Шарп едва сдержался. Он говорил с Оливейрой, а не со шлюхой Кили, но ни место, ни время не годились для ссоры. Кроме того, он чувствовал, что каким-то странным образом их взаимная неприязнь обусловлена чем-то глубинным и потому неустранима. Хуанита охотно болтала с другими офицерами, даже с Рансименом, но с Шарпом в лучшем случае ограничивалась вежливым приветствием и тут же отворачивалась и уходила.

– Да, мэм, думаю, ему есть дело до меня, – мягко сказал Шарп.

– Почему? – спросил Оливейра.

– Отвечайте, ну же! – вмешался Кили, видя, что Шарп колеблется.

– Смелее, капитан! – поддразнила Хуанита. – Язык проглотили?

– Думаю, ему есть до меня дело, мэм, – уязвленный насмешкой, сказал Шарп, – потому что я убил двоих его подчиненных.

– О боже! – Хуанита изобразила потрясение. – А я-то думала, что на войне это в порядке вещей!

Кили и кое-кто из португальских офицеров улыбнулись, но полковник Оливейра посмотрел на Шарпа внимательно, словно взвешивая предостережение. Потом пожал плечами.

– Почему Лу волнует, что вы убили двух его людей? – спросил он.

Шарпу не хотелось признаваться в нарушении обычаев войны, но и отступить он уже не мог. Безопасность всех, кто находился в крепости, зависела от того, удастся ли убедить Оливейру в существовании реальной опасности. Поэтому он с большой неохотой рассказал о деревне с изнасилованными и убитыми жителями, от мала до велика, и о расстреле попавшихся на месте злодеяния французов.

– У вас имелся приказ расстрелять их? – спросил Оливейра, уже предполагая, каким будет ответ.

– Нет, сэр, – сказал Шарп, чувствуя, что на него обращены все взгляды.

Он допускал, что совершает ужасную ошибку, признавая факт беззаконной казни, но нужно было во что бы то ни стало убедить Оливейру, и он описал, как Лу прискакал в горную деревушку, чтобы освободить солдат, и как, несмотря на его просьбы, пленные были поставлены к стенке.

Полковник Рансимен, слышавший рассказ впервые, недоверчиво покачал головой.

– Вы расстреляли людей Лу у него на глазах? – удивленно спросил Оливейра.

– Да, сэр.

– Так эта вражда между вами и Лу – личная вендетта, капитан Шарп? – спросил португальский полковник.

– В некотором смысле, сэр.

– Или да, или нет! – отрезал Оливейра.

Вспыльчивый и решительный, он напомнил Шарпу генерала Кроуфорда, командира Легкой дивизии. Как и Кроуфорд, Оливейра не принимал уклончивые ответы.

– Я думаю, генерал Лу нападет очень скоро, сэр, – повторил Шарп.

– Доказательства?

– Наша уязвимость, – сказал Шарп. – И еще то, что он назначил цену за мою голову, сэр. – Он знал, что это прозвучит как проявление слабости, и покраснел, когда Хуанита громко засмеялась.

На ней была форма Ирландской королевской роты, но она расстегнула воротник мундира и рубашки, так что на длинной шее играли отсветы пламени. Все офицеры, сидевшие вокруг костра, были очарованы ею, что неудивительно, поскольку она казалась неким прекрасным экзотичным созданием в этом мире пушек, пороха и камня. Она сидела вплотную к Кили, облокотившись на его колено, и Шарп подумал, уж не объявили ли они о своей помолвке. Отчего-то все гости за ужином пребывали в приподнятом настроении.

– И какова цена, капитан? – спросила она насмешливо.

Шарп едва удержался от ответа, что награды более чем достаточно, чтобы оплатить ее услуги в течение ночи.

– Не знаю, – солгал он.

– Вряд ли большая, – сказал Кили. – Немолодой капитан вроде вас, Шарп? Пара талеров, возможно? Или мешок соли?

Оливейра посмотрел на Кили с неодобрением – пьяные насмешки его светлости пришлись португальцу не по вкусу. Полковник затянулся сигарой и выпустил струю дыма.

– Я удвоил количество часовых, капитан. И если этот Лу действительно явится за вашей головой, мы дадим ему бой.

– Когда он явится, сэр, – уточнил Шарп. – И могу я предложить, со всем уважением, сэр, чтобы ваши люди перешли в караульное помещение?

– Никак не угомонитесь, Шарп? – оборвал его Кили.

