аллеи, и бросил ее в тележку, словно собачка двигавшуюся за ним по пятам.
– О да, я совершенно уверен, они заблудились, – донесся до него убедительно рассуждающий баритон. – Мне до сих пор стыдно за них.
Напевая себе под нос, с той же идиотской улыбкой, Алекс вразвалку зашагал по дорожке.
Солнце перевалило за полдень. Сад вокруг обсерватории, где Марк Ремилард усердно изучал звезды, казалось, изнывал от зноя. Склоны лесистых холмов, водная гладь озера Серены как бы плыли в раскаленном воздухе. Однако здесь, под сенью гигантских плиоценовых деревьев, было на удивление прохладно. Странный мир открывался окрест – огромные цветы величиной с тарелку, насаженные на стебли метровой длины и толщиной с руку; величавые секвойи, между которыми стайками разбегались вековые дубы и грабы; избыток ароматов, затопивших это райское место. А бабочки! На посыпанной песком дорожке их, погибших, несказанной красоты, с крыльями в полметра, лежало великое множество. Алекс пренебрежительно сморщился – ничего особенного, обыкновенные хеликоньянс, подобных экземпляров в его коллекции уже более чем достаточно. Вот это да! – он присвистнул от восхищения, обнаружив на дорожке еще одну мертвую птицу, жертву управляемого защитного пояса, окружавшего обсерваторию. Замечательный образчик! Самец, цапля! Какое оперение, а вот и брачный хохолок!
Мысли медленно ворочались в затуманенном, контролируемом особым устройством мозгу Маниона. Он скосил глаза в сторону низкого барьера, где были расставлены бочкообразные чувствительные цилиндры – рентгеновские лазеры, охраняющие подступы к обсерватории. Алекс довольно осклабился – мимо них не проскочить! А что там светлеет? Боже мой, еще одна цапля – вон, валяется возле барьера. Теперь ясно, куда стремился самец – спасать подругу. Очень красивая птица! Алекс медленно, ментальным усилием раздвинул крылья. Бедные влюбленные! Недаром поется…
– Если сердце потерял ты, огрубел душой, – весело запел Манион, – то погибнешь непременно, как и до тебя все сводили счеты с жизнью. В том твоя вина.
Усилием мысли, не глядя в сторону погибшей цапли, он приподнял ее и перебросил в садовую тележку.
– Умру я молча, и тогда… – продолжал распевать Манион.
«Алекс, немедленно иди сюда!»
Манион замер, потом повернулся и глянул в сторону озера.
– Бог мой, какая прелесть! – прошептал он. Крышка садовой тележки тем временем медленно приподнялась в воздухе и мягко плюхнулась на место. – Батюшки, синичка! Посмотри, посмотри, Алекс, – обратился он к самому себе, – какая прелесть. Вон сидит на иве.
«Быстрее, черт побери!»
– Ах, милая синичка…
Мысленной силы Джордана Крамера, обращавшегося к Маниону, зажавшей его сознание, оказалось недостаточно, чтобы принудить того к повиновению, и Джордан сменил программу на более умеренную, снабженную более ласковыми эпитетами и обращениями.
Манион раздвинул губы в идиотской ухмылке (зрелище было впечатляющее, если принять во внимание его отвисшую челюсть), сунул в специальные гнезда метлу и совок, потом мысленным усилием достал садовые ножницы и взял их в правую руку. Поднял высоко-высоко.
Лазеры не шевельнулись – по-видимому, энергия была отключена. Хорошо… Манион проводил взглядом стаю крупных бакланов, без всякого почтения миновавших купол обсерватории и направивших свой полет к озеру. Он махнул им вслед ножницами… Постоял, посмотрел в ту сторону… Потом с той же идиотской ухмылкой принялся обстригать с роскошной бамии увядшие соцветия. Чтобы было веселее, он затянул новую песенку:
Освободи меня, мой мальчик, От пылких и волнующих страстей.
