Отец убирает миски, а я тут же берусь их мыть. Батя хмыкнул:

— Армия тебе явно на пользу пошла. Здесь на сковородке котлеты и картошка. Вечером согреешь, если что. Мама придет поздно, у них на работе завал. Новый учебный год начинается. Говорил ведь, пойдешь в начальство и дома бывать совсем не будешь!

— А ты куда намылился?

Батя останавливается на полпути:

— Маме скажешь, что на вахте, поменялся мол. А так к дяде Толе еду.

— Рыбалка и все такое сопутствующее? — я успел заметить, что он достает из холодильника бутылку «Столичной» с яркой наклейкой. Наверняка на чеки в «Альбатросе» купил. Ну что за страна — покупать свою же водку за валюту приходится?

Батя тихарит улыбку, нечего мол авторитет подрывать.

— Ну ты мальчик уже большой, мы мужики, также имеем право на отдых.

Понятно, с чисто мужицкой компанией собрались посидеть без женщин. Ну заодно и порыбачить. Значит, завтра у нас снова или уха или жарёха. Мама у меня хоть и поморка по крови, но рыбу чистить ужас как не любит. Считает — кто ловил, тот пусть и чистит! Ну а я не понимаю, когда мне говорят, что в Союзе было голодно. Допустим, колбасу я не так часто видел, разве что в Белоруссии с этим проблем никогда не было. Там еще выбирали — вот эту буду, а ту нам не надо. Но рыба на столе у нас северян водилась завсегда. И магазинная, и сезонная с рынка или от знакомых любителей рыбалки.

Самые яркие воспоминания детства еще на первой квартире в деревяшке. Огромная скворчащая сковорода с жареной навагой, только что снятая с плиты. Щёлкали её, как семечки, стоила двенадцать копеек. Корюшка, ряпушка, нельма, сиг, речная мелкота, названия которой и сейчас толком не знаю. Ну и, конечно же, царь-рыбешка Семга. Без звена оной и праздничный стол не стол. Маме частенько оказией её мезенская родня присылала. Это вам не то дерьмо, что в будущем времени в магазинах лежит.

Кладешь кусок такой свежепосоленной семужки на белый хлебушек, а она так и течет желтоватым жирком. Настоящее поморское сало! Чаще всего огромную рыбину солили, голова и хвост шли на уху. Вот икру я редко ел. Но скажу, что красную на осетровую никогда не поменяю! И особенно меня как-то в командировке поразил так называемый мезенский засол. Семгу квасят целиком прямо в бочках, и запашок получается такой, ох, характерный. Но зато вкус…изюмительный!

Батя одет по-походному и деловито смотрит на часы.

— Сейчас Саня подъедет. Маме скажешь, что останусь на судне до следующей вахты. Ехать далеко, в Маймаксе стоим.

Я понятливо киваю. Дядя Саша — это серьезно, он старшим помощником капитана ходит и у него есть «Волга». А «Волга» в этом времени машина статусная. Дядя Саша её через тестя приобрел. Благо деньги были. В отличие от отца этот хитрожопый мужик не брезговал фарцевать привезенным из-за рубежа дефицитом. Помню и я много чего в молодости доставал, те же кассеты с новой музыкой. Архангельск областной центр портовый, потому на фоне остальных городов Союза относительно продвинутый. У нас на дискотеках новый музон раньше Москвы появлялся. Здесь нам конкуренцию лишь Прибалтика составляла.

— Когда в рейс?

— К концу недели, к Новому году отпуск дадут, так что вместе встретим. И еще, Сереж, ты бы часть денег, что у геологов заработал, положил на книжку. Потом спасибо скажешь. И это, с тебя еще магарыч дяде Толе.

Отец напоследок улыбается и захлопывает дверь. Меня же после его ухода как будто пронзает током. Да не может быть, я только что разговаривал с недавно умершим отцом! И происходит это черт-те где и черт знает когда. Бросаюсь на кухню и с жадностью пью воду прямо из чайника. Он желтый с цветочками по бокам. Его простецкий вид меня и отрезвляет.

Вижу лишь два объяснения всему: или я лежу в психушке под веществами. Больно уж реальность ладно выстроена. Не может быть такого под воздействием обычных болеутоляющих. Или я все-таки помер и сверхъестественным образом перевоплотился в тело брата. А он тогда где? До его трагической смерти еще почти десяток лет. Как она в тот момент подкосила маму! Глядишь, и прожила бы подольше, внуков понянчила.