Перед прибытием португальского батальона Шарп попросил, чтобы Кили переместил туда гвардейцев, но лорд наотрез отказался и теперь повторил свои прежние аргументы. – Здесь на нас никто не нападет. И в любом случае мы должны драться с французами на крепостных стенах, а не в башне.

– Мы не можем драться на крепостных стенах… – начал Шарп.

– Проклятье! Не говорите мне, где мы можем драться! – закричал Кили, напугав Хуаниту. – Вы капрал-выскочка, Шарп, а не генерал. Если французы придут, то, черт побери, я буду драться с ними так, как я хочу, и побью их, как мне нравится, – без вашей помощи!

Вспышка смутила офицеров. Отец Сарсфилд хмурился, словно искал подходящие случаю выражения, но нарушил воцарившуюся неловкую тишину Оливейра.

– Если они придут, капитан, – сказал он серьезно, – я буду искать укрытие там, где вы советуете. И спасибо за ваш совет. – Полковник поклонился, показывая, что не задерживает Шарпа.

– Доброй ночи, сэр, – сказал Шарп и пошел прочь.

– Десять гиней плюс цена вашей головы на то, что Лу не придет, Шарп! – прокричал ему вслед Кили. – Что это с вами? Упали духом? Не хотите держать пари как джентльмен?

Кили и Хуанита рассмеялись.

Шарп попытался не обращать внимания. Его догнал Том Джеррард.

– Мне жаль, Дик, – сказал он и после паузы спросил: – Ты действительно расстрелял тех лягушатников?

– Да.

– И правильно сделал. Но я не стал бы об этом распространяться.

– Знаю, знаю, – сказал Шарп и покачал головой. – Чертов Кили!

– Его женщина – редкая штучка, – сказал Джеррард. – Напоминает девчонку, которую ты подцепил в Гавилгуре. Помнишь ее?

– Но эта – шлюха, вот в чем разница. – Господи, подумал Шарп, когда у бабы такой нрав, никакого самообладания не хватит. – Извини, Том. Вбивать им в голову здравый смысл – все равно что пытаться стрелять с отсыревшим порохом.

– Переходи к португальцам, Дик, – сказал Джеррард. – Золотые парни, и нет высокородных мерзавцев вроде Кили, которые отравляют жизнь.

Он предложил Шарпу сигару. Приятели склонились над трутницей Джеррарда, и когда обугленный фитиль разгорелся, Шарп увидел картинку, выгравированную на внутренней стороне крышки.

– Подожди, Том, – сказал он, не давая другу закрыть крышку. Он смотрел на рисунок несколько секунд. – Я и забыл про них.

Трутницы делались из дешевого металла, который для защиты от ржавчины приходилось смазывать ружейным маслом. Джеррард сумел сохранить свою в течение двенадцати лет. Один жестянщик в захваченном Серингапатаме изготовил десятки таких, все с похожими примитивными рисунками. Трутница Джеррарда изображала британского солдата с длинноногой девицей, выгнувшей спину в экстазе.

– Вот паршивец, мог бы сперва шапку снять, – сказал Шарп.

Джеррард засмеялся и защелкнул крышку, чтобы сберечь фитиль.

– А твоя у тебя?

Шарп покачал головой:

– Потерял несколько лет назад. Наверное, Хейксвилл стащил, скотина. Помнишь его? Крал все подряд.

– Боже правый! – воскликнул Джеррард. – А я ведь почти забыл ублюдка. – Он затянулся сигарой и, словно чему-то удивляясь, покачал головой. – Кто бы поверил, а, Дик? Мы с тобой капитаны! А ведь я помню, как тебя разжаловали из капралов за то, что ты пёрнул на построении для молебна.

– Славные были деньки, Том, – сказал Шарп.

– Только потому, что остались далеко в прошлом. Вспомни голую ветку через много лет, и увидишь зеленые листочки.

Шарп подержал дым во рту и выпустил.

– Будем надеяться, Том, что впереди еще много лет. И что Лу не на полпути сюда. Было бы чертовски жаль, если бы вы пришли ради учений и погибли от рук его бандитов.

– На самом деле мы здесь не для учений, – сказал Джеррард, после чего наступила долгая неловкая пауза. – Ты умеешь хранить секреты? – спросил он наконец.

Они дошли до темного пустыря, располагавшегося достаточно далеко от лагеря касадоров.

– Мы здесь не случайно. Нас послали.