Вот и Каборановск. Этот город ни с каким другим не спутаешь, по крайней мере, в нашей области: над всеми строениями высится холм с Замком Валькенштейна. Построен на излёте девятнадцатого века прихотью сахарного короля Генриха Валькенштейна, пожелавшего создать уголок романтической Германии здесь, на Чёрной Земле. Ещё и обсадил холм елями, для мрачной торжественности. Высокие, с десятиэтажный дом, деревья впечатляли, даже в летный солнечный день в ельнике было сумрачно и тревожно.

Мне больше сосны по душе.

Но мы ехали не к Замку, а к клубу «Сахарник». Ели росли и здесь, но реже, давая место и другим — деревьям, кустам, домам и людям.

Громкоговорители на клубе вещали вполголоса, тот же «Маяк». Новый Год продолжал шагать по стране, приближаясь к Владивостоку и Хабаровску. «По сугробам, по морозу, по зиме» — проникновенно пела Снегурочка. Сугробов, впрочем, не было: не только дорога, но и тротуары, и площадь перед клубом были расчищены и посыпаны песком. Мороз? Минус три, к утру до минус семи — так обещали чернозёмские синоптики.

А зима была.

Конечно, была. Для сомневающихся на стенде клуба висела афиша в обрамлении лампочек: «31 декабря — встреча Нового Года». А тридцать первое декабря — аккурат зима. Зимее некуда.

Наши автобусы стояли чуть в стороне. Я к ним и подъехал, встал рядышком.

Прежде, чем выходить, огляделся. Чисто, спокойно, горят фонари, и две пары патрульных прохаживаются вдоль фасада «Сахарника». Нет, не только фасада: одна пара завернула за угол. Круговой обход. На всякий случай. Чтобы не пили водки за углом, и вообще…

Мы с Женей вышли. Помогли девочкам: двери «ЗИМа» позволяют выходить удобно, лучше, чем из «Жигулей» или даже «Волги», но дорого внимание. Женя прихватил баул девочек. Не то, чтобы очень большой, баул, но ведь вежливость, традиции. Рыцарство. Рыцари, они часто выхватывали баулы у синьор. И у синьоров выхватывали. Тем и жили.

Попрощались с эскортом. Ан, нет, не попрощались: нас и назад будут сопровождать.

Если близко воробей, мы готовим пушку.

Пошли ко входу. И — навстречу товарищ Савтюков и две дамы, постарше и помоложе. Анна Андреевна и Марья Антоновна. В некотором роде.

Спросили, как доехали, и позвали заходить поскорее, а то ведь холодно, и ветер.

Ветер самый слабый, холод не чувствовался, где-то минус четыре, минус пять, но мы не спорили.

Клуб «Сахарник» тоже построил Валькенштейн. То есть он, конечно, не строил своими руками, но сам заказал проект у модного архитектора, приглядывал за строительством, и, разумеется, сам всё оплатил. Получилось что-то вроде Большого Театра. Только компактнее. Зал не на две тысячи мест, а на триста шестьдесят, не шесть ярусов, а только три, партер, бельэтаж и балкон. Но для районного центра — очень даже неплохо. Наши театры, оперный, драматический и ТЮЗ, с охоткой ездят сюда на шефские спектакли. И зал хорош, и публика благодарная.

Мы пошли было к гардеробной, но товарищ Савтюков сказал, что удобнее будет в кабинетах.

— О ваших дамах позаботятся Ангелина Ивановна, моя жена, и Люба, моя дочь.

— Не бойся, Чижик, не растаем, — сказала Ольга, забрала у Жени баул, и они пошли в один кабинет, а мы с Женей в другой.

Ага, вот в чем дело: в кабинетах ещё и туалетные комнаты были, в смысле ватерклозеты. И вешалки в достатке. И диваны, и кресла для отдыха. И много чего другого. Конечно, удобнее. Ну, чтобы с народом не мешаться. Я-то мешаться могу запросто, а вот райкомовцам и прочему начальству с народом может быть неловко.

Мы сняли верхнюю одежду, и я предстал во всей красе Капитана Ливийской Революции.

Савтюков от изумления и слова сказать не мог. То есть ничего не сказал, только глаза стали на мгновение-другое чуть шире обычного. А Женя не сдержался:

— Это какой же род войск у нас такой красивый?

— Это не у нас, это в Ливии. Что-то вроде преторианцев.

На столе легкая закуска — бутерброды с селёдкой, салом и солёными огурцами. И бутылка «Экстры».