Дьявол! Ну почему наше прошлое приносит чаще всего не радость, а горе и страдания от невозможности все изменить? Так, чувак, подожди голосить. Все еще живые! Тогда где я, который я? Двигаюсь обратно в комнату и внимательно осматриваюсь. Странно, вообще никаких признаков меня самого маленького. Сколько мне тут? Пятнадцать. Уже должен был достаточно наследить в пусть и недолгой жизни.

Направляюсь к письменному столу и выдвигаю ящичек. Тут уже ничего не осталось из школьного периода. Пакеты с фотографиями, старые журналы, документы и … стопка денег. Существенная для этого времени куча денег. Что там отец говорил? Я работал после армии у геологов. Было такое у меня который я, но очень короткое время. Дядя Толя устроил. Так, подожди. Он же работал всегда в аэропорту, что-то со строительством связанное. Хотя, может, это уже потом? А вот в настоящий момент он у геологов? Тогда все сходится. Надо будет трудовую книжку брата глянуть. Ага, а она у меня есть?

Да неважно! Откладываю деньги в сторону и достаю пачку документов. Военник, такая-то часть. Уволился сержантом? Да охренеть! Пограничник. Не понял, это же я в погранцах служил! Медвежью услугу оказало мое увлечение скалолазанием. Вот и наползался по горам по самое не балуй! Очередная странность. Паспорт. Сергей Васильевич Караджич, шестьдесят второго года рождения. Все пока вроде совпадает. Только где тогда опять я сам? Сберегательная книжка открыта на мое, то есть на Серегино имя. Адрес сберкассы рядом на Энгельса в новом доме. Подожди, а он разве уже был построен?

Иду в комнату к родителям. Хрущевка, пусть и улучшенная, остается достаточно примитивным жильем. Маленькая до невозможности кухня, небольшие комнаты и до ужаса неудобный коридор. Ого! Этой стенки в это время точно не было! Похожая появилась, когда я тот настоящий вернулся из армии. Красивая, заставленая по советской мещанской традиции сервисами и хрусталем. Наверное, импорт, батя за чеки взял. В Балатоне уже и мебель продают?

Ключик вставлен, поворачиваю, и дверца неожиданно выпадает вниз, сдерживаемая направляющей. Точно импорт! Как и предполагал, документы и семейные альбомы лежат тут. Через некоторое время понимаю, что ни в документах, ни на фотографиях моего младшего брата, то есть меня самого нет вообще. В некоторой прострации подхожу к креслу, на нем любит сидеть по вечерам мама. И тут мои глаза невзначай натыкаются на сегодняшнюю газету.

С каких это пор у нас подписка на «Правду»? Обычно её в обязательном порядке заставляли выписывать членов партии. Публика больше жаловала «Комсомолку» и «Труд», плюс местные издания. Подрабатывал я перед армией на почте, знаю точно. Практически каждая семья в те времена что-то выписывала. А уж, когда приходили журналы, то почтальонные сумки становились поистине неподъемными. Так что молодому цветущему организму на такой работе было самое место. Я в день по деревяшкам пробегал по шесть километров. Неплохая кардиотренировка и еще за это деньги платят. За полтора участка я получал по сто шестьдесят рублей.

Разворачиваю свежую газету и тут же натыкаюсь на передовицу — «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Романов посетил с дружеским визитом Индию».

Охренеть! А где Брежнев? Память услужливо подсказывает, что Леонид Ильич должен умереть лишь 10 ноября текущего года. Даже не знаю, почему я эту дату запомнил. Видимо, вся тогдашняя жизнь была так связана с дорогим Ильичом, что его смерть потрясла практически всех. Я еще дурак думал, а что такого, чего взрослые так серьёзны и даже некоторые из женщин плачут? Родовая память! Со сменой вождя обычно обязательно начинается вакханалия.

Ну да, а потом, как понеслись лафеты! Вот даты следующих смертей наших вождей хоть убей, но не припомню. Даже Бори-алкаша, хотя надо бы. Чтобы отдельный праздник в этот день устраивать. Как в нашем кругу его ненавидели! Впрочем, как и следующую снулую камарилью. Превратили страну в бардак!