Генрих Мюллер был удручен. Так выглядит пес, которому хозяин обещал мясную косточку за послушание, но обманул в последний момент.

– Клаус Вольф покинул больницу восемь дней назад. Позавчера съехал со съемной квартиры. В цеху не появлялся. Квартирная хозяйка говорит: к нему приехала нарядная стройная фройлян из России. Они скрылись вместе.

– До того, как фрайхор и пехота перекрыли выезды из Гамбурга. Успели… Шайзе!

– Появление русской укрепляет версию, что Вольф – засланный агент, герр инспектор.

Айземанн кивнул. Оба стояли в оцеплении около Рипербан, где собирался очередной митинг левых. В город, пользуясь мандатом депутата Рейхстага, проскользнула Клара Цеткин. Полиция получила приказ быть готовой митинг разогнать, да вот только вряд ли выйдет, если соберется тысяч десять. Сил не хватит. Патрулирование улиц, постоянная переброска на усиление из района в район в попытке заткнуть десятки дыр одной затычкой, все это мешало вести нормальную полицейскую работу.

Налетел не по-весеннему холодный ветер, затем хлынул дождь. Социалисты имели возможность отсрочить или вообще перенести митинг. Полицейские же стояли словно истуканы, выполняя приказ. Они ощущали, как струи воды, стекающие по каске и падающие на плечи, пропитали влагой шинель. Промокли ноги. О приказе поколотить левых мечтали вслух – чтоб подвигаться и согреться.

– Объявите Вольфа в розыск, герр инспектор? – спросил Мюллер, удерживая зубы, чтоб не колотились – он основательно промерз.

– Основание? Подтверждений, что Вольф – русский агент, не получили. Есть одни догадки. Заявить, что мы держали в руках ожившего Юсупова-Кошкина, внедрившегося в повстанческое движение, а после упустили… Это – крах карьеры, Генрих. У вас – даже не начавшейся. Тем более, что у Вольфа нет Зеркального Щита.

– Полностью согласен, герр инспектор.

– Но вот если он еще появится в Гамбурге… Хватаем по любому поводу или без оного. Бьем до посинения, пока он не расколется.

Несмотря на бодрый тон, Айзенманн чувствовал себя обведенным вокруг пальца. Только почему – не мог сказать.

Они взяли билеты в двухместное купе до Берна.

Пока Федор выздоравливал, Юлия купила ему приличную одежду. Магда помогла подогнать ее по фигуре.

Переодетый, бывший пролетарий приобрел вполне респектабельный вид. Но все портила недельная щетина. На российских плакатах о герое-князе Федор красовался с бритым лицом. Естественно, имело смысл отпустить заросли. Пока они не обретут достаточную длину, Федор походил на бродягу, укравшего костюм бюргера.

Для пущей конспирации нос украсило пенсне на веревочке. Разумеется – с плоскими стеклами. Зрение Федора не подводило, в отличие от Соколовой. Та несколько смущалась, что плохо видит вывески вдали. Потому достала из сумки очки. В них она чрезвычайно соответствовала строгому облику классной дамы, заодно стала выглядеть внушительно.

Юрген Грюн провожал их. Федор видел: здоровенный немецкий парень, в душе еще юноша, тайно и по-детски влюблен в Соколову. Ревнует и старается не выдавать свои чувства, заметные, наверное, даже кондукторам.

– Переживет! – прокомментировала Юлия, когда они устроились в вагоне. – Поверишь ли, гимназисты из мужских классов не реже чем раз в три-четыре месяца, хотя бы один, слали мне признания и клялись «вот вырасту…». Я почему-то пользуюсь успехом у юнцов.

Федор сразу лег. Рана больше не дергала, воспаление улеглось, но при движении давала себя знать. Оставалось только благодарить еврейского врача, действительно доку в своем деле, разумеется, с учетом уровня развития медицины минус сто лет от известной Другу. Сам Федор тоже кое-что умел, в поезде наверстает… Пока же с любопытством спросил:

– Кавалеры постарше куда смотрели?

