Ржавое золотo

Меланхолично

Я брожу по солнечному свету,

по коряжистой лесной тропе.

Чрез разноцветный луг и рощу,

И дальше к чистому ручью, к прозрачной воде.

Милая птаха таится на ветке.

Играя с васильковым небом,

С листвой. Цапля стройная, как щепка.

…Относительный покой…

Зелёная лягушка,

из соседнего пруда

Разнообразно звучит.

Наблюдает кувшинки.

А вот пруд сам молчит…

И липы цвет волшебный,

Золотой. Высокий и уклюжий муравейник,

полный жизни трудовой.

Ветерок — непостоянный, свободный, мудрый.

