Потом Шелленберг принялся нападать на политику рейха в отношении евреев, утверждая, что «поступать с народом так, как мы поступали с евреями, можно лишь, если этот народ находится под нашей пятой; но в то время, как под нашей властью одна треть евреев, а остальные живут за пределами нашей сферы влияния, наши действия в отношении евреев были хуже, чем просто преступление, это было безрассудство».
Кроме всего прочего, переговоры осложнял и «персональный вопрос», лидеры режима были прокляты за рубежом. Чтобы обелить рейхсфюрера СС в глазах мира, была организована кампания в зарубежной печати, целью которой было убедить общественность в том, что многие из преступлений, в которых обвиняется Гиммлер, могли быть совершены от его имени, но не были делом его рук.
На встрече Гиммлер добавил к списку лиц, с которыми можно было бы искать контакты, короля Швеции, а также уничижительно отозвался о Риббентропе и заявил, что вряд ли вражеский альянс расколется сам по себе; однако в конечном счете ударился в мистику. Говоря о возможностях достижения понимания с Англией – о трудностях чего он был полностью в курсе дела, Шверин фон Крозиг утверждал, что Германия должна согласиться не только на территориальные жертвы, но и на определенные внутренние перемены. Он намекнул на восстановление института президента рейха и отмену однопартийной системы. В этом плане ход его мыслей был параллелен взглядам Зельдте, с которым он уже обсуждал эти вопросы.
В самых высоких партийных и правительственных кругах процветали интриги, обрели питательную почву самые нелепые надежды и вынашивались нереализуемые планы. Тем временем, однако, оказалось успешным другое предприятие – и так произошло, потому что его конечным результатом было действие, но не на политическом, а на военном уровне. Несколько месяцев генерал СС Карл Фридрих Вольф пытался установить контакт с западными союзниками. В марте 1945 г. в Цюрихе состоялась его встреча с Алленом Даллесом, и после одной или двух новых встреч, 29 апреля в штабе фельдмаршала Александера в Неаполе было подписано соглашение о капитуляции немецких войск в Италии; оно вступило в силу в полдень 2 мая.
Какова же была позиция Гитлера в отношении всего этого спектра действий, варьировавших от робких надежд и попыток что-то исправить до сдачи в плен в последний момент? Он, должно быть, задолго до этого осознал безвыходность ситуации. Письма от фельдмаршала Роммеля и фон Клюге, меморандум Шпеера и ежедневные доклады о положении дел не оставляли места для сомнений в том, что война как в военном плане, так и экономически была проиграна. Тем не менее Гитлер запретил всякие разговоры о ее прекращении. Он засел в своем бункере под рейхсканцелярией, почти не выбираясь оттуда, и выходил на связь с внешним миром только по радио, телефону да еще с людьми по тщательно контролируемому списку; любому «пораженцу» он грозил смертной казнью. Во всяком докладе о поражениях на фронте фюреру мерещился «генеральский» заговор. В конце января генерал-полковник Гудериан, предпоследний армейский начальник Генерального штаба сухопутных войск, посетил Риббентропа и попросил его принять немедленные меры для завершения войны либо на Востоке, либо на Западе. Риббентроп разговаривать с фюрером отказался, но был ошеломлен, когда Гудериан сказал, что русские могут появиться в Берлине через четыре недели. На военном совещании вскоре после этого Гитлер заявил: «Если начальник Генштаба выдает информацию министру иностранных дел, он виновен в предательстве».
То же самое он высказал и Шпееру. Поэтому согласие фюрера на то, чтобы Риббентроп и Вольф прозондировали Запад, нельзя воспринимать как проявление какого-то желания покончить с войной. Он соглашался на это в надежде на развал вражеской коалиции и при этом колебался, не испытывая внутренней уверенности. В начале года фюрер заявил Риббентропу: «Ничего из этого не выйдет, но если вы настаиваете, можете попробовать». Когда министр иностранных дел 23 апреля задал ему вопрос, что делать в случае капитуляции, Гитлер был еще уклончивей; все, что он сказал, – это «Постарайтесь остаться в хороших отношениях с Британией».
