– Они прощаются с нами, – тихо вымолвила Мирослава, так и не двигаясь, и лишь болезненным взором смотрела на души мужа и сына у окна. – Роман говорит, что мы должны сжечь их тела и немедленно бежать из этих мест, здесь опасно.

– А батюшка видит меня?

– Да, – мертвенным голосом произнесла Мира. – Он благословляет тебя в сей миг. У них осталось всего несколько мгновений. Ибо они выпросили у Высших сил немного времени, чтобы дождаться нас и попрощаться.

– Но я не хочу прощаться! – с болью выпалила Слава и приблизилась к душе Ярослава. – Ярик, я люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, сестрица, бегите, – отчетливо услышали они обе в зловещей тишине голос Ярослава, который поднял руку вверх и, как будто прощаясь, начал перемещаться назад спиной к окну.

– Прощай, сынок, – тихо прошептала Мирослава и, благословив сына рукой, глухо добавила: – Жди меня в небесном Ирии. Мы обязательно встретимся позже…

Ярик кивнул, а в следующую секунду его тело как бы прошло через стену дома и исчезло в кромешной тьме улицы. Душа же Романа медленно приблизилась к девочке, и Слава явственно в своих мыслях услышала голос отца:

– Не сдавайся, моя девочка. Даже если тебе будет казаться, что все потеряно, борись до конца…

Прозрачный силуэт отца чуть склонился над ней, и Слава, хотя и не почувствовала его прикосновения, но ощутила тепло на своем затылке. Затем душа отца отлетела от нее и направилась к матушке. Девочка увидела, что Роман-дух обнял Миру, и уже через миг душа его начала удаляться вслед за душой Ярика. Глазами, полными слез, Слава следила за исчезающим в ночном мраке силуэтом отца и ощущала, что сердце сжимается от острой терзающей боли.

Спустя некоторое время Мирослава с дочкой стояли у края цветущего поля. Печально, со слезами на глазах они, не отрываясь, смотрели на полыхающий дом, в котором догорали тела Ярослава и Романа. В какой-то момент Мира тихо велела:

– Пойдем, Слава, нам пора…

Молодая женщина накинула капюшон темного плаща на светловолосую головку Славы. Взяв за руку дочь и держа под уздцы двух коней, Мирослава устремилась в сторону дальнего села, надеясь уже к утру остановиться на ночлег далеко от этих мест.

– Кристиан, так что же произошло? – проскрежетал Верховный, сверля юношу жутковатым ледяным взором. – Лионель говорит правду?

– Да, ваше святейшество, – твердо вымолвил юноша. – Я чувствовал самоцвет очень явственно. А потом вдруг его энергия исчезла, словно он провалился под землю.

– И нынче ты не ощущаешь его света?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да.

– Вы потеряли камень.

– Но мы уничтожили всех, – выпалил Лионель.

– Девка осталась жива. Ведь Кристиан упустил ее, – зло выплюнул Верховный.

– Я не смог догнать ее, – соврал, не моргнув глазом, юноша.

Он выдержал подозрительный, проникающий в самое нутро леденящий взгляд Верховного. Кристиан был одним из немногих, кто мог блокировать убивающий взор жреца и не отводить глаз.

– Ты не справился с порученным тебе заданием, мальчишка. И не доказал, что готов служить нашему Повелителю, – вынес вердикт Верховный, сверля жутковатым взором юношу.

– Девка слишком мала и вряд ли представляет опасность для нас. Главное, что ее братца теперь нет в живых, и Светлые потеряли своего витязя, – встал на защиту Кристиана Лионель, стоявший рядом с юношей.

– Вы с братом Бертраном постарались и уничтожили мальчишку, главного нашего врага, и его родителей, – согласился жрец-карлик. – Но Кристиан не оправдал возложенного на него доверия. И должен искупить свою вину…

– Я готов, – не задумываясь, отчеканил юноша, думая о том, что готов пострадать за то, что оставил девочку в живых, ибо жизнь его волка стоила того.

– Месяц в подземелье с крысами на хлебе. Думаю, это будет хорошим уроком для тебя, мой мальчик, – приказал жестко Верховный. – А ты, Лионель, не переставай искать. Возможно, надо будет еще раз наведаться к Тоболу, чтобы найти великий кристалл Инглии.

– Слушаюсь, ваше святейшество.