Они лишают радости, печалят.
От них медлительность, болезнь…
И хуже нет бродить скромнягой.
Тем временем люди высыпали из обсерватории, разбрелись по саду. Облако невысказанных слов, поток летучих скомканных мыслей повис над ухоженными газонами.
«Этот чертов лицемер Стейнбреннер прикинулся такой овечкой, а сам, как привидение, отправился…»
«Правильнопопробуемводиночку холодную индейку – ап!»
«Подтвердитебыстробыстро!»
«Она правильно здесь да монстр Фелиция была здесь вы действительно ага нет видели…»
«Лаура и Дорси получили благодарность от Кеога за подготовку телетранспортера».
«Подтверждаюподтверждаюдаюдаюдаю…»
«БОЖЕ БЛАНШАР УМЕР ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛА ЧЕРТ С НИМ ЧТО ТАМ С МОНСТРОМ ФЕЛИЦИЕЙ ПОРАЗИВШЕЙ МАРКА КТО МОЖЕТ ЗНАТЬ ТРУДНОСТИ D-ПЕРЕХОДА…»
«Ребенок что о нем заткнись ты блядский идиот заткнись Марк Марк Марк заткнись заткнись…»
«Заткнитесь!»
«D-переход она могла использовать какую-то новую субстанцию и это был натуральный d-переход говорю я вам…»
«Молчать!»
«Дорди, ты можешь быть уверен».
«Нет, это был d-переход».
«Ты не посмеешь открыть правду, пока у нас не будет неопровержимых доказательств».
«Так вот почему они так поступили с Манионом».
«Гены. О Бог мой, гены!»
«Какие, к черту, гены. ДЕТИ, ВОТ ЧТО ВАЖНЕЕ ВСЕГО!»
«Даламбер Варшава Ван-Вик СТОЙ Все разом ШАГОМ МАРШ!»
«Дети должны знать вы не смеете задерживать меня чертов Марк чертовы гены вы все дьявольское отродье…»
«Стейнбреннер, когда снова сделаешь Маниона послушным, доложи Хелейн».
«ПОДТВЕРЖДАЮ!»
Погрузившись в раздумья, Алекс Манион неподвижно сидел среди гигантских орхидей. Два человека осторожно приблизились к нему – крупный, немного обрюзгший Джеф Стейнбреннер, суперзнахарь – скорее супершарлатан – насквозь пропахший адреналином, скольких детей погубивший, и хорошенькая Пэт Кастелайн – в ее серых глазах стояли слезы. Восхитительно! Манион, заметив их, запел:
Желаешь цапнуть кус побольше, Старайся сильным услужить.
Вертись, сражайся за местечко И о заслугах громогласно Труби на каждом перекрестке.
Иначе, милый, шансов нет!
Джеф и Пэт вдвоем бросились на Маниона. Первым же движением Джеф сорвал с его головы успокаивающее устройство. Алекс сразу забился в судорогах. Они с трудом удерживали его; Пэт поливала больного исцеляющим ментальным душем, а Стейнбреннер с большим напором, причиняя сильную боль пациенту, вымораживал его воспоминания. Наконец сознание Алекса сжалось, смирилось, и он затих, повел себя спокойнее. Только тогда напавшие ослабили хватку, физическую и ментальную.
Дрожа и поеживаясь, Алекс усилием воли сбросил со своего тела их руки. По подбородку из прокушенного языка у него текла струйка крови. Он до такой степени ненавидел своих мучителей, что не мог сдержать злобной радости, когда почувствовал – «узрел?» – ту цель, ради которой они искали его. Он с размаху хлопнул себя по ляжкам, нижняя челюсть еще сильнее выдвинулась вперед.
– Что, Фелиция «накрыла» его? – выкрикнул он и захохотал. Ментальный удар, которым огрел его Стейнбреннер, не произвел никакого действия. Алекс буквально покатывался со смеху, показывая пальцем в сторону обсерватории.
