ДЕВОЧКА С ГРУСТНЫМИ ГЛАЗАМИ

Конец ноября. Сижу на скамейке в безлюдном парке. Рябиновый пожар, сквозь который ещё недавно мелькали полулиловые блики, уже отгорел, и бронзовыми хлопьями лежит на груди спящего фонтана. Мне было семнадцать, когда я впервые влюбился. Эта девочка была младше меня на четыре года… Да, ей было всего тринадцать, и у неё были необычайно грустные глаза! А училась она в нашей деревенской гимназии, где занимался и я, пока после пятого класса родители не увезли меня в город.

Да и первая встреча состоялась в городе, как раз на этом самом месте, в такой же тоскливый ноябрьский день. Здесь, среди бронзовых хлопьев, почти тёмных обнажённых ветвей и рядом со стареньким молочным фонтаном, впервые в жизни я признавался, говоря словами Пушкина, в «глупости несчастной».

Помню, как каждые выходные я мчался к ней на велосипеде, мы долго гуляли в тусклом безмолвном лесу, вдоль небольшой бурой реки, а, когда пришли зимние холода, находили пристанище в доме её бабушки. Сидели в объятьях друг друга на стареньком диване, кажется, такого же оливкового цвета, как и её большие грустные глаза, которые казались ещё больше из-за стёкол блестящих очков. Поцелуи были робкими и вместе с тем обжигающими… Да-да, наши ласки всегда оставались где-то на грани откровенности и недосказанности. Только одно омрачало нашу радость. Время от времени её посещали приступы чёрной меланхолии. Тогда её и без того бледное лицо каменело и становилось мучительно скорбным, словно она сливалась с молчанием леса, в который мы с ней ходили. В такие минуты эта девочка полностью погружалась в себя, как маленькая улитка, и только изредка тихонько всхлипывала под унылым серым дождём. Я как мог пытался успокоить её, пробраться сквозь густоту и запутанность её мыслей, как весеннее солнце сквозь тёмную листву. Иногда мне это удавалось – но только иногда! А однажды, после одного из таких приступов, как бы объясняя склонность к депрессии и постоянные мысли о смерти, она утёрла капли дождя с раскрасневшейся щеки и тихо заговорила:

– Знаешь, когда мне было пять лет, я увидела жуткую сцену. Папа как обычно пришёл с работы. Но в этот раз он был каким-то взвинченным. Обеспокоенная мама провела его на кухню, пытаясь успокоить. Она предлагала папе присесть, спокойно всё объяснить. Но он и не думал успокаиваться, наоборот ещё больше раздражался. Вдруг он выхватил из стола кухонный нож. Никогда не забуду, как блеснуло лезвие! И эти багровые реки вокруг него, и чей-то пронзительный крик – я не сразу поняла, что это я кричу. Мама сразу подбежала и увела меня в мою спальню, пыталась успокоить… вот точно так же, как ты сейчас!

Но всё же Новый год мы встретили весело! Громко шутили, наслаждались ярким и игристым салютом, радостно пили шампанское, смотря друг на друга. Да… не было и намёка на её печаль! Однако после этого, в ночь с третьего на четвёртое января, раздался звонок… Это была она:

– Привет. Я звоню, чтобы сказать тебе… В общем, нам лучше расстаться…

– Но почему?! – от возмущения я хлопнул рукой по письменному столу.

– Мои чувства к тебе остыли…

– Что, прости?

– Да, остыли! Поверь, так будет лучше для нас обоих… – продолжала она холодно.

– Я убью себя! Слышишь! – сорвалось с моих дрожащих губ.

– И ты себе этого не простишь! Поняла?!

А потом она бросила трубку. Мне и вправду стало казаться, что я этого не переживу… Я закрылся в ванной, впотьмах хватался за первое попавшееся лезвие и тупо стоял с одной лишь мыслью – перерезать себе провода. Затем без сил, с горькой усмешкой падал на синий ледяной кафель, прижимаясь головой к стене и понимал, что не могу этого сделать… Не могу вот так взять и оборвать свою жизнь, подобно русскому Вертеру, получившему роковое письмо от своей недостойной возлюбленной!

ЗАСТЫВШЕЕ СИЯНИЕ

Начало августа. За мостом, где-то в овраге, тихо журчит маленькая речушка, отражающая розовые облака и вечернее солнце. Листва на чёрно-ребристых деревьях уже редеет и начинает понемногу облетать. Только одни чешуйчатые ели на невысоком холме не меняются с годами. А сквозь густоту их многочисленных ежовых иголок проглядывается небольшая часовня с серебряным куполом и заросшее травой сельское кладбище, проходя которое, можно встретить могилку и памятник с лицом шестнадцатилетней Нины Ольховской.

Что можно сказать об этой девушке, кроме того, что у неё были глаза василькового цвета, широкая лучезарная улыбка, что она была достаточно хороша собой: высокая, с золотистыми волосами, с тонкой талией и стройными ножками, с отчётливо обрисованной грудью под лёгким белым платьем, что были у неё настоящие друзья, интеллигентные и любящие родители? Пожалуй, только то, что она была влюблена в одного молодого человека, который учился в той же гимназии, что и она. Но он не обращал на неё никакого внимания! Больше того, она часто видела с ним других девушек. Он улыбался им, даже не подозревая, что кому-то это может приносить нестерпимую боль. Конечно, Нина ни за что не показала бы, как сильно её это ранит. Но и у неё была отдушина – её дневник.

После занятий Нина обычно спешила за ним домой, чтобы поскорее подняться через кладбище, на пригорок, с которого видна почти вся деревня, и выплакаться о наболевшем. Хотя у неё было много друзей, она никому не могла доверить свои чувства, для неё это было чем-то сокровенным. «Последний день учёбы… – со слезами выводила она мелким почерком в дневнике, – а он по-прежнему меня не замечает. Какой же он жестокий! Знал бы он, как невыносимо видеть его безразличный и всё же добрый взгляд. Каково это – думать о нём по ночам, плача в подушку, лишь бы мама не услышала. Но ему, конечно, этого не понять… нет, не понять! Я ведь для него не существую!»

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.