Исполняя роли детей и возлюбленных, психотерапевтов и рекламных агентов, навязанные неолиберальной культурой, животные-компаньоны, как и любые другие формы жизни, время от времени проявляют свою субъектность. В такие моменты они демонстрируют естественное стремление к автономии, непостижимые для нас поведенческие реакции и странные предпочтения. «Жизнь с питомцем можно рассматривать как упражнение в смирении, – пишет Эрика Фадж. – Мы смотрим на своих домашних животных и понимаем, что не знаем и не можем знать (и чувствовать) всего»9. Истории нетипичного поведения животных, например нежной дружбы котов с собаками, птицами или рыбами и другие случаи межвидовой солидарности «природных врагов», встречаются нам в социальных сетях. Другие примеры – в материалах новостных агентств, которые рассказывают об ушедших «в отрыв» чихуахуа и минипигах. Третьи, наиболее редкие и ценные образы, появляются в текстах философов и писателей, внимательно наблюдающих за своими компаньонами. В таких историях удобные животные исполняют роли неототемов, как назвал их Доминик Петтман. Некоторые из этих животных реальны, как коты Александра Гениса, другие вымышлены, как постапокалиптические питомцы Линор Горалик, заговорившие по-человечески на страницах романа «Все, способные дышать дыхание». Глава «Неототемы» рассказывает о способности удобных животных к импровизации и предлагает увидеть в них наставников в сопротивлении негативным эффектам неолиберального режима.

Говоря о неолиберализме в контексте отношения к животным-компаньонам, я ориентируюсь на исследование культуролога Джули Энн Уилсон, которая рассматривает тревожность, неуверенность, неравенство и другие эксцессы этой идеологии как следствие изменения ценностей индивидуализма. Вместо частной собственности, личных прав и свобод – идеалов либерализма – приоритетом нового человека становится профессиональное признание. «Неолиберальные индивиды – это личности, которые думают о себе и относятся к себе как к инвестиционному проекту, постоянно работают над тем, чтобы повышать собственную ценность с течением времени, – пишет Уилсон. – Как человеческий капитал, личность всегда имеет перспективы для развития, экспансии, максимизации и оптимизации»10. Императив саморазвития побуждает людей оценивать любые отношения, не связанные напрямую с приобретением конкурентных преимуществ на рынке человеческих ресурсов, как второстепенные. А это значит, что резерв времени и энергии, которые можно потратить на заботу о животных-компаньонах, сегодня расходуется на работу.

С неолиберализмом тесно связана концепция самозамкнутого индивидуализма. Социолог Аналуиз Китинг ввела этот термин, чтобы разграничить неолиберальный эгоцентризм и более позитивные проявления индивидуализма – агентность, автономию и свободу воли11. Самозамкнутый индивидуалист проводит четкую границу между собой и другими, полагается только на себя, а окружающих воспринимает исключительно как препятствие (конкурентов и неудачников) или ресурс для продвижения (потенциальных инвесторов, менторов, экспертов)12. В этой парадигме любой человек, животное, событие или действие оцениваются по критерию полезности.

Продуктивность животных-компаньонов в эпоху неолиберализма реализуется в поле аффективной работы. Философы Майкл Хардт и Антонио Негри определили эту форму труда как деятельность по производству и манипуляции аффектами13 – психофизиологическими реакциями организма на внешние стимулы. Мобилизация харизматичных животных-компаньонов для психологической поддержки людей эксплуатирует их способность провоцировать позитивные аффекты – приятные нам эмоциональные переживания и соответствующие им физиологические изменения, включая синтез гормонов доверия и привязанности. В этом контексте жизнерадостность, просоциальное поведение, трогательная внешность и другие качества удобных животных приобретают рыночную стоимость. Стремление усилить эти черты задает соответствующие критерии селекции кошек, собак и других животных, предрасположенных к приручению.

В связи с антистрессовым потенциалом удобных животных в книге упоминается эстетика каваии. Сегодня она служит ориентиром для создания и репрезентации множества трогательных товаров, сервисов и персонажей. Применение такой эстетики в дизайне и репрезентации живых и цифровых животных-компаньонов я называю обмилением. Для понимания эффекта каваии необходимо подчеркнуть неоднозначность этого феномена: производство уютных, округлых, нежных и компактных кавайных персонажей включает позиционирование их в качестве уязвимых, инфантильных, зависимых, безобидных и иногда невежественных. Многие из этих характеристик провоцируют асимметричные отношения покровительства и подчинения и исторически используются в патриархальных культурах для репрезентации женского идеала. Культивация таких черт отражает традицию сексуальной объективации, а потому в критической теории рассматривается как практика создания ситуаций неравенства14. Исследование возможных негативных последствий асимметричных отношений между людьми и трогательными животными имеет важное значение для развития этики взаимодействия с ними.

Переходя к анализу функций удобных животных, я хочу подчеркнуть, что каждые отношения индивидуальны. Так, трогательный аксолотль, которого подарили моей знакомой, не справлялся с задачей снижения стресса, потому что пугал ее своим пристальным взглядом, а Лёля, в прошлом уличная собака моих соседей, не смогла работать медиатором социального взаимодействия, так как не умеет скрывать дикий восторг при виде людей. Исследование, представленное в этой книге, не является попыткой свести многообразие отношений между людьми и их животными к нескольким категориям, но стремится создать карту актуальных тенденций, которые с разной степенью интенсивности влияют на повседневную жизнь наших компаньонов. Сегодня эти тенденции развиваются в рамках ценностей неолиберальной культуры, среди которых – индивидуализм, свобода и разнообразие потребительского выбора, гибкость обязательств и социальных институтов. В будущем факторы, определяющие положение животных в мире людей, будут другими. Неизменное значение сохранит лишь привычка задавать открытые вопросы, рассуждая о природе наших взаимоотношений с кошками, собаками и другими нечеловеческими агентами – своими и чужими, молодыми и взрослыми, харизматичными и непримечательными. Такую привычку я и предлагаю приобрести, начав с этической оценки того, как мы представляем своих животных в социальных медиа.

На страницах этой книги время от времени появляется мой кот, животные знакомых и незнакомых мне людей. Это происходит не потому, что они – самый доступный материал для обсуждения, а потому, что я верю в ценность автоэтнографии и ситуационного знания и учусь видеть материал для этического анализа в повседневной жизни15.

В контрасте с этими сюжетами выступают антропологические и социологические исследования различных аспектов взаимодействия с животными в Великобритании, США, Израиле, Японии и других странах мира. Авторы этих проектов изучают явления, ставшие результатом глобализации – столкновения неолиберальных идей и ценностей с локальными культурами и экономиками.

Некоторые векторы социокультурных трансформаций описаны в книге схематично, так как их анализ не является приоритетной задачей этого исследования. Также на страницах «Рынка» я в основном анализирую негативные тенденции, но это не значит, что они не встречают сопротивления в виде инициатив зооактивистов и всех тех, кто неравнодушен к страданиям животных. Тем не менее в рамках экономики внимания, ориентированной на позитивные аффекты, их голоса звучат слабо и нуждаются в нашей поддержке.