Час провел за «Блютнером». Замечательная вещь — свой рояль. Особенно такой, как «Блютнер». Прямо и не знаю, везти его в Москву — или оставить здесь?

Оставить. В Сосновке я буду проводить не меньше времени, чем в Москве — во всяком случае, ближайшие годы. Ну, что я, не найду себе в столице рояль по душе?

По душе — вряд ли. По душе мне «Блютнер». Но для работы — отыщется инструмент.

Время. И такси подъехало, слышу.

Взял чемодан, взял сумку на ремне. Всё? Все.

Сначала в «Поиск», за девочками, потом на вокзал. Антон будет ждать нас там.

Наш паровоз, в Москву лети!

5 августа 1976 года, четверг

Чижик в гостях у генсека

Вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин был человеком занятым, а после революции — занятым чрезвычайно. Тем не менее, время от времени вызывал к себе пианиста и слушал сонаты Бетховена. Очень он любил музыку. Товарищ Сталин тоже любил музыку, но был человеком осторожным, и чаще обходился патефоном. А на рояле ему играл товарищ Жданов. Товарищ Хрущев, говорят, любил игру на деревянных ложках и сам мог сыграть «Светит месяц, светит яркий». Леонид Ильич любит песни. Чтобы голос был, и слова хорошие. И к обладателям звучных и чистых голосов благоволит. А что любит Андропов, никто не знает. А нужно бы. Потому что меня Юрий Владимирович согласился принять в час отдыха. Ему тоже требуется отдых, товарищу Андропову. А мне нужно с ним встретиться, очень. В рабочее время это никак невозможно, а в час отдыха — почему нет? Я и петь умею, и плясать, и на рояле играть. И в шахматы тоже, может, Юрий Владимирович в шахматы мастак. Как Ленин.

Встречи этой я добивался две недели, через генерала Тритьякова. Евгений Михайлович всё допытывался, зачем мне видеть генерального секретаря, видно, боялся, что я буду денег просить — из своего миллиона, то есть бывшего своего. Но я заверил, что дело — государственной важности. Какой, продолжал спрашивать генерал. Я отвечал, что дело касается Ливии, и вообще, не телефонное это — а говорили мы, понятно, по телефону. Я в Сосновке, генерал — в Москве. Тут Евгений Михайлович призадумался, и решил — пусть. Вдруг у меня личное послание от Каддафи Андропову? И при встрече Муаммар спросит Юрия, мол, почему он игнорировал его предложение?

И вот мы едем на правительственную дачу. Составить компанию отдыхающему Юрию Владимировичу. Мы — потому что Лиса с Пантерой едут со мной. Представители передовой творческой молодежи, так сказать. Мы с Ольгой даже нацепили лауреатские значки. Не сами додумались, генерал настоял. И одеты строго. Ну, не совсем строго, но рядом. Ничего, в Москве свежо, тучки ходят хмуро, и в костюме не жарко. Антон? Антон с правдистами разговаривает о «Турнире Мира». Важное дело, особенно для него. Печатный труд для тренера — весомое достижение.

Я бы и с Леонидом Ильичом встретился, но вот незадача — нет Леонида Ильича в Москве. И Галины нет. И маменьки. Леонид Ильич на отдыхе. Нет, он там работает, и вовсю работает, но на отдыхе. Где там? Крым, секретное место. И Галина там же.

А ждать возвращения недосуг. И всё равно через Андропова пойдет дело.

Приехали в спецпоселок. Вроде нашей Сосновки, но строже, много строже. Два периметра явных, а сколько скрытых, ведомо лишь Аллаху. Три раза проверяли — кто, куда, к кому. Бдят.

Дача Юрия Владимировича, прямо скажу, не впечатляет. Если и лучше моего дома, то не сильно. Больше — да, но больше не значит лучше. И больше-то не намного. Не в разы. Правда, служебных строений побольше. Отдельно кухня (по запаху определил), отдельно дом охраны, и вольера для собак на три овчарки. Собаки, кстати, не лаяли.

Встретили нас Ирина Юрьевна и ее муж, Михаил. Артист московских театров. Очень удачно получилось — вечер встречи творческих людей. Столица и провинция.

Принимали нас на террасе, у стола. На столе — самовар, ваза с печеньем, и, собственно, всё.

— Вина не желаете? — спросил артист.

— Режим, — ответил я.

— А дамы?

— И у дам режим, — хором ответили Лиса и Пантера.