– Ах, брось. Губернские звезды… Веришь ли, история с княжеским сынком расстроила мою личную жизнь. Каждого встреченного мужчину я подозревала в низких мыслях. А когда еще сравнивала с тобой, у бедняг не оставалось шансов. Но какие люди сватались! Товарищ губернского обер-полицмейстера, затем инспектор губернских реальных училищ. Целый коллежский асессор, это тебе не шутки! – она глянула в зеркало и поправила локон, чуть сместившийся с положенного места при снятии шляпки с вуалеткой. – Купцы, как водится, намекали – иди ко мне в содержанки. Репутация-то порченая, с княжеским сыном путалась. Хоть ты справку от врача предъявляй о непорочности. И ведь не поверят, скажут, что купила. Таковы губернские нравы, – она повернулась к Федору. – Зато ты времени не терял даром. Нет-нет, ни в чем не упрекаю. Ты – свободный мужчина. Во Франции был с Варварой Оболенской. Что хихикаешь?

– Потому что громко смеяться больно. Мужчине сложно предъявить справку, даже если купить ее у врача. Не касался я Оболенской – ни пальцем, ни другим… гм… пальцем. Не скрою, что возможность была. Только ты пойми: она – дочь московского князя, Осененного. Тронул – женись. Что до бурного французского разврата, то разочарую. Это, может быть, в России баре шалят без страха и без удержу: поймал крестьянку и задрал подол. Дал потом ей рупь, чтоб не обижалась. Здесь у каждой второй – сифилис. Болезнь страшная, подлая, разрушает организм и легко передается в постели. Так что, как бы не свербело, лучше избегать случайных связей.

Федор не лукавил. Дар самоисцеления у него имелся, только очень слабый. Справится ли с инфекцией – под большим вопросом. Лучше не испытывать судьбу. Эпизод со спасенной авиаторшей и ее бурным выражением благодарности Федор предпочел не афишировать. Хоть по поводу болезни волновался и тщательно осматривал себя несколько недель. Бог миловал.

– Я переживу это разочарование, – милостиво согласилась Соколова. – Федя! Давай мы объяснимся и не будем больше к этому возвращаться. Я поступила дурно, глупо. Помогла тебе сейчас, потому что обязана. Но ты волен поступать как знаешь. Только если…

Просвистел свисток, заглушив ее слова. Лязгнула сцепка, вагон тронулся. За окном мелькнули клубы пара, наполовину скрывшие мрачный гамбургский вокзал. Поезд начал ускоряться.

– Многое зависит от того, насколько ты готова участвовать в моих дальнейших авантюрах, – ответил Юлии Федор. – Но они опасны. Не уверен, что имею право вовлекать тебя. Сам же отказаться не могу, я не волен в этом – у меня есть обязательства перед павшими станичниками. Увели врагов от схрона, где я находился, и погибли до единого. Не придешь же к ним, не скажешь, дескать, передумал. Не попросишь: вы снимите долг с души. Хотя я считаю, что они нас видят и, возможно, одобряют то, что я задумал. Жизнь сложней, чем представляется, в том числе загробная.

– Что мне нужно сделать?

Ее голос был спокоен. Деловит. И опасность, как казалось, Юлию не испугала.

– Ничего не нужно. Ты мне не должна. Если выполнишь мою просьбу, то по доброй воле.

Юлия качнула головой.

– Мастеровым ты был проще и словами не играл. Что за просьба?

– В Берне мы расстанемся. Ты отправишься в Париж. Там найдешь российского военного агента и французского начальника полиции безопасности – жандармерии по-нашему. Передашь им письма от меня. Далее по инструкции.

– Расстаемся ненадолго?

– Полагаю, да. Обязательно увидимся и, возможно, даже скоро. Способ связи оговорим. Мы – агенты пролетарской революции, и должны вести себя как шпионы.

– Федя! Ты несносен со своими шутками. Ну какой шпион ходит к начальнику жандармерии?

– Нетривиальная задача решается необычными методами.

– Например?

– Вспомни фрау Марту, Магду и подумай о мужьях приличных женщин. Юргене, который нам помог. Они все хорошие, достойные люди и заслуживают лучшей участи. Но им придется плохо, если пустить события на самотек. России – тоже. Вильгельм не остановится, начнет реванш. Французов в Бельгии германцы потеснили. Добьют, возьмутся за Россию. В Германии нет артели мощных магов, их цвет погиб под Ригой. Но развивается военная промышленность. Пушки, бронепоезда, бронеавтомобили и аэропланы. Их выпускают много! Немцы дисциплинированы и трудолюбивы. Социалистов, профсоюзных деятелей империя прижмет. Юргену и ему подобным скажут: Франция начала боевые действия, а русские жестоко нас побили. Кровь требует отмщения! Германия – превыше всего! Начнется новая война – против всей Европы. Кайзер и его приспешники сидят в Берлине. А Юргена с товарищами отправят убивать и умирать.