— Любопытно, — наконец говорит Геральт, устраиваясь на соседнем шезлонге. — Что, врождённое?
— Профессиональный интерес? — хмыкает Регис, — Не припомню, упоминал ли, но после некоторых… изменений моя кожа в целом склонна к чувствительности.
— Изменений?
— Повреждений, если угодно. Как ты понимаешь, мои похождения не всегда оставались безнаказанными.
— Значит, я всё-таки прав, — отвечает Геральт своим же мыслям, откупоривая колу. — Носишь на себе следы загулов? Да ты криминальный авторитет, док. И как с вашей регенерацией тебе вообще их сделали?
— Признаться, в силу опьянения я мало помню процесс, да и… Ох, не мог бы помочь мне со спиной, Геральт? Я бы предпочёл разговорам дело, если позволишь.
Тема его тяготит, понимает Геральт — и не сразу осознаёт, что именно от него просят. А когда осознаёт, рот уже говорит:
— Б-без проблем, — и ему мгновенно становится не до болтовни.
Повернувшись, Регис ухудшает его положение в десять раз. Мало того, что у него ровная, красивая спина, — что вообще в Регисе некрасивого? — дело ещё и в другом.
От плеча до плеча на этой спине изображён огромный чёрный ворон, чья грудная клетка распахнута, показывая сердце, сосуды и очертания лёгких.
Мгновение Геральт просто смотрит на него, затаив дыхание. Мёртвая птица не вызывает отвращения, даже наоборот, заставляет восхищаться трагичной позой агонии. Тату подходит Регису больше всех прочих, тенью очерчивая его прошлое, тёмных пятен в котором явно больше, чем рисунков на его теле. И ещё… Очертания перьев такие живые, что кажутся растущими прямо из-под острых лопаток. Хочется прикоснуться к ним губами, к каждой чёрточке, медленно и вдумчиво, чувствуя, как эта бледная кожа впитывала чернила вместе с болью.
Хочется поцеловать не только их. Морской бриз шевелит волосы вампира, падающие на воронью голову, и Геральт осторожно касается вьющихся прядок — только затем, чтобы не запачкать их кремом. Не потому, что хочется уткнуться в них лицом и вдохнуть поглубже запах шампуня Региса. Вовсе нет.
— Убирай их, док. Потом хрен отмоешь.
— Секунду, — кивает Регис и принимается завязывать волосы в высокий узел; так изящно, что Геральт, как заворожённый, смотрит на движение мышц его спины, вместе с трепетом чернильных перьев.
— Знаешь, мне всё-таки интересно. Они что-то означают?
— Хм-м?
— Татуировки. Врежь мне, если лезу не в своё дело, но…
— О, всё в порядке. В какой-то мере твоя проницательность уже меня раскрыла, — мягко замечает Регис, и в голосе его появляются лукавые нотки. — Скажем так, большая часть из них действительно символизирует значимые для меня… м-мм… эпизоды. Первых… объектов, если ты простишь мне этот цинизм.
Интересно, что сделало бы меня значимым, ловит себя на мрачной мысли Геральт, согревая крем в ладонях.
— То есть ворон…
— Священник, — тяжело вздыхает Регис, — Не хочу вдаваться в подробности, но когда-то меня особенно волновала тема распятия. Любопытство, как видишь, я удовлетворял соответствующим образом.
— А эта? — понижает голос Геральт, осторожно смазывая его правое предплечье. Не думать, не думать, приказывает он себе — ни о том, с какой прямой осанкой сидит Регис, какая мягкая и прохладная у него кожа, как…
— Ты об отцветающей розе? Юноша с мыслями о самоубийстве, которому я, образно говоря, соизволил помочь.
— Стало быть, девушки… Эй, расслабься, — тут же добавляет Геральт, — Я тебя не осуждаю. Расставь-ка пошире руки, если не хочешь солнечного ожога.
Он и сам не понимает, как легко успокаивает Региса, от вопросов превратившегося в комок нервов. Осмелев, Геральт массирует ему плечи и лопатки, щедро втирая крем, белыми разводами ползущий по вороньим перьям. Дыхание перехватывает от близости, податливости Региса, не виденной прежде; непривычного, напряжённого молчания, повисающего между ними. Не найдя, что добавить, он проминает вампиру мышцы вдоль позвоночного столба, проходясь вверх-вниз большими пальцами — и, на его беду, Регис издаёт полный удовольствия вздох.
Татуировки. Убийства. Кровопийцы. Соберись, чёрт возьми, ведьмак херов.
— Верно. Русалка символизирует мою первую жертву, прачку, убитую на речном берегу. Обнажённая девушка же появилась после первой девственницы.
