Именно в эту ночь мастера Файона дернуло определить границы их отношений.

— Я куплю тебе покои неподалёку от ведомства по завершении обучения, — сказал он небрежно. — Но ты будешь вести себя тихо.

Он одевался, собираясь уходить, а Ясмин лежала в кровати, чувствуя себя оболочкой от человека.

— Тихо, это как? — уточнила она.

— Не устраивать скандалов с моими учениками, — терпеливо объяснил мастер Файон. — Не ходить ко мне в зал приемов, не инициировать контакты со мной вне своего дома. Тебя могут не верно понять.

Ясмин расхохоталась. Ходить к этому слизняку? Достаточно того, что он сам к ней ходит, как заведённый.

В себя она пришла с бордовыми от пощёчин щеками в холодной ванне.

— Приведи себя в порядок, — брезгливо сказал ей мастер Файон.

Он был весь мокрый и с всклокоченными волосами. А едва убедился в ее адекватности, отошёл подальше и что-то черкнул на стене позолоченным маркером.

— Это адрес моего личного врача. Завтра после занятий подойдёшь к нему и назначишь дату приема, после отчитаешься.

Ясмин сходила. Она научилась различать, когда мастер Файон серьёзен. Личный врач спел ей про обстоятельствах душевного комфорта и пользе противозачаточного пойла. Ясмин слушала и кивала. Ей же всего семнадцать. Дети ей были не нужны, тем более от жестокой реальности.

Второй кризис случился, когда мастер Файон запретил ей контакты с мастером Белого цветка. Та изволила вернуться и через неделю затребовала у Ясмин отчета за все слухи, которые бродят по научному ведомству о ее ученице. Ясмин даже не сразу поняла, на что она злиться. Произошло так много всего. Произошёл мастер Файон, безответная любовь, которой она так боялась дать имя — вспыхнула и погасла. Но мастер Белого цветка вспоминала только устаревшие и не имеющие значения вещи: взрыв ящика Брода, покалеченная при этом взрыве девочка, порча выданных реактивов. Ах, да… Мастер Тонкой лозы возмущён ее непрофессионализмом и отсутствием дисциплины.

— Я желаю сменить мастера, — сказала Ясмин, выслушав все претензии, хотя очень хотела спросить, какого черта мастер Белого цветка бросила ее одну.

Если бы она не уехала, ее не посмели бы тронуть. Не отняли бы дар. И Абаль… Она могла бы продолжать мечтать.

— На кого? — задавать такие вопросы было не принято.

Слишком прямо. Слишком откровенно. Но мастер Белого цветка спросила, и Ясмин растерялась. Мастер Файон отрепетировал с ней диалог, но ответы на такие вопросы туда не входили. Ему-то в голову не приходило, что они могут быть настолько близки.

— На мастера Файона? — она даже не поняла, почему ответ прозвучал вопросительно.

Об этом они с мастером Файоном не говорили. Не смотря на секс, у них продолжались отношения мастера и подчиненного. Но уточнения и не потребовалось, потому что мастер Белого цветка неинтеллигентно хмыкнула.

— Чушь собачья. Или ты уже успела получить гражданство?

— Ну… — Ясмин растерялась ещё больше и начала злиться. — Я, наверное, получу его по окончании обучения.

— То есть у тебя его нет, — удовлетворенно резюмировала мастер. — А знаешь ли ты, милая Ясмин, что ученик, не имеющий гражданства не может сменить мастера? Знаешь ли, что он даже не может его завести? Мне стоило литра крови узаконить твоё ученичество.

Разговор шел не так, совсем не так, как планировала Ясмин. Вместо того, чтобы подмахнуть бумажку, мастер спрашивала и спрашивала.

— Мастер Файон личный учитель мастера Тихой волны и мастера Взрыва, и около сотни тотемов готовы отдать последнее платье, чтобы тот хоть на один круг взял потренировать их цветок. А ты мне заявляешь, что он возьмёт тебя. Девочку без гражданства и из павшего тотема. А теперь и без оружия. Что он там тренировать-то будет?

Конечно, мастер Файон не говорил, что возьмёт ее личной ученицей, но из его слов плавно

вытекало, что все-таки возьмёт. Но не могла же она сказать мастеру Белого цветка, в чем тут дело.

— Меня не было всего три месяца, а ты потеряла оружие, взорвала ящик Брода и прикончила соуровницу. Я верно расслышала?

