Этери сплетает свои пальцы с его, и Дудаков впервые чувствует, как ему мешает обручальное кольцо. Лишнее, чужое. Столько лет не замечал, а сейчас того и гляди палец заноет. Тихонько вынимает свою руку из теплой ладони и стягивает с большим трудом украшение, в котором давно уже не было никакой честности. Вытягиваясь, откладывает на тумбочку у кровати. И спокойно снова сплетается пальцами с женскими.
Этери замечает, но молчит. Как-то совсем странно и неудобно лезть с вопросом - зачем или почему. Она не ожидала, что будет так непривычно смотреть на руку неокольцованного Дуда. Невольно очертила подушечкой пальца след на безымянном пальце мужской руки.
- Что мы с тобой творим, Серег?- тихо проговорила в грудь, на которой отдыхала, слушая ровный стук спокойного сердца.
- Живем,- Волны счастья меняющие краски с ярких на пастельные, продолжали плескаться в душе Дудакова.- Мы поговорим обо всем завтра, да?
Он не собирался терять ни одной капли этих прибойных волн в разговорах о насущном и проблемном. Для всего этого есть утро и день. А ночь придумана, чтобы наслаждаться.
========== Часть 22 ==========
Сережа просыпается с мыслью: “Почему дома пахнет льдом?” И только спустя несколько секунд понимает, что, и он не дома, и лед так пахнет только для него. Уже больше десяти лет.
Утро - это отрезвление. Сейчас он трезвеет, осознает все, что произошло полностью, без купюр и эйфории.И понимает, что у счастья горький вкус. Даже не с горчинкой, а чистый, набравший полноту силы горечи. Гонит мысли. Пусть еще пятнадцать минут, но чистого удовольствия, пока он здесь. Пока ее рука обнимает его, пока ровное дыхание слышится рядом. Пока не рассеялся запах льда на коже.
Потихоньку сползает с кровати и чувствует, как напрягается обнимающая рука. Женщина ворочается, бормоча сквозь сон:
- Уже утро?
До конца не просыпается. И, наверное, даже не у Дудакова спрашивает, скоре по привычке. Как спрашивала много раз другого.
- Спи,- шепчет на ухо и целует куда-то в кудри,- еще рано.
Уходит в душ, продолжая размышлять о превратностях судьбы и особенностях ощущения свершившегося счастья. Однажды, чуть ли не в самом начале работы с Этери он поделился с другом своими мыслями. Друг не имел никакого отношения к фигурному катанию, знать не знал никого из их тусовки, так что был безопасен в смысле откровений.
Они, конечно, выпили. Не так чтобы, но все-таки. Серега разговорился. Начал с работы, закончил Этери. Надо было излить кому-то то, что набаливало из месяца в месяц.
- Ну ты даешь!- удивился друг.- Мало тебе теток подальше от работы, да и посвежее. Или ты вот прямо новую жизнь хочешь начать? Жену бросить?
Никого бросать Сережа не хотел. Но ведь глаз не оторвать, когда кружит по льду. Вся из нерва, огня, темной жаркой энергии силы. И тогда, пьяным, и только другу, Сергей признался:
- Хотя бы раз услышать, как она в постели зовет меня по имени.
- Ну, раз - не водолаз,- одобрил, но не понял порыва друг.- Но вообще, Серег, не лезь ты в это. Все они одинаковые, а жена одна.
И в этом Дудаков был согласен на все сто. Есть жена, а есть другие. И пока так живешь, все просто. Вот, как с Ксюшей. Гладил молодое стройное тело после секса и был доволен. Собой, жизнью, девочкой рядом. Ничего больше не хотел, и не решал. Жизнь была полной чашей, если подумать именно тогда. И до момента, пока девочка Ксюша не пришла и не сказала, что Дуду судьба стать папой. Месяцев через семь.
У Ксюши все было продумано. А у Сереги на фоне сексуальных подвигов язык мел вперед мозга. Успел ей и про скромную интимную жизнь дома рассказать, что было почти правдой, хоть и не совсем, и комплиментов наотвешивать, и даже выдать в духе, “почему ж ты мне не встретилась, юная, нежная, в те года мои далекие, в те года вешние”. Так что причины полагать, что Сергей Викторович спит и видит, как бы свалить от постылой супруги к очаровательной любовнице, у Ксении были. А вот желания у Сережи - ровно никакого. Старая, давно проверенная жизненными перипетиями жена была куда как более надежным боевым товарищем, чем со всех сторон прекрасная Ксюша. Да и любил он супругу. А Ксюшу, ну, да - не любил.
