Не так легко провести грань, отделяющую догмат от теологического мнения. Намереваясь критиковать догму, гуманисты не могли просто отвергнуть традиционных теологов, не затрагивая основ католического вероучения. Чтобы выполнить столь грандиозный замысел и восстановить истинную теологию, Эразм подготовил ряд трудов. В 1503 году он опубликовал Enchiridion militis Christiani («Настольную книгу христианского воина»), где попытался очертить эту истинную теологию. Она представляла собой более простую теологию, более примитивную, более библейскую, менее запутанную логическими тонкостями и более обращенную к душе человека. Свободную от домыслов и комментариев.

В 1516 году Эразм опубликовал издание греческого Нового Завета, приложив к нему обновленный латинский перевод. Для Евангелия он использовал греческую рукопись XIV века, для Деяний и Посланий две греческие рукописи того же времени, для Апокалипсиса рукопись VIII века, ошибочно считавшуюся им апостольской.

Однако его версия оказалась ничем не лучше вульгаты, которую он иногда изменяет без достаточных оснований; было бы гораздо лучше, если он продолжал использовать греческие рукописи. Порыв Эразма был ясен, он хотел, чтобы все могли читать Библию на народной латыни, он хотел, чтобы она дошла до самых убогих.

Эразм отбросил комментарии схоластов и осторожно отсылал ученых к Отцам Церкви. Он опубликовал труды Иеронима и других латинских Отцов Церкви, сделал переводы Афанасия и Иоанна Златоуста и других греков. Эразм хотел, чтобы Библия пришла к человечеству обновленной, и написал латинский пересказ всех книг Нового Завета, кроме Апокалипсиса.

Это новое изучение Библии при всей своей простоте не соответствовало путаной и иногда абсурдной народной вере. Эразм и его сподвижники проявили излишнюю нетерпимость к ее внешним проявлениям. Поклонение статуям, паломничество к Мадоннам, вращающим глазами, или кровоточащие гостии (евхаристический хлеб из пресного теста у католиков, в англиканской и некоторых других протестантских церквах. – Ред.) казались им вовсе не безобидными проявлениями наивной веры, а знаменем истинной религии.

Население склонялось к религии, которой были свойственны внешние проявления, и заменяло паломничество, индульгенции, реликвии внутренним преображением и очищением. Лучшей стороной Эразма было тяготение к истинной религии, обратившей его сатиру в жестокое осуждение.

«Как ты можешь поверить, что все твои грехи отпускаются небольшим кусочком бумаги или пергамента с печатью, мелкой монеткой, восковым образком или совершением недалекого паломничества. Тебя нагло обманывают». «Возможно, без обрядов ты не станешь христианином, потому что не они делают тебя христианином». Исконная средневековая оппозиция между идеалом и реальностью начала превращаться в противостояние Библии и религиозной практикой католической церкви.

Европа хотела реформ, но не ожидала революции. Многие образованные люди подобно Эразму хотели, чтобы осмеяние недостатков церкви способствовало ее очищению. Однако собственник вряд ли стерпел бы насмешку над тем, что ему принадлежит. Поэтому в противостояние включились весьма влиятельные силы, считавшие, что существующее состояние церкви вовсе не свидетельствует о ее глубоком моральном кризисе и что его нельзя улучшить через насилие и нарушение закона.

Известно высказывание XVI века: «Эразм снес яйцо, а Лютер его высидел». Конечно, очевидно, что в одиночку Эразм не смог бы довести задуманное до конца. Сам же он впоследствии говорил, что написал бы свои книги, даже если бы предвидел, что из этого выйдет.

В дорогостоящем мире Ренессанса над папством постоянно нависала угроза банкротства.

Годами римская администрация жила не по средствам, чтобы противостоять растущим тратам, постоянно поднималась плата за разрешение брака между родственниками, освобождение от налогов, продажу индульгенций и подобное. Высокопоставленные священнослужители расплачивались огромными суммами. Например, епископ Шартра ежегодно выплачивал 30 000 ливров налогами, законным жалованьем и взятками. Но из этих денег далеко не все доходило до Рима.