— Отлично, — брякает по глупости Геральт. — То есть, не отлично, но спасибо, док. Теперь буду знать.
— Нет, друг мой, — внезапно настаивает Регис, и голос у него хрипнет, — Думаю, тебе стоит быть осведомлённым до конца. Ангелы… Ангелы означают первых убитых мною младенцев. До сих пор не могу забыть вкус их крови, как ни пытаюсь.
Пора сменить тему. Точно пора. Его начинает подташнивать, а ведь они не обсудили последний рисунок. Тот, что на груди вампира, с коршуном, терзающим волка… и, внезапно холодея, Геральт понимает, что не очень-то хочет знать ответ. Ведьмачья школа в их округе как раз насчитывает четыре века или около того.
Школа Волка.
Так, хватит на сегодня неудобных подробностей.
— Tell me something I need to know, — неожиданно начинает звучать из распахнутых дверей Лэнд Ровера — и, откуда ни возьмись, из него выныривает Лютик, деловито нацепляющий на нос тёмные очки-авиаторы.
— Тухловато у вас. И где гриль?
— Гляди, док, — обрадованный, отвлекается на него Геральт, — Сейчас начнётся. Ламберт терпеть не может, когда Лютик добирается до его сабвуфера.
— Надо полагать, это имеет какое-то значение? — оживляется понурый Регис и даже расправляет плечи, вызывая движением дрожь в кончиках пальцев.
If you just let me invade your space…
— Ничего он мне не сделает, — гримасничает Лютик, уже выбирая ракурс для селфи.— Я взрослый половозрелый мужчина, и я имею право слушать Ариану, сколько захочу. Потом поставим ваше…
— Кто включил это бабье дерьмо в моей машине?!
I’ll take the pleasure, take it with the pain!
— Акт первый, — хмыкает Геральт, — Те же и Ламберт. Положи-ка мобильный, Лютик. Ты недавно чинил экран.
— …Вырубай немедленно!
Опомнившись, Лютик наконец-то подрывается бежать прочь, удирая от Ламберта, нагоняющего его в три прыжка. Позабавленный, Геральт не может сдержать ехидного смеха… И, о чудо, чувствует, как под его ладонями смеётся Регис. Тепло и практически привычно, и хочется прижаться к нему ещё ближе…
Что Геральт и делает, набравшись смелости: приобнимает вампира сзади, сцепив руки где-то на уровне его груди.
Cause if you want to keep me…
— …Ничего не бабье!
You gotta, gotta, gotta, gotta… Got to love me harder!
— Мне уже насрать, чьё! Слушай этот отстой в своей тачке!
— Сперва купи мне её, умник! Где я, по-твоему, возьму два миллиона… Ай, Ламберт! Я же шучу!
Love me, love me, love me!
— Не понимаю, к чему споры, — тихо замечает Регис и — ох ты ж — отклоняется назад, почти закидывая голову ему на плечо. Мягкий, доверчивый, сейчас он кажется мотыльком, летящим на пламя… Или это он, Геральт, мотылёк из них двоих? Едва ли создание, насчитавшее почти половину тысячелетия, делает что-то бездумно.
— Ну, обычное дело. Ламберт в этом отношении консерватор, — выдыхает ему на ухо Геральт.
— Весьма зря. Лучше уж быть представленным любому жанру, чем ограничивать себя в предпочтениях, не так ли?
I know your motives and you know mine, разносится на весь пляж. Вот так и будет звучать его похоронный марш. Сердце колотится настолько сильно, что, кажется, вот-вот стукнется Регису прямо в позвонки.
— А ты, значит, меломан? Я-то думал, ты по классикам, док. Все эти симфонии, оркестры и прочая лабуда…
— О, отнюдь. Боюсь, здесь ты стал жертвой стереотипов не меньше Ламберта.
— Так расскажи, что слушаешь. Буду знать, что ставить, — не думая, бросает Геральт — и вдруг понимает, что знает про Региса… Кроме сегодняшних новостей, в общем-то, ни черта.
Может, тому виной его слепота, — а может, и сам вампир. В самом деле, что почерпнул о нём Геральт за эти несколько месяцев? Непереносимость лактозы, скрупулёзное отношение к труду, любовь к маленьким детям… И, пожалуй, всё. Внезапно хочется исследовать его, расспросить о каждой мелочи, обыденной для любого другого знакомства. Где он вырос? Что помнит о своём детстве? Какая у него любимая книга — а она, конечно, у него есть? На какой фильм можно затащить его в кино? Предпочёл бы он в отпуске выбраться, как сейчас, к морю — или поехал бы в одну из старинных столиц, посмотреть на обветшалые колокольни и замки?