Казанская губерния, Астрахань, 1717 год

(Великая Тартария, Астрахань, 7225 лето С.М.З.Х)

Июнь, 14.

Утро едва занималось, и прохлада еще наполняла окружающие поля и леса. Пришпоривая резвую кобылу, Слава старалась нагнать Гришу, который скакал чуть впереди. Девятнадцатилетний юноша был всего двумя годами старше девушки. Темно-каштановые его вихры трепал ветер, бивший в лицо, и его худощавое жилистое тело смотрелось весьма гармонично на спине поджарого резвого жеребца. Слава же, ощущая свежие порывы ветра от бешеной скачки, чувствовала, что ее душа ликует от радости и счастья. Девушка обожала прогулки верхом на Ласточке, так завали ее кобылу буланой масти. Эту лошадь, еще два года назад подарил ей отчим, Тихон Михайлович Артемьев, в доме которого они жили вместе с матушкой.

Тем страшным августом, когда они простились с Яриком и Романом, Мира и Слава долго скитались по пыльным дорогам, ища пристанище. Зиму они провели в Уфе. Однако Мира помнила, как душа Романа перед отходом велела им с дочерью следовать на юг страны, ибо только там они с малышкой могли бы укрыться от Темных. Уже весной 1707 года Мира и Слава добрались до далекой прибрежной Астрахани.

Именно здесь на четвертый день после приезда на рынке Мирослава случайно повстречалась с одним из местных дворян, который занимался рыбным промыслом. В тот день молодая женщина, не имея денег на пропитание и оставив малышку Славу в грязном хлеву неподалеку от причала, пыталась устроиться на службу в лавку местного бакалейщика. Толстый неприглядный лавочник ни в какую не хотел брать на работу Миру, уверяя, что ему нужен молодой расторопный парень, а не баба. Мира же почти молила о том, чтобы он сжалился, и была готова выполнять любую работу.

Лавочнику же не нравились ее молодость и красота, и он утверждал, что все покупатели будут пялиться на молодую хорошенькую бабу, а не на товар. Она пыталась разуверить в этом бакалейщика, но тот был непреклонен. Не выдержав, Мира сняла со своей руки старинный серебряный браслет и попыталась отдать его лавочнику, чтобы обменять его хотя бы на хлеб. Именно в этом момент в лавку вошел местный астраханский дворянин, Тихон Артемьев. Вмиг оценив ситуацию и привороженный прелестями Мирославы, Тихон Михайлович заплатил с лихвой за буханку хлеба, гречу и рыбу и отдал их молодой женщине. Хотя она и была очень бедно одета, но Артемьев сразу же разглядел ее невероятную красоту и соблазнительную женственность.

Артемьеву было чуть более сорока лет, моложавый, плотного телосложения, он слыл весьма справедливым спокойным хозяином, благочестивым человеком и имел добрый твердый нрав. Предки Тихона Михайловича происходили из астраханских князей. Он имел обычную русскую внешность: широкую кость, здоровое телосложение, русые волосы вкупе с голубыми глазами и тяжелую поступь.

Будучи одним из богатейших дворян Астрахани, он имел во владении несколько судов, на которые нанимал работников для ловли рыбы, а также для перевозки по Волге различных товаров из Черного в Каспийское море и обратно. Артемьев овдовел довольно рано и до этого времени даже не помышлял о новой женитьбе. Он жил на широкую ногу большим двором на главной улице Астрахани, имел в своем распоряжении около двухсот служивых людей и слуг, большой конюшенный двор и состоял в городском совете города. Вместе с ним в усадьбе жили и его взрослые сыновья, Федор и Семен, которым Артемьев подыскивал богатых достойных невест.

Мирославе в то время исполнилось всего двадцать шесть лет. И молодая прелестная вдова кузнеца из Тобольска, как она представилась Тихону Михайловичу, произвела сильное впечатление на Артемьева и мгновенно завладела его сердцем. В тот же день он направился провожать Миру до того самого хлева, где она оставила маленькую дочь.

Едва увидев светловолосую худенькую девочку с чистыми золотыми глазами, сидящую на грязной вязанке соломы, Тихон властно настоял на том, чтобы Мирослава с дочерью немедленно переехали в его усадьбу. Пообещав молодой женщине место экономки в своем доме, Артемьев поселил ее с дочкой в уютной просторной горнице в гостевом доме, который стоял чуть в стороне от главного деревянного терема, где жил Тихон с сыновьями.