Кот был очень недоволен. Он был разбужен наглыми воробьями, бодро чирикающими в тепле зимнего сада. Ох уж этот мерзкий энтузиазм воробьев! Кот был голоден – перед сном опять забыл поесть. А еще замерз, потому что Вера выключила обогреватель. Выключила обогреватель! В феврале!

И было еще что-то, какое-то нехорошее предчувствие. Из-за него не хотелось просыпаться, приниматься за ежедневные дела. Точнее, за ежевечерние дела.

В глубине оранжереи скрипнул ключ, погас свет. Вера закрыла оранжерею и побежала на автобус, похоже, у нее сегодня свидание. Кот открыл глаза и хмуро огляделся по сторонам. В зимнем саду горели только дежурные лампы. Воробьи затихли в ветвях экзотических деревьев. Тропические растения отбрасывали причудливые тени, разлапистые пальмы протягивали к Коту свои огромные ладони. Пахло теплой сырой землей, сладко-горький аромат источала цветущая агава, кисловатые бодрящие запахи неслись от лимонных деревьев. За стеклом стоял холодный февральский вечер, на крыше подвывал ветер, высокие дубы беспорядочно махали голыми ветками. Снег этой зимой падал редко, и Городской парк утопал в темноте, как в мутном киселе.

Вообще все домашние кошки любят зиму, потому что зимой греют батареи. В холода они мирно тарахтят в тепле, лениво наблюдая за суетливыми людьми, шумными детьми, озябшими и голодными птицами за окном. А коты-сфинксы любят батареи, как никто в мире. Если бы можно было, Кот везде носил бы обогреватель с собой, даже летом. Хотя какое лето в Городе? Одно расстройство, а не лето: дождь, холодно, туман, белые ночи. Такое ощущение, что летом половина Города отсыпается днем, чтобы гулять ночью. На улицах куча людей, мосты разводятся, туристы фотографируются, влюбленные по крышам ползают… в общем, круглые сутки глаз не сомкнешь. Кот замечтался о летних суетливых деньках, сладко зажмурился и зевнул.

А еще коты-сфинксы любят людей, в отличие от остальных кошек, которые с презрением относятся к любому живому существу. Возможно, поэтому Кот стал Хранителем этого Города.

Да-да, у многих населенных пунктов на нашей планете есть свой Хранитель. У кого-то Медведь, у кого-то Орел, у кого-то Чайка или Выдра какая-нибудь. Есть даже город, в котором хранитель – Кузнечик!

Жители не могут увидеть хранителя. Вряд ли городские власти бы обрадовались, если бы узнали, что каждую ночь на обход города выходит какой-нибудь Медведь!

А он и в самом деле выходит, заглядывает в каждое окошко, даже в окошки на двадцатом этаже. Прохожие его не видят. Особо чуткие ощущают спокойствие и тепло, когда он медленной походкой сильного животного проходит мимо. Собаки вдруг начинаю радостно лаять и рваться с поводка.

Мало кто из людей знает о существовании хранителей, а кто знает – помалкивает. Да и кто поверит, что хранителем многомиллионного города, столицы огромного государства – является Заяц-русак?!

Кот сонно встал и пошел к бассейну. Фонтан уже не работал, разноцветные карпы сонно, едва-едва, колыхались на дне. Кот оглядел свое отражение. Из воды на него глядел крупный кот породы сфинкс: умная узкая мордочка, темный бархатный нос, складочки по всему телу, а из растительности присутствовали только белые кривоватые усы. Еще большие уши, похожие на локаторы, и голый длинный хвост, который хранитель Медведь называл «крысиным». Из зависти, конечно. У самого-то и не хвост вовсе, а так, недоразумение. Впрочем, на шутки Медведя никто всерьез не обижался, все знали, что он большой, грубоватый и очень добрый. Даже хранитель столицы Заяц на него не держал зла, хотя ему больше всех доставалось тяжелого таежного юмора. Кот усмехнулся, вспомнив особо удачную шутку про суетливого Зайца.

Между тем вода в бассейне пришла в движение. Рыбы, которые обычно Кота игнорировали, сбились в радужную стайку и беспокойно плавали прямо перед ним, изредка моргая выпуклыми глазами.