В тот же день Гитлер сказал фельдмаршалу Кейтелю, что какое-то время вел переговоры с Англией через Италию и что вызвал Риббентропа для обсуждения последующих шагов. На самом деле, однако, единственный шаг в этой области был предпринят 23 апреля – и это сделал Шпеер; он призвал Гитлера послать во Францию неких чехословацких промышленников «для того, чтобы, используя их связи с Америкой, они могли вести переговоры ради спасения Чехословакии от большевиков». Инициатива на этот счет исходила от Франка, который планировал передачу власти национальному антикоммунистическому правительству в Праге, а сам собирался уйти на запад или северо-запад, эвакуировав немецкую администрацию, войска и немецкое этническое меньшинство. Все эти планы, однако, закончились ничем из-за быстроты наступления русских, а также из-за того, что по приказу Эйзенхауэра американцы остановились на линии Будвайз (Ческе-Будеёвице) – Пльзень – Карлсбад (Карлови-Вари).
Таким образом, в завершающие месяцы войны главной целью Гитлера было сохранять каналы связи с противником в надежде, что подтачиваемая противоречиями союзная коалиция развалится на части. Заведомо обреченное на неудачу, наступление в Арденнах стало последней попыткой расколоть фронт стратегического окружения Германии и перехватить инициативу, утраченную с 1942 г. А после этого диктатор просто цеплялся за надежду на чудо. Германия должна держаться любой ценой. Необходимо сражаться до последнего человека и до последнего патрона и всеми мерами, вплоть до самых жестоких, поддерживать моральный дух в войсках и пресекать ослабление воли к сопротивлению. Обладая сверхъестественной силой воли, Гитлер вынуждал свое окружение подчиняться, даже в конце войны, когда физически он был просто развалиной, заставляя их действовать все более жестоко, издавая все более непреклонные приказы.
В случае неожиданного захвата врагом тех или иных районов партийные руководители должны были вступать в вермахт, чтобы избежать ареста союзниками и, таким образом, продолжать оказывать влияние на события. В качестве ответной меры на действия противника германская пропаганда сосредоточилась на военных преступлениях союзников. Предполагалось составить перечень «всех вражеских военных преступников, ответственных за преступления против немецких военнослужащих и их союзников, в том числе находящихся во вражеском плену, и также против немецких и союзных гражданских лиц».
Этот пропагандистский план, похоже, не достиг желаемого эффекта. Например, ВМС, кроме нескольких нарушений международных законов во французских лагерях для военнопленных, смогли сообщить лишь о нескольких случаях неправомерных действий врага. В докладе кригсмарине от 18 февраля 1945 г. сообщается: «Весь этот пропагандистский план был задуман ОКВ как средство против вражеской пропаганды о жестокостях. Все эти обвинения относятся не к инцидентам на море, а к случаям на сухопутных театрах военных действий. Противодействующие флоты мало в чем могут обвинить друг друга, за исключением нескольких неподтвержденных сообщений об обстреле людей с гибнущих судов и об использовании авиацией ложных опознавательных знаков – все это куда меньше, чем то, что происходило на суше».
В начале февраля Кейтель распорядился о принятии жестоких мер против дезертиров и солдат вермахта, «виновных в измене при нахождении во вражеском плену». Они подлежали наказанию военных судов рейха, которые обязаны были докладывать о смертных приговорах рейхсфюреру СС. Если солдата невозможно было найти или преступление было совершено после 15 декабря 1944 г., ответственность несла семья обвиняемого.
15 февраля рейхсминистр юстиции доктор Тирак издал указ, по которому создавались суды упрощенного производства в «районах обороны рейха, находящихся под вражеской угрозой»; в последние дни войны особые суды упрощенного производства были сформированы в городах Зальцбурге, Бад-Райхенхалле, Траунштайне, Розенхайме, Мюнхене и Мурнау; они укомплектовывались одним военным судьей и, если возможно, двумя офицерами и были готовы в любой момент разбираться с «симулянтами и любой формой подрывной или предательской деятельности». Если старшего члена суда было невозможно найти, а по срочным военным причинам казнь не могла быть отложена, эти суды наделялись полномочиями «выносить смертный приговор, основываясь на мнении только одного члена, если факты и юридическая ситуация были ясны». Каждому офицеру предписывалось «передавать симулянтов и предателей ближайшему суду упрощенного производства». В северной части страны планы предусматривали «суд упрощенного производства на выездных сессиях» под председательством генерала Ойгена Мюллера.