— С дороги закусить не хотите? — спросил Савтюков.

Я из вежливости взял бутерброд с салом. Женя — два, с селедкой и с огурцом.

— А водочки?

— За рулём, Михаил Сергеевич, — отказался я.

Женя посмотрел на меня. Тоже отказываться? Я кивнул неопределенно, мол, решай сам.

Женя решился на пятьдесят граммов. Хлопнул, крякнул и взял ещё один бутерброд. Опять с огурцом. Сало и водка — не лучшее сочетание с точки зрения гигиены питания. К тому же с салом у Жени отношения сложные.

В углу на тоненьких ножках стояла радиола «Урал», а рядом, уже на тумбе — телевизор «Темп».

— Хотите посмотреть?

— А когда начало сегодняшней программы? — спросил я.

— Телевидения?

— Нет, здешней.

— В шесть пополудни.

Я посмотрел на часы. У нас почти двадцать минут. Нужно дать девочкам перевести дух, почистить пёрышки и всё такое. Они сами зайдут за нами. Избытком робости не страдают.

— Включите, пожалуйста, — попросил я директора клуба. Он не заведующий, он директор — подсказала табличка на двери.

Пока телевизор прогревался, Савтюков успел дважды посмотреть в окно, а когда на экране появился Виталий Севастьянов, космонавт-шахматист, с которым я как-то познакомился у Тяжельникова, Савтюков сказал, что отлучится на пять минут.

Женя тоже подошёл к окну.

— Большие люди приехали, — сказал он.

Севастьянов рассказывал о космических исследованиях уходящего года — полетах на станцию «Салют», на Луну, на Марс, умно рассказывал, интересно, передачу Севастьянова многие любят, и я тоже, но тут новоприбывшие вошли в комнату.

— Заходите, заходите, — приглашал их Савтюков. Лебезил. Не так, чтобы уж очень, но трудно не заметить. Да он и не скрывал. Для того и лебезил, чтобы видели — почитает вошедших.

— Знакомьтесь, наш чемпион Миша Чижик, — представил он меня.

Главный, мужчина лет пятидесяти, килограммов восьмидесяти, протянул руку.

— Листвянкий!

— Рад знакомству, Николай Николаевич, — сказал я, и выиграл пару очков: Листвянскому явно понравилось, что я знал его имя и отчество. А почему бы и не знать, если каборановский «Путь к коммунизму», местную газету, получаю исправно? Листвянский с апреля этого года первый секретарь Каборанского райкома партии, переведен из Кемерова, где был «на партийной работе». Уж не знаю, в порядке поощрения ли, наказания, или чтобы мхом не оброс. Зачем он Стельбову? Значит, нужен.

Затем состоялось знакомство со вторым секретарем, Семеном Галушкиным, предрика Петрошниковым и Зуевым, новым директором сахарного завода, утвержденного на должность летом. Всё новые в районе люди. Остальных, ещё пятерых, не представляли. Видно, они были не того калибра — представлять. Актеры заднего плана, даже массовка. Комсомольского секретаря Ланцовича и главреда «Пути к коммунизму» Пахтюженского я знал издавна, года три, а остальные — ну, познакомимся в процессе. Может быть. Для себя я назвал их Планше, Базен и Мушкетон. Люди для услуг.

Женю тоже ни с кем не знакомили. Он сам знакомился. Сразу после меня протягивал руку и говорил «Евгений Владимирович, очень приятно». От подобной дерзости Листвянский опешил, но руку пожал: как знать, что это такое, Евгений Владимирович, вдруг и ядовитое? А общением с людьми руководителя не испугать, нет. Прежде руководители и вовсе среди людей жили, ну, в самом начале.

В двери постучали. Дамы? Девицы! Три девицы внесли подносы с яствами. А потом ещё раз. И ещё. Тут не с салом бутерброды — с осетринкой, с икоркой чёрной, с икоркой красной, с бужениной. Горшочки с солеными груздями. Соленые же огурчики. Квашеные помидорчики. Котлеты Пожарские, котлеты по-киевски, и много чего ещё. Из напитков водка посольская, три бутылки, коньяк «Двин», шампанское «Абрау-Дюрсо», брют.

Мдя…

— Закусываем, не стесняемся, — гостеприимно предложил Листвянский.

Но все стеснялись. К бутербродам с икрой рук не тянули, брали буженину. И водку, да. Хорошо брали, по сто граммов разом.