— Тогда и у нас режим, — сказал артист

Михаил оказался человеком весёлым, компанейским, и через десять минут мы уже болтали, как давние друзья. Я с Михаилом — о делах театральных, а Ирина с девочками — о литературе. Она филолог, Ирина. Вскоре, правда, всё перемешалось, разговоры пошли вперемешку — о спектаклях, о книгах, об автомобилях, о фотоаппаратах, о магнитофонах, о загранице, о деревне, о комарах, о картошке…

— Чижик у нас огородник, — сказала Ольга. — Сам сажает картошку, сам убирает!

— В самом деле? — удивился Михаил.

— Вот этими самыми руками, — показал я.

— Что-то не видно мозолей!

— Не видно, — согласился я. — Одна сотка картошки, с чего быть мозолям? Вот у свекловичниц наших, чернозёмских, счет на гектары, тогда, конечно…

— Одна сотка?

— Именно.

— Всего-то?

— Урожая хватает на пятерых. Хороший сорт, правильная агротехника, — и разговор перёшел на огородные хитрости и проблемы сельского хозяйства. Таков советский человек — не о личном печётся, а обо всей стране заботится.

Девушки постоянно меняли место, очень им хотелось меж двух Михаилов посидеть. Верно, желания загадывали. Артист спросил, из чего у меня костюм пошит, такой красивый.

— Ассам, — и, предупреждая дальнейшие расспросы добавил: — это вид чесучи из Индии.

— И где он бывает в продаже? Никогда не видел.

— В Париже купил, три недели назад. В магазине готового платья. Пошить, конечно, лучше, но времени не было, я в Париже проездом был. Ничего, я человек простой (вспомнил я присказку Женьки Конопатьева), фигура стандартная, немножко подогнал портной, что при магазине работает. Теперь привыкаю. К костюму привыкнуть нужно. И ему ко мне тоже.

— В Париже… — вздохнула Ирина. — А теперь в Германию, да?

— В Швейцарию. Но через Германию, — подтвердила Надя. — Завтра на самолет, и вот она, Германия. А там и в Швейцарию, в Биль. Только ведь лошадь ведут на свадьбу не водку пить, а молодых возить.

— В смысле?

— Ну, Михаил, представь, что ты на гастролях в Германии. Представил? — спросил я. Мы с артистом как-то нечувствительно перешли на «ты».

— Представил, — сказал артист и аж зажмурился, как кот перед сметаной.

— Только у тебя спектакль-дуэт, пять часов на сцене с партнером, который тащит одеяло на себя. Каждый день спектакль. И ты обязан переиграть партнера, выдать сто сорок процентов возможности. День за днем. Вечером играешь, утром спишь, ну, или готовишься к представлению. Самой Германии толком не видишь, отель — сцена — отель, вот и весь маршрут.

— А все-таки это здорово, — сказала Ирина. И опять вздохнула.

И тут словно стужей повеяло. Август, а — стужей. Все замолчали и даже поёжились

Это на террасу вышел малоприметный человечек в штатском. Ничего грозного, ничего сурового в нём вроде бы и не было, напротив, он приятно улыбался — а стужа!

— Михаил Владленович, вас зовет Юрий Владимирович, — сказал он приветливо мне.

Я встал. Михаил-артист собрал пальцы в щепоть и — едва заметным движением — перекрестил меня.

Ну, ну…

Внутри правительственная дача очень даже неплоха. Нет, до моего дома не дотягивает, но неплоха. Стены обшиты дубовыми панелями, картины русских мастеров — Саврасов, Репин, Кустодиев. Небольшие полотна, и рамы скромные. Зато, насколько могу судить, это подлинники. Почему не быть подлинникам, если одни «Грачи» существуют в сотнях авторских вариантов?

Но чувствуется некоторый неуют. Необжитость. Видно, недавно сюда вселился Юрий Владимирович. Как стал первым секретарем ЦК КПСС, так и вселился. А стал им он недавно, совсем недавно. Вот и слышу то запах краски, то запах стружки. Обновляли дом, ясное дело.

Штатский провёл меня в кабинет. Провёл — и остался за спиною. На всякий случай.

Юрий Владимирович сидел за столом. На столе три телефона, настольная лампа с зелёным абажуром и много папок — по правую и по левую руку от Андропова. Папки простенькие, те, что по пятнадцать копеек в писчебумажных магазинах продают. Напоминает обстановку на турбазе, где мы виделись в прошлую встречу. Лучше, но чуть.