Сквозь узкие окна сочился свет раннего утра, солнце едва показалось из-за горизонта, и где-то вверху на противоположной стене рассыпались мозаикой розовые квадраты света, преломленного стеклом.

Она закрыла глаза и, сведя над печатью руки, осторожно погрузилась в Дэйю.

Дэйя – ничейная территория. Ещё не Нижний мир и не сон, но уже и не реальность. Граница. Сумрачные поля, покрытые серой травой – снизу туман, сверху облака, и не понятно где кончается одно и начинается другое. Нити событий и хлопья воспоминаний, чьи-то ауры – движущиеся тени, пятна света от всплесков магии и чернота от пробоев. Дэйя похожа на карту. Нужно только уметь её читать.

А ещё… там она не одна.

В Дэйю спускаются не только такие, как Кэтриона, туда поднимаются и те, кому тесно в Нижнем мире. И лучше с ними не встречаться.

Первое погружение Кэтрионы, тогда, когда Эрионн поила её своими чёрными зельями, чуть не стоило ей жизни. Замешкайся она тогда хоть на мгновенье и хрустальные когти прекрасной твари разорвали бы ей горло.

Печать была погружена в сон. В сумрачном свете Дэйи она была похожа на огромную дверь со старыми ржавыми засовами, в паутине и пыли. Дверь, которой никто не пользовался тысячу лет. В Дэйе всё выглядит символично, вернее, так, как ты сам себе это представляешь, и воображение Кэтрионы создало из печати дверь. Вокруг неё слабо дрожал голубоватый свет, просачиваясь сквозь старое дерево.

Она осторожно её коснулась.

Воспоминания начали разворачиваться, как лепестки цветов. Одни и те же лица мелькали, сменяя друг друга: послушники, аладиры, магистр… Она погружалась глубже и глубже, перебирая день за днем, месяц за месяцем. Менялся свет вокруг, времена года, и в какой-то момент она видела печать целиком – четыре лепестка, а потом одного из них просто не стало. И больше никаких следов.

Кто-бы ни взял печать, он умел оставаться незаметным. Ей придется разочаровать Магнуса и Ребекку. Она действительно не знает, с чего начать поиск.

Кэтриона открыла глаза. Бессмысленно пялиться в серый туман и бродить вокруг молчаливой двери. Хотя, можно попробовать кое-что новое. Она подсмотрела это у одной старухи – древнее таврачье волшебство.

Поисковая нить.

Так тавраки находят отбившийся от стада скот. Вещи и животные, да и люди, которые были рядом друг с другом достаточно долго, остаются связанными ещё некоторое время и по этому следу их можно найти. А лепестки печати были связаны не одну сотню лет. Возможно, у неё есть шанс. Маленький, но почему бы не попробовать?

Тавраки всегда делали нить из конского волоса, и Кэтриона прихватила с собой пучок из гривы её новой лошади.

– Ну что же… посмотрим.

Когда она закончила, колокол на башне прозвонил один раз, возвестив сбор послушников у колодца. Кэтриона проколола палец, и капля крови упала, скрепляя и оживляя нить. Она сжала её в ладони – тепло…

Получилось!

Куда приведет эта нить – неизвестно, но пока это единственное, за что ей удалось зацепиться.

На выходе из башни она остановилась и посмотрела на море. Утро уже было в полном разгаре. Вереница послушников в полотняных одеждах с кувшинами на головах длинной гусеницей ползла по ступеням мимо башни на вершину горы к главному саду.

Кэтриона окинула взглядом их, белесую дымку облаков над горизонтом, чахлые деревца олив за стенами Большого Двора и пошла вниз по лестнице. Она, как ласточка над обрывом, легко скользнула по самой кромке ступеней, в то время как послушники со своими кувшинами жались к стене. Под ней пропасть такая, что захватывает дух, но ей не страшно – эта лестница пройдена ею столько раз, что смотай ее путь в бечеву, хватило бы от Эддара до Скандры.

Она спрятала нить в кулон и направилась к Магнусу попрощаться. Когда она вошла, он что-то писал, быстро и сосредоточенно. И в этот раз, как ни странно, расщедрился:

– Что тебе понадобится в Рокне? – спросил, не отрывая взгляда от письма.

– Просить, что угодно?

– В пределах разумного, – ответил он, продолжая писать.

– Деньги. Карета. Платье.

Магнус поднял голову и усмехнулся криво, одним уголком рта.

– И это всё, что тебе нужно, чтобы спасти честь Ордена?

– Сковородку я добуду в бою, – усмехнулась она в ответ.

– Возьми, – Магнус протянул ей свиток, – это письмо к нашему покровителю в Рокне, князю Зе́фери Те́кла. Он поможет тебе, даст всё, что нужно. А я буду ждать хороших новостей.

– Надеюсь, что они будут.

Этой ночью Рикарду приснились змеи. Ашуманский обряд посвящения.

Он снова стоял в центре ямы и молчаливый хитт с глазами, густо подведенными черным, бросал их вниз одну за другой: сначала обычных серых гадюк, укус которых, конечно, болезненный, но не смертельный, затем щитомордников с чёрными пятнами на грязно-желтой коже, огненных змей с яркими красными полосами…

Они извивались, ползли, кусали друг друга, а невозмутимый хитт всё бросал и бросал их сверху, последней была кобра – убийца змей. Она раздувала капюшон и покачивалась, обнажив острые зубы, а затем нападала, убивая всех: щитомордников и гадюк, гюрзу, эфу, полоза…

А Рикард стоял неподвижно в центре ямы. Замерев, опустив щиты, погасив малейшие колебания. Думая только о словах наставника.

Ты должен стать камнем. Змея никогда не укусит камень.

Когда он только начинал обучение, они его кусали. И каждый раз он корчился в муках, а наставник давал ему противоядие – ровно столько, чтобы он не умер, но чтобы всё чувствовал. Так в Храме Ашша – Бога Ночи – тренировали осторожность. Со временем тело привыкло к яду. К любому, кроме яда ашуманской королевской кобры.

В этот раз в яме он не боялся и стал камнем, как его и учили. И перестал им быть, когда кобра расправилась с остальными. Тогда он снова стал человеком и напал. И выбрался из ямы с головой королевы змей. В тот день он прошел обряд посвящения. Он стал и́чу – ашуманской тенью, слугой Бога Ночи.

А сегодня змеи вернулись к нему во сне, и одна из них, желтая с черными глазами, укусила его за ногу.

– Проклятье! – он рывком сел на кровати и, уже вонзая кинжал в матрас понял, что это сон, и змеи никакой нет.

Просто ногу свело судорогой, и она болела в том месте, куда его ткнула бариттой позавчерашняя ночная гостья. Альбукер, конечно, кудесник, от его мази рана уже почти затянулась, покрывшись розовой пленкой свежей кожи. Да и тело Рикарда восстанавливалось быстрее, чем тело обычного человека. Не зря же он провел в храме Бога Ашша почти десять лет.

Но в душе он всё ещё чувствовал злость, и весь вчерашний день пытался ходить из угла в угол, хоть Альбукер ему и запретил вставать на раненую ногу. С убийством Крэда он потерял след, и эта женщина не выходила у него из головы.

– Не торопился бы ты, нога ещё должна зажить, – буркнул таврак, глядя, как Рикард собирается.

– Я уже здоров и почти не хромаю, – отмахнулся он от ненавязчивой заботы.

– К ужину ждать или как обычно? – невозмутимо спросил Альбукер из кухни, раскуривая кальян.

– Это уж как пойдет, – усмехнулся Рикард в дверях, – сегодня я должен получить кое-какие ответы. А ты приготовь мой фрак – завтра маскарад, и я собираюсь его посетить.

Завтра Найд обещал представить его королеве. И этого дня он ждал с нетерпением.

Бордельный пес оказался неразговорчив. И даже после того, как в его кошелек перекочевало несколько монет, он говорил неохотно и как-то с опаской. Посетителей ещё не было, служанки мыли полы, стучали палками по развешенным на коновязи коврам и расставляли в вазах свежие цветы. А пес сидел на камне поодаль и полировал свой ятаган.

– Женщина? – повторил он, словно не понимая, о ком идет речь.

– Да, женщина, высокая, стройная, в мужском платье, – Рикард был терпелив.

Он видел, что пес знает больше, чем хочет рассказать, и стоило бы врезать ему, чтобы развязать язык, но было нельзя. И он уронил ещё одну монету.

– Была тут позавчера одна. Бродяжка. Забралась через окно кухни, еду украла и две сковороды, а потом убежала. Полоумная, видать. Распугала всех лошадей.