Агнесса, она же Агни, открыла один глаз. По щёлочке света из-за синей, дырявой занавески она сделала вывод, что солнце уже встало, и ей тоже пора. Огромным усилием воли Агни открыла второй глаз, умудрившись при этом не закрыть первый. Это была важная часть операции — не закрывать оба глаза сразу. С точки зрения девушки, это было аморально, тогда как только один сошло бы за: «я пыталась, но что-то не получилось».
Следующим этапом операции стал подъём с кровати, выполненный одним точным, хорошо отработанным движением. По опыту Агни знала, что стоит дать себе хоть малейшую надежду остаться под тёплым одеялом — всё пропало.
После этого дело пошло гораздо легче: мозг, возмущённый отсутствием сна, благополучно отключился, уступая место привычке: умыться, одеться, причесаться. Полчаса, и вот уже сквозь мутное отражение старого медного зеркала на неё смотрит девушка лет двадцати, худая, как щепка, в старомодном платье оливкового цвета, с пепельно-серыми короткими волосами и голубыми глазами. Причмокнув тонкими, мальчишечьими губами, и, проведя рукой по волосам (пункт «причесаться» в общем плане утренних сборов), она остановилась.
Зажмурившись, девушка вырвала один из волосков, в отличие от остальных чёрный, как уголь. Внимательно его осмотрев, она положила волос на специальную подушечку возле зеркала, заправила кровать и, тяжело вздохнув, морально смирилась, что день начался и отступать больше некуда. Пришло время становиться ведьмой.
Строго говоря, Агнесса была всего лишь ученицей, что, правда, ничуть не уменьшало норму социальной ответственности, лежавшей на её плечах. Училась, а заодно и жила она у могущественной ведьмы Изельды, о которой говорили много чего, но в основном шёпотом, а это многое значит.
Проживала Агнесса в небольшой деревушке Любятово, домов на пятьдесят или шестьдесят, в зависимости от того, кто и как будет считать. Ещё столько же жило по округе в местечках поменьше. По крайней мере, это был тот участок, за которым Агни старалась следить. Охватить всю округу, включавшую в себя и огромнейший город Марку, она не могла физически. Впрочем, там как-то справлялись и без неё.
Что такое быть ведьмой? Во-первых, постоянно врать. Большая часть её деятельности заключалась в проведении на публику бессмысленных и зачастую абсурдных ритуалов. Люди не верили в лекарства, они верили, что придёт ведьма, наорёт на домового, тот пошевелится и выгонит кикимору, наславшую сглаз, а в лекарства — нет, никак, увольте. Приходилось идти на ухищрения.
— Созвездие пенчекряка сейчас в зените — вот домовой и злится. А чтобы он вас злобой не задел, вот, заварите из этого чай и пейте две недели, — говорила в таких случаях Агни.
Во-вторых, быть ведьмой — означало быть хорошим детективом. Среднестатистическая жалоба, которую ей озвучивали, выглядела примерно так:
— Вышла я вчера из дому, смотрю, небо красное, как кровь, и воет кто-то под углом. Думаю, ну, не к добру это, взяла на всякий случай с собой соли, да съела краюшку хлеба, капустки, чесночку, чуть редки, свеколки, огурчик, помидор с ноготок, кусочек сальца, две картофелины… ну, самое большее, три, и запила квасом — силы злые отпугнуть. А на встречу мне демон во плоти! Чёрный, как смоль, к домам жмётся, в тенях, значит, прячется, да стонет, явно заклинания шепчет! Я и вспоминаю, прабабка-то у меня от чёрной осьпы погибла. Осьпу ту кто переносит? Демоны! Вот он за мной и пришёл!
После этого перед Агни показательно кашляли, стремясь показать всю степень смертельной опасности. Из всего этого «анамнеза» нужно было вычленить ключевое: прогулки зимой после заката, обжорство и то, что трубочиста, деда Нани, опять нужно закодировать от пьянства. Ну, и погонять диких собак по окрестностям, чтобы люд не пугали.
В-третьих, нужно было родиться как минимум с тремя парами рук и запасными ногами. Потому что таких жалоб поступало немерено, что вместе с необходимостью принимать роды, провожать покойников и ухаживать за животными, мягко говоря, выматывало до предела. И это зимой-то, когда народ сидит по домам, ест и спит! То, что творилось весной, вообще цензурно никак не описывалось. Впрочем, Агни не жаловалась, по крайней мере, на людях или там, где могла услышать бабушка.
Агни начала свой день с того, что хорошенько прибралась в доме. Это всегда настраивало её на нужный лад. Сегодняшний день исключением не стал, в процессе она перебрала травы — некоторые из-за холодов подгнили и уже никуда не годились, и внимательно осмотрела настойки и мази — за этими вообще нужен был глаз да глаз. Чуть что испортится, и эффект станет непредсказуемым. Случаи уже бывали: года три тому назад несколько человек научились левитации, да так здорово, что попытались улететь. Мазь закончилась очень вовремя — над одним из окрестных прудов, поэтому первые летуны отделались в основном моральным ущербом и перепуганными лягушками.
Затем настал черёд покормить семейство кур и вредную козу по кличке «Аленькая». Глядя на то, как кто-то жадно ест, желудок девушки подал утробное урчание, показывая, что пора взяться за завтрак. Агни приготовила на двоих, но вторую порцию хорошенько укутала и поставила обратно в печь: бабушка Изельда редко вставала раньше полудня, сказывался возраст и феноменальная вредность. В основном вредность.
Допивая на ходу чай из трав, ведьма сложила небольшую сумку, гордо носящую название НВСЖ, что расшифровывалось: «на все случаи жизни», и, перекинув её через плечо, отправилась в деревню.
Дел было не то что много, скорее, это был профилактический обход. На людей посмотреть, да слухи послушать. Последних было, как обычно, множество по любому мало-мальски важному поводу. Сказывалась зима и вызванная ею тотальная скука. Перемывать косточки местный люд любил как никто другой. Только-только по деревне отгремела осенняя супер-премьера: «к нам приехали городские» с известной троицей в главных ролях. На текущий момент вновь главной темой было стандартное: «а она вчера новый платок надела — точно влюбилась».
К самой Агни в Любятово относились двояко. Каждый, буквально КАЖДЫЙ житель с радостью выкладывал ей все невзгоды, произошедшие с ним с самого рождения. При этом её откровенно сторонились, хотя она родилась и жила всю осмысленную жизнь в этих краях, а самые здоровые из жителей могли позволить себе роскошь в виде слегка прикрытой лестью ненависти. Выходила странная ситуация, когда Агнессу одновременно желали видеть в каждом доме, чтобы пожаловаться, но позвать просто так — нет, ни за что, она же ведьма! Особенно её сторонились сверстники и дети, словом, те, кому приходилось болеть редко, да и жаловаться тоже пока было не на что. Чуть-чуть выручал стальной авторитет бабушки, которую боялись до необходимости менять штаны и уважали до беспрекословного подчинения абсолютно все.
Сегодняшний обход проходил очень даже ничего, Агни уже всерьёз подумывала о том, что к обеду успеет вернуться домой, но тут, сделав очередной поворот, увидела выходящую из дома неприятность.
«Неприятность» звали Ликон — её ровесник, примерно того же возраста, чуть ниже, чуть шире, с глубоко посаженными чёрными глазами и такого же цвета волосами. Его Агни терпеть могла в очень умеренных дозах. Во-первых, он был болтуном, каких ещё поискать надо. Во-вторых, жутким идеалистом и оптимистом. Ну, а в-третьих он был в неё влюблён и пользовался каждой возможностью пообщаться, зачастую даже в ущерб себе. С другой стороны, на него распространялась скидка: Ликон — один из немногих в деревне, кто относился к Агни как к живому человеку.
Попытка резко развернуться и скрыться там, откуда пришла, успеха не возымела. Её нагнали сначала радостным «приветом», а затем, похрустев снегом, и физически.
— И тебе не болеть, — напуская на себя ауру серьёзности и сосредоточенности, ответила Агни. — Я тут ведьмовством занимаюсь, поэтому…
Она выразительно тряхнула сумкой, выражая невиданный для такого простого жеста спектр значений.