— Нет никакого ящика Брода, — зашипела Ясмин, хотя этот ящик сейчас никого не интересовал.

— Верно, есть только непуганая девица, вообразившая себя ученицей мастера Файона. Давай-ка вернёмся к самому началу…

Мастер Белого цветка все давила и давила, и Ясмин дрогнула. И рассказала ей все.

С самого начала.

От мастера она вышла с горящей от пощечины щекой и тут же напоролась на Абаля. Щеку рассекло тяжёлым перстнем до самого подбородка, а ноги противно дрожали от слабости. Наверное, это нормальная реакция пустого на удар одаренного. Абаль проскочил было мимо, а после вернулся и крутанул ее за плечи.

— Доигралась, дура, — сказал он. — Довела собственного мастера. Так тебе и надо.

А потом положил руку ей щеку, и тёплая щекотная волна прошла по коже. Головная боль мгновенно отступила, а лицо перестало пылать от боли. Рука у мастера была тяжелая.

Ясмин даже спасибо не сказала. Только стояла и смотрела. Почему-то ей не приходило в голову, что мастер Файон может ее обмануть. Что мастер Белого цветка уехала по приказу Примула, а не чтобы оставить ее без защиты. Что Абаль ужасно добрый, даже когда очень злой. Что она могла бы дождаться мастера и попросить о помощи. Попросить о помощи Хрисанфа или Абаля, или связаться с матерью через цветок тотема, хотя это и было запрещено. Она обиделась на весь белый свет, вместо того, чтобы решать проблему. И вот чем это закончилось.

— Извините, — промямлила она.

Абаль вместо ответа потрепал ее по волосам, как ручного ягуара. Подобная вольность допускалась от старшего к младшему, и Ясмин вдруг поняла, что Абаль видит в ней ребёнка. И во Фло, и в остальных девочках их уровня обучения, чтобы те себе не воображали. Ясмин оттолкнула его руку и бросилась бежать.

Амина, отделившаяся от Ясмин, плавала внутри этой каши событий, то погружаясь полностью, то выныривая на поверхность, чтобы хлебнуть из настоящего времени. Не забыть, что все давно закончилось. Это только воспоминания.

Вдруг как-то разом стало понятно, что тогда на экзамене Ясмин мстила не Верду. Ее никак не тронули слова о незаконнорожденности, зато дали повод для мести мастеру Файону. Было приятно сидеть на допросе и троллить собственного любовника, включая время от времени трогательную невинность. Верд, который орал каждые полминуты и влезал в диалог, никого не интересовал. Мастер Бриар чуял подводное течение в их противостояния с мастером Файоном, но и подумать не мог, что тот спит с несовершеннолетним цветком. Регулярно.

Потом ей досталось, и эту часть Ясмин вспоминать уже не хотела.

События шли скачками, смешиваясь, сжимаясь или растягиваясь во времени. Иногда Ясмин набиралась смелости и погружалась в эту быстротекущую реку, чтобы увеличить, приблизить к глазам тот или иной день своего-чужого прошлого.

Мастер Белого цветка, отдавшая жизнь, чтобы передать ей дар, и умирающая в собственных покоях. Абаль, растерявший всю доброту к ней после экзамена. Мастер Файон, погружающий ее в собственную сеть перед каждым посещением Чернотайи, чтобы она могла пройти тест до и после, и не рассказать об их связи. Ему это даже стало нравится. Каждое возвращение из Чернотайи превращалось в пытку, потому что он снимал сеть не сразу. Ясмин отбивалась, как раненный кот, не помня об их связи, а он после со смешком рассказывал ей подробности. С трудом, но она свела их свидания к одной штуке в неделю, а мастер Файон в ответ увеличил количество операций в Чернотайе. Расстаться Ясмин боялась, отбывая повинность в качестве одной ночи в неделю. Она стала ходячим компроматом на мастера Файона, и потеряв над ней контроль, он мог бы разозлиться. Он мог бы убить ее.

И сейчас Ясмин лежала, как мертвая, скованная сетью, заново переживая самые страшные события своей — теперь своей — жизни. С трудом, но ей удалось дернуться под сетью, намертво придавившей ее к кровати.

— Айрис, — позвала Ясмин, и собственный голос показался ей чужим. Сорванным и простуженным. — Пожалуйста…