– Да знаю я, – Кот кивнул рыбам. – Город заболел. Я разберусь. Наверное.

Кот глубоко вдохнул густой влажный воздух оранжереи, чутко разбирая запахи. Он будто втянул в себя весь зимний сад: тропические цветы, деревья, землю, мрамор… Легкие сквозняки подняли его тело вверх, к стеклянной крыше. Как блики света, Кот пролетел сквозь стекло, его кожу обжег хлесткий северный ветер. Свет сотен фонарей, витрин, окон Города превратился в дорожки, и Кот побежал по этим дорожкам вверх. С крыши на светофор, со светофора на карниз, с карниза на шпиль, со шпиля на край низкого серого облака – и вот уже под ним раскинулся огромный Город. Фонари прочерчивали линии широких проспектов и оживленных улочек, пунктиры кривых переулков. Яркие витрины расцвечивали толпы прохожих в цвета радуги. По скользким крышам карабкались отважные романтики. В мансардных окнах танцевали тени и мигали гирлянды, оставшиеся с Нового Года.

Из облака сыпался вниз мелкий колючий снег. Ветер подхватывал стаи снежинок и бросал их в прохожих. Те поднимали повыше воротники или кутались в уютные шарфы. Снежинки таяли и превращались в грязную слякоть под миллионами подошв.

Сердце билось быстро-быстро. Кот чутко раскрыл большие уши, он уловил ритм идущих ног, словно по Городу шел парад, чеканя каждый шаг. Двери Города открывались и со стуком закрывались – тысячи дверей одновременно. Шины автомобилей резко шипели, останавливаясь на светофорах. Эти вибрации сливались в единый ритм, как если бы все люди в Городе принялись играть на африканских барабанах, подчиняясь умелому дирижеру. Кот прислушался к музыке воды. Холодные волны рек, пересекающих Город, разбивались о каменные стены каналов. Этот гул накладывался на барабанную музыку улиц. И сердце Кота начало биться им в такт.

Кот выпустил когти и тронул лапой сеть проводов, опутывающих дома. Провода, как струны, откликнулись тихим созвучием, похожим на гитарный аккорд. Кот тронул лапой россыпь светящихся окон и фонарей, и те зазвенели, как множество хрустальных бокалов.

Кот сжался в упругую теплую пружину, завертелся, с силой махнул хвостом – и маленький ураган, увлекая снежинки, пролетел над крышами города. Все трубы Города загудели, как огромный церковный орган. От этого гула содрогнулась земля, струнным оркестром зазвенели рельсы трамвайных линий, будто запели тысячи скрипок одновременно. Нежными звуками виолончелей их поддержали рельсы железной дороги. Из-под земли, словно стройный хор контрабасов, зазвучали рельсы метро, а после них Кот услышал трубы водопровода – они загудели, как трели свирелей и саксофонов.

Кот спрыгнул с облака вниз, на цветной купол старого храма, покрытый глянцевой эмалью. И растворился в музыке. Он почувствовал каждую вибрирующую жилку, пропустил через себя каждый звук. Он сам стал мелодией, задрожал вместе с каждым окном, каждой стеной, каждым камнем и каждой каплей воды. Где-то в глубине звуковой паутины, окутавшей Город, он услышал фальшивую ноту – глухой стон боли. Будто черная дыра появилась в паутине и искажала каждый звук, попадающий в нее.

Кот с порывом ветра шагнул в пустоту, его сильное гибкое тело грациозно изогнулось в полете. В свете вечерних фонарей он мог показаться случайному прохожему снежным вихрем или бликом света от автомобильных фар. Кот мягко приземлился на крышу едущей машины, перепрыгнул на соседнюю, которая ехала в нужном направлении. Так, с машины на машину, он двигался в сторону черной дыры. Эта чехарда помогала ему отключить мысли и сосредоточиться на источнике боли. Черная дыра могла быть чем угодно – наводнением, пожаром, взрывом эмоций, паникой большого количества человек, которое произойдет в ближайшем будущем. Такие случаи в большом городе не редкость. И все же было в этом что-то гораздо более страшное. Как будто эта беда могла захватить весь Город целиком, могла разрастись и заразить каждого человека, каждый камень, каждое растение. Может, это какой-то новый вирус? Или что-то страшное вырвалось из потустороннего мира?