«… Сын моего доброго друга живет на Манхэттене, у него найдется для тебя свободная комната на первое время. Адрес: Верхний Ист-Сайд, 72-я улица, ***. О деньгах не волнуйся — мистер Палмер уверил, что в них не нуждается. И, между нами говоря, это чистая правда. А если ты, как отец, не готов влезать в долги, то выбрось эти гордые мысли из головы! Одалживать не стыдно, стыдно забывать о тех, кто тебе помог. Твой отец здорово выручил меня когда-то, и теперь я не могу бросить его сына на произвол судьбы. Так что это не твои долги, а мои. Все вопросы улажены, Мэттью. От тебя лишь жду телеграмму с датой приезда. До встречи.

С уважением, Филипп Уильямс».

Мэттью положил письмо на столик и сделал глоток кофе. Стало немного спокойнее.

После ужина он разобрал чемодан. Вещей было совсем немного, как ни раскладывай, больше четверти комода ими не займешь. Было еще несколько книг, с которыми Мэттью не решился расстаться, дневник в толстой кожаной обложке, бритвенный прибор, еще пара мелочей. Тонкие томики смотрелись одиноко на просторных полках, зато в ящике стола, куда Мэттью сунул дневник, нашлась пачка отличной писчей бумаги и письменный прибор.

Сунув пустой чемодан под кровать, Мэттью еще раз окинул взглядом комнату. Теперь она казалась немного более его собственной, хотя все еще больше походила на рекламный проспект какого-то мебельного салона. Его взгляд упал на заклеенное бумагой зеркало над тумбочкой. Мэттью погладил матовую поверхность пальцами. Что за нужда развешивать по квартире столько зеркал, а потом их заклеивать? Белое пространство казалось пустым холстом, который повесили на стену по странному капризу художника.

В ванной его ждало еще одно такое зеркало, и это было уже неприятно. Без зеркала побриться, не срезав себе пару лоскутов кожи с подбородка, не удастся. Да и причесаться как следует не получится. Мэттью попытался подцепить ногтем край бумаги, но тут же остановил себя. И дня не провел в квартире, а уже собрался портить чужие вещи. С проблемой бритья он разберется завтра. К середине дня его ждут в редакции, но утром будет достаточно времени, чтобы все решить.

Интересно, как сам мистер Палмер бреется? Мэттью представился заросший по самые глаза сизой косматой бородой пекарь, живший на соседней улице.

Приняв горячую ванну, Мэттью забрался в постель и быстро уснул. Ему снился вагон поезда. Гремящий, медленно покачивающийся вагон для курящих с мутными от копоти окнами. Он ехал домой. Мэттью поднялся, чтобы взять чемодан, и обнаружил, что сидение пропало. Вместе с ним исчезло окно и ряды скамеек. Вагон медленно вытягивался, становясь все темнее, пока не превратился в длинный багровый коридор. Где-то надсадно, захлебываясь мокротой, кашлял человек.

— Пап? — позвал Мэттью. Он взялся за ручку ближайшей двери и очутился у огромного зеркала, залепленного бумагой. Под его взглядом серые от времени листы расползались и таяли.

— Пап! — повторил его голос с той стороны. Мэттью закашлялся. Он пытался вздохнуть, но воздух царапал легкие, заставляя заходиться в новом приступе. Покачнувшись, Мэттью выставил руку и оперся о зеркальную поверхность. Как первый ноябрьский лед, она треснула под его пальцами. Мэттью рухнул в темноту.

========== 2. Утро ==========

Мэттью проснулся без будильника и почувствовал, что не дома, прежде чем открыл глаза. Слишком мягкий матрас, слишком густая тишина. Непривычный запах. В его прежней комнате пахло книжной пылью, сыростью и табаком, а простыни — кошачьей шерстью. Мэттью вспомнил тепло лохматого серого бока и мерное сопение над ухом. Кот остался за несколько сотен миль, в доме сестры. Не было никакой возможности забрать его с собой. Оставалось надеяться, что племяшки не станут слишком ему докучать.

Утро едва началось, в комнате было сумрачно. Мэттью сел, зажег лампу у постели. Шорох простыней в обволакивающей тишине комнаты казался возмутительно громким. Часы показывали четыре ночи, но небо за окнами было слишком светлым. Мэттью поднес часы к уху. Остановились. Он еще раз взглянул на циферблат.