Завернувшись в полотенце, Дудаков зашел на кухню.
В холодильнике у Этери был дамский набор голодающего: творог, сыр, кефир, овощной салат в контейнере, два последних яйца. Такое есть здоровому мужику просто неприлично. Да и как-то объедать девушку - некрасиво. Пошукал по округе, нашел цельнозерновые хлебцы. Вот уж разжиреть у Тутберидзе дома никому не грозило. То-то Данька так откормился под чутким Ольгиным руководством. Заедал голодную пору.
С кофе, кстати, все было в полном порядке. Кофемашина с большим удовольствием поворчала и выдала сносный американо. Так что, чем обещали, тем и угостили. Хотя, пожалуй, сам угостился.
Заглянул в спальню, забрал одежду и вернулся назад. Пока натягивал штаны, думал. Потом отыскал фломастер и салфетку, написал записку. Неудобно покидать спящую женщину, не простившись. А будить ее, когда они так сладко посапывала в подушку, раскинувшись на освободившемся от Сережи месте, неудобно тем более.
На выходе подобрал куртку, что так и осталась валяться под порогом с вечера, обувался и искал телефон, в который не заглядывал с момента, как выбежал из “Хрустального” в ответ на кофейное приглашение.
Тихонько прикрыл входную дверь, шугнув от порога Теону, норовящую выскочить следом. Ехал в лифте и смотрел на пропущенные вызовы. От Ксюши было аж пять. Потом сообщение: “Катя очень ждала папу, но не дождалась! Если у тебя нет в планах держать слово даже перед ребенком, то какой ты мужчина и зачем ей такой отец?!”
Ксюша не забывала напоминать, то вскользь, то прямо, что в качестве папы Дуд сильно не дорабатывает. Надо признать, отрастила ему вину на этой почве, но не добилась развода. И даже не приблизила его, хотя целилась именно в эту болевую точку и ждала именно такого исхода своих выстрелов. Но в этот раз Катюхина мама была права. Дудаков и впрямь обещал дочери, что приедет не далее, как позапрошлым вечером. Косяк. И ведь даже не вспомнил!
Сел в машину, выехал со двора, доехал до трассы. И задумался. Куда же дальше. Можно было свернуть в одну сторону и ехать домой, можно в другую - к Кате. Какая-никакая, но все же попытка сгладить свою ошибку. Можно было плюнуть на все и направиться в “Хрустальный” напрямую.
Решительно вывернул руль, двинулся вперед. Проехал несколько километров и остановился на заправке. Бак был почти полным, но ему и не бензин понадобился. Долго стоял у прилавка, соображая, потом решил довериться простейшему выбору.
- Девушка, сигарет пачку. Самых дорогих.
Это иллюзия, что большой спорт - про здоровье. Спортсмены курят, тренеры курят тем более. Дудаков несколько раз начинал, потом бросал. Видимо, не его наркотик. Но что-то на подкорке сейчас попросило о затяжке.
Выехал с заправки, проехал еще немного и встал на обочине. Сплюнул, что, купив сигарет, не купил зажигалку. Порылся в бардачке, вытащил старенькую, но вполне рабочую, лежавшую на всякий случай.
В первой затяжке было воспоминание.
2013 год бился ледяным ветром в стены “Хрустального”, но окно в тренерской было открыто нараспашку. Ночь января залетала пронизывающим холодом в помещение. Этери стояла в одной олимпийке у окна и курила.
Все давно разошлись, только Дудаков задержался в мастерской.
- Хоть бы куртку надела!- возмутился мужчина и захлопнул створку рамы.
- Юля решила уйти,- безразлично проговорила женщина.
- Куда?- не понял Дуд, который вот, не более часа назад, распрощался с Липницкой после тренировки и никаких признаков ухода не было.
- Из фигурного. Говорит, надоело,- Тутберидзе снова открыла окно и сбросила пепел на улицу.
Сергей стянул с вешалки собственную куртку, которая была ближе всего и накинул на женские плечи:
- И ты решила нажить пневмонию по этому поводу?- поинтересовался у коллеги.
- Нет,- она продела руки в рукава, укутываясь в его одежду.- Сейчас докурю, ночь прореву, а утром приду и буду дальше работать.