Неповоротливая бюрократическая машина кормила множество посредников от чиновников до короля. Папа постоянно упрекал их за алчность, хотя и ему также кое-что перепадало. Чтобы преодолеть возникающий дефицит средств, он создавал новые должности и продавал их.

Поскольку каждая новая контора нуждалась в доходах, подобное незатейливое решение сравнивалось с проживанием капитала, который просто тратили, не думая о последствиях. При Иннокентии VIII группа мошенников заработала кучу денег, выставив на продажу поддельные буллы. Данный случай ярко характеризует финансовую атмосферу того времени.

Доход Венецианской республики составлял примерно миллион дукатов. Даже в лучшем случае доход папы составлял не более половины этой суммы, хотя он нес значительно большую политическую, духовную и иногда военную ответственность, чем Венеция.

В 1484 году папа Иннокентий VIII был вынужден заложить свою тиару за 100 000 дукатов. Папа Александр VI, чья финансовая проницательность относилась к одному из главных его достоинств, сбалансировал бюджет Ватикана. Стремясь возвысить влияние папства в европейской политике, оказывая щедрое покровительство великим художникам и архитекторам, его преемник Юлий II свободно тратил во всех направлениях. Лев X также продолжал сорить деньгами. В 1513 году он задолжал по крайней мере 125 000 дукатов.

Постоянные траты вынуждали его обращаться за займами к банкирам. Финансовые дома Европы, такие как Медичи во Флоренции, Джустиниани в Генуе или Фуггеры в Аугсбурге, обеспечивали папу необходимыми кредитами. Эффективно ведя дела, они укрепляли и свою собственную безопасность, заботясь о полном взыскании всех церковных сборов.

Банкиры были тесно связаны с источниками папских доходов, ассигнованиями, освобождением от налогов, обетов и продажи индульгенций, стремясь получить не только возмещение своих займов, но и долю от прибыли. Понятно, что в стремительно развивающемся мире в займах нуждались не только папы.

Королям неоднократно приходилось отправлять в банки посланцев с протянутой рукой. Известно, что однажды Фуггеры спасли Карла V от угрозы возникновения волнений. Нуждались в кредитах и архиепископы, и именно архиепископ, отчаянно нуждавшийся в кредите, связал потребность в административной реформе с учением.

Архиепископ Альберт Майнцский был принцем двадцати семи лет, отцом эрцгерцога Бранденбургского. Он также являлся архиепископом Магдебурга (в этой епархии находился Виттенберг) и администратором прихода Хальберштадта. Чтобы соединить все три высокие должности, ему требовалось получить разрешение из Рима.

Плата за разрешение оказалась настолько огромной, что Альберту пришлось взять заем у Фуггеров, крупнейшего в Германии банкирского дома. Для погашения долга он организовал по всей Германии продажу индульгенции с целью построения собора Святого Петра в Риме, о которой недавно объявил папа. Верующие, опасавшиеся, что их умершие родственники страдают в чистилище, где их души, согласно католическому догмату, очищаются от грехов, покупали индульгенции не только для себя, своих родственников, но и для умерших. Папа богател, не предполагая, что массовая продажа индульгенций в конечном счете приведет к Реформации.

Одним из наиболее удачливых продавцов был монах-доминиканец Иоганн Тецель. Призывая братьев и сестер в вере каяться, не жалеть жертвовать Богу самое дорогое, что есть у каждого, он показывал устрашающую картину, на которой был изображен дьявол, мучающий души грешников. Это действовало безотказно. Кружки для сбора денег не хватало. Поэтому Тецель возил с собой огромный железный ларь, на котором была стихотворная надпись: «Как только на дне монетка зазвенит, так сразу измученная душа из чистилища улетит».