Разумеется, он забыл завести их вчера вечером. Часам было больше сорока лет, когда-то они принадлежали матери, а до этого — ее отцу. Не удивительно, что они встали. Мэттью привык заводить их перед сном, он повторял этот ритуал последние семь лет и пропустил его лишь дважды. Первый раз — когда умер отец. Но тогда часы продолжали идти даже на следующий день.

Мэттью покрутил колесико и снова поднес часы к уху. Механизм пришел в движение, рождая успокаивающее мерное тиканье.

Оставалось узнать, который на самом деле час. Набросив поверх застиранной пижамы не менее потрепанный халат, Мэттью выглянул в коридор. Напротив входной двери, рядом с заклеенным зеркалом, он накануне приметил большие часы с маятником.

В коридоре было темно. Мэттью несколько раз моргнул, пытаясь привыкнуть. Воздух сладко пах дождем. Где-то открыли окно, и от него по полу тянуло легким сквозняком. Мэттью двинулся в сторону входной двери и едва не столкнулся с идущей навстречу фигурой.

— Простите!

— Дьявол! — голос был мягкий, с легкой хрипотцой. Мужчина пах травами и восточными благовониями и был на пару дюймов выше Мэттью, а тот никогда не числился в коротышках.

— Простите, — повторил Мэттью, отступая на пару шагов. Он уже сообразил, что перед ним мистер Палмер. Неловкое знакомство. Что ж… — Я хотел…

— Вы, должно быть, Блейк? — перебил его Палмер.

— Верно.

— Что ж. Приятно знать, что вы благополучно до нас добрались. Доброе утро, — с этими словами он обогнул замершего в растерянности Мэттью и скрылся за одной из дверей, бесшумно прикрыв ее за собой.

Мэттью еще несколько мгновений стоял, таращась в темноту перед собой. Сердце гулко стучало, и его мерный ритм отдавался в ушах и пересохшем горле. Кажется, ему не слишком здесь рады.

Он добрался до конца коридора и нащупал на стене выключатель. Вспыхнули лампы. Здесь, среди стен цвета свернувшейся крови и искусственного света, было невозможно понять, какая сейчас часть суток. Время будто останавливалось и совсем переставало существовать. Должно же в такой длинный коридор выходить хотя бы одно окно?

Что вообще за безумная идея устраивать такое огромное жилое пространство на одном этаже? Да еще и нанизывать их один за другим, как на шпажку, на шахту лифта, собирая в монструозное здание. Будь это домом… обычным, нормальным домом, с лужайкой и задним двориком, получилось бы куда уютнее. Куда человечнее. Не было бы длинного темного кишкообразного коридора, лишенного окон. Спальни наверху, кухня и гостиная — на первом этаже, там же — магазинчик, в который ведет отдельный вход с высоким деревянным крыльцом. Запах книжной пыли, уютная тишина. Редкие покупатели перебирают томики на полках, а если и говорят, то вполголоса, чтобы не разрушить это ощущение тихого убежища…

Мэттью потер лицо руками и выудил из кармана пальто портсигар. В груди защемило, в носу стало сухо и колко. Вот Хлоя посмеялась бы: разнюнился в первый же день в чужом городе. Бедный потерянный мальчик. Ему не нравится шикарная квартира на Манхэттене, он хочет в свой старый дом в Провиденсе, в убыточный книжный магазин.

Закурив, Мэттью подвел часы. Семь пятнадцать. Рассвет был полчаса назад. Не выключая свет, он поспешно вернулся в спальню. Дверь в нее он узнал лишь потому, что оставил ее слегка приоткрытой.

Он принял душ, оделся, ощупью причесал волосы и попытался рассмотреть себя в отражении оконного стекла. Подбородок был шершавым от щетины. Один день можно потерпеть, но дальше это станет просто неприличным.

Покидать комнату не хотелось. Мэттью выкурил еще сигарету, глядя в окно на просыпающийся город. Небо немного очистилось, меж белых облаков, похожих на клочья взбитой для бритья пены, появились синие просветы. Погода, кажется, налаживалась. Вечером можно прогуляться до Центрального парка и отправить телеграмму Хлое.

С этими мыслями Мэттью еще раз пригладил рукой волосы и вышел в коридор. Свет по-прежнему горел, откуда-то доносилась музыка. Он прислушался и, помедлив, пошел на звук. Одна из дверей была приоткрыта.