– Киллиан, пожалуйста…

Мужчина немного отстранился, позволяя ей перевернуться, и, улучив момент, она сама опрокинула его на спину и устроилась сверху, оседлав бедра. Сквозь тонкое кружево белья возбуждение чувствовалось лишь острее и только невероятным усилием ей удалось сдержаться, чтобы еще раз не дойти до финала, что угадывался где-то в глубине робкими импульсами. Эмма хотела насладиться тем, что происходило сейчас между ними, хотелось пробовать, исследовать его, точно целый неизведанный мир.

Гибкое, поджарое тело мужчины было испещрено шрамами, и она осторожно касалась их, изучая, рассматривая, угадывая. Женщина пообещала себе в будущем узнать историю каждой отметины, а пока читала его, точно загадочную книгу. Она видела длинные тонкие шрамы от порезов, грубый келоидный рубец на боку, расплывчатую неровность пятен ожогов, несколько следов от пуль… Ей хотелось стереть эти следы с безупречной кожи, но они были частью его жизни, его памятью, и лишать его их было бы неправильно, словно отнимая часть прошлого. А теперь Эмма целовала каждый из них, и Киллиан вздрагивал, то ли подставляясь ее губам, то ли безотчетно пытаясь укрыться. Она поняла, что мужчина пытается скрыть от нее искалеченную руку, и сердце защемило от нежности и боли за него.

– Не надо, не прячь!

Она взяла его руку в свои ладони, замечая, как под кожей напрягаются мышцы, играют сухожилия, точно пытаясь двигать навечно потерянными пальцами.

– Все хорошо, – прошептала она, глядя в недоверчивые, почти испуганные глаза пирата. И поцеловала поврежденную руку там, где когда-то трепетал пульс.

Он зажмурился, не то вздохнув, не то всхлипнув, и его длинные темные ресницы влажно блеснули.

– Киллиан, – мягко позвала Эмма, склоняясь к его лицу. – Ну что же ты? Ты мне нужен такой, какой есть.

Улыбнувшись чуть дрожащей улыбкой, она осыпала его лицо поцелуями, касаясь кончика носа, лба, целуя бровь, скулу, подбородок; прижалась к губам, прикусила нижнюю, чуть потянула, провела языком, – и мужчина с глухим стоном сжал ее в объятьях, перевернул, впечатав в матрас. Он поцеловал ее – голодно, жадно, глубоко, сорвав короткий всхлип, – и утихшее было возбуждение накрыло их, затопило, сорвав остатки брони с душ. Пришлось ненадолго отстраниться друг от друга, вместе избавляясь от оставшегося на ней белья, и как же сложно было пережить это рассоединение!

Он проникал в нее плавными толчками, и оставалось только уткнуться лбом в его плечо, прикусывая губу, чтобы не закричать от наслаждения, что нарастало так глубоко, так невыносимо, так…

Мужчина замер, балансируя на грани и отчаянно пытаясь не сорваться слишком рано; ощущение этой близости, этого влажного тугого жара зашкаливало уже за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами, и невозможно было этому сопротивляться. Толчок, еще один, еще… Он ускорился, и Эмма все же застонала, выгнулась, беспомощно царапая его напряженную спину, их тела переплелись теснее, ближе, жарче, дыхания смешались, сердца бешено колотились, и тягучее оцепенение постепенно наполнило ее тело, расползаясь мурашками по затылку и заставляя поджиматься пальцы на ногах.

– Ну же, девочка моя, давай!..

Хриплый шепот мужчины проник словно бы напрямую в мозг и это оказалось последней каплей, отправившей ее в полет, бросившей за грань того безумного, сладкого, страшного, от которого исчезает мир вокруг, оставляя настоящими только их двоих… Эмма напряглась, точно струна, горячие спазмы захлестнули ее тело, и краем гаснущего сознания она чувствовала, как мужчина, дрожа, сбивается в беспорядочные рывки, и, кончая, в такт пульсирует в ней член.

Было приятно забыть на время обо всем сумасшествии, что происходило в жизни, обо всех героях и злодеях, и просто наслаждаться объятиями любимого мужчины, уткнувшись носом в его ключицу, отмеченную тонким, как ниточка, шрамом, и водя кончиками пальцев по крепкой груди. Он перебирал ее волосы, осторожно отводя длинные светлые пряди и время от времени мягко касаясь губами макушки.

Оказывается, влажные от пота, его волосы вились на висках, и эта маленькая деталь заставила ее улыбнуться.

– Что?

Эмма впервые видела его таким спокойным, умиротворенным. Таким… домашним.

– Ничего, просто…

Она действительно хотела сказать, как любит его, но снова внутри возник этот барьер, что заставлял всю жизнь бежать то ли в поисках себя, то ли в попытке от себя спрятаться. Мужчина коснулся кончиком пальца ее губ, заставляя замолчать.

– Все хорошо, родная. Все хорошо.

И прижал ее к себе, крепко-крепко.

Эмма знала, что он будет ждать. И была уверена, что дождется. Она постарается. Ради него, и ради себя.