Сейчас союзники были встревожены всерьез, поскольку они желали, и даже более, чем германцы, чтобы Турция оставалась нейтральной. Маллет, его российский и французский коллеги неустанно указывали Энверу и партии войны, что Турция измотана Балканскими войнами и что она будет в руинах, если так скоро вновь возьмется за оружие. Потом ближе к концу августа они стали проводить много более жесткую линию: они предложили в обмен на турецкий нейтралитет гарантии Британии, Франции и России от атак Османской империи.

Это предложение имело очень большое значение, и если бы оно было выдвинуто до войны, то могло оказаться решающим. Но сейчас на сцене появился совершенно новый фактор: 5 сентября 1914 года разгорелось сражение на Марне во Франции, и с каждой прошедшей неделей становилось все более и более очевидно, что первый германский натиск на Францию остановлен. На востоке русские пробивали дорогу вперед сквозь австрийскую оборону. Уже вовсе не казалось, что война будет короткой и завершится победой Германии, у Германии возникла нужда в союзниках. Теперь она уже хотела вступления Турции в войну.

Одним из самых ранних свидетельств этой перемены в политике стало отношение к Британской морской миссии. Эта миссия под командой адмирала Лимпуса в течение нескольких прошлых лет занималась обучением моряков турецкого флота. С приходом «Гебена» ее положение стало вначале затруднительным, а затем и просто невыносимым. В начале сентября адмирал Лимпус пришел к выводу о невозможности продолжения работы. 9-го числа миссия была эвакуирована, и теперь немцы контролировали турецкий флот так же, как и армию. Затем 26 сентября произошло нечто более серьезное. У входа в Дарданеллы британской эскадрой, патрулировавшей этот район, была задержана турецкая торпедная лодка. Когда выяснилось, что на борту корабля находятся немецкие солдаты, лодке был отдан приказ возвращаться в Турцию. Узнав об этом, некий Вебер-паша – германской службы, командовавший укреплениями, – самолично закрыл Дарданеллы. Поперек канала были разбросаны мины, легкие домики на берегу уничтожены, а на скалах были размещены предупреждения всем кораблям, что проход блокирован. Это в некотором роде стало самой наглой выходкой, которую предприняли немцы, потому что свободный проход через Дарданеллы регулировался международной конвенцией, которая касалась как воюющих, так и нейтральных стран, и любое вмешательство в международное судоходство приравнивалось к военной акции.

Сами турки не были извещены немцами об этом шаге, и 27 сентября в Константинополе состоялось бурное заседание кабинета. Но к этому времени Энвер с Талаатом уже отдали страну в руки Германии. Остальные члены кабинета могли протестовать и угрожать отставкой, но они не могли ничего сделать для изменения положения. Жизненные артерии России были перерезаны. Несколько недель торговые суда из черноморских портов, загруженные зерном и другими экспортными товарами, накапливались в Золотом Роге, пока их не набралось несколько сот, а моторная лодка, курсировавшая по гавани, с трудом могла пробраться между ними. Когда наконец стало ясно, что блокада надолго, корабли один за другим отправились назад в Черное море, чтобы никогда уже не вернуться.

Можно судить о важности этого дня по тому факту, что интенсивное торговое судоходство через Дарданеллы так впоследствии и не оживилось. Когда проливы были вновь открыты в 1918 году, в России уже произошла революция, и с тех пор Советская империя фактически сама себя отрезала от морской торговли с Западом. Консульства всех великих держав, ранее выстраивавшиеся под развевающимися флагами вдоль береговой линии у Чанака, были закрыты, и теперь никто не проходил по проливу, кроме местных каиков, жидкого потока океанского судоходства до Константинополя да, совершенно случайно, одиноких коммунистических кораблей, проплывавших в молчании и с обреченным видом, будто это были пришельцы с каких-то иных планет.

Последние несколько недель мира в Турции пролетели очень быстро. Прибывало все больше и больше германских техников, и целыми ночами с морских причалов непрерывно доносился звон и лязг: там шло переоборудование старых турецких судов к войне. Большинство германских морских офицеров квартировало на «Генерале», резервном судне, стоявшем на якоре возле моста Галата в Золотом Роге, и ни для кого не было секретом, что на ночных пьянках эти офицеры хвастались, что если Турция вскоре не станет шевелиться, то Германия возьмет дело в свои руки. Адмирал Сушон раз за разом отправлял «Гебен» в Черное море на маневры. Однажды, из чувства юмора, который несколько трудно оценить на таком расстоянии, он встал на якоре напротив посольства России на Босфоре. На палубе появились матросы в своей германской униформе и угостили вражеского посла концертом германской народной песни. А потом, надев фески, отплыли.

Конец пришел в последние дни октября. 29-го числа «Гебен», «Бреслау» и турецкая эскадра, частично управлявшаяся немецкими моряками, вышли в Черное море. В этот и следующий дни они открывали огонь без предупреждения по гавани Одессы, российской крепости Севастополю и по Новороссийску, при этом топили все суда на своем пути и поджигали танки с горючим. Турецкий морской министр Джемаль в это время играл в карты в своем клубе в Константинополе и, когда ему сообщили эту новость, заявил, что не отдавал приказа об этом рейде и ничего о нем не знал. Так это или нет, вряд ли Энвер и Талаат не были об этом проинформированы. Более того, в тот же самый момент турецкая колонна войск в Газе, палестинской пустыне, готовилась выступить в крупный поход на Суэцкий канал.

30 октября российский, британский и французский послы в Константинополе вручили турецкому правительству 12-часовой ультиматум и, когда он остался без ответа, потребовали свои паспорта. На следующий день начались боевые действия.

Мустафа Кемаль в этих событиях участия не принимал. В предыдущем году он предпочел направить Энверу резкое письмо, обрушившись с ругательствами на Лимана фон Сандерса и Германскую миссию. Турция, как заявлял Кемаль, не нуждается ни в какой помощи от иностранцев, только сами турки могут найти свое собственное спасение.

Энвер мог себе позволить быть снисходительным, ибо было просто немыслимо, что Кемаль может когда-нибудь стать соперником. Он отправил его военным атташе в турецкое посольство в Софии.

Существует зловещая легенда о том, как использовал свое время Кемаль в этой полуссылке. Говорят, он предпринял неуклюжую попытку обучиться танцам, чтобы приобщиться к жизни болгарской столицы, потом, когда потерпел полную неудачу в этом деле, по слухам, пустился в разврат, пьянство. В этой истории может быть какая-то доля истины. И все же он действовал очень быстро, узнав, что его страна вступила в войну. Кемаль запросил по телеграфу из Софии разрешение вернуться на активную службу. Какое-то время ответа не было – в новой турецкой армии был нежелателен человек с антигерманскими настроениями, – и он хотел уже было бросить свой пост, когда ему пришел приказ из Константинополя. Он был назначен в Родосто, мыс на полуострове Галлиполи. Это событие в то время прошло совершенно незаметно, но ему было суждено изменить весь ход кампании, которая развернется в будущем.

Глава 2

Благодаря своей дерзости – возможно, даже потому, что они должны были вести себя нагло, чтобы удержаться у власти, – младотурки втянули свою страну в войну, которая была слишком непосильной для них. Они оказались мелкими игрочишками в игре с очень высокими ставками, и, как обычно происходит в таких случаях, их присутствие какое-то время даже не замечалось другими игроками. Турки наблюдали, выжидали, делали свои скромные ставки, изо всех сил пытались понять, в какой стороне таится удача, и делали вид, что они с этим делом на «ты», что было весьма далеко от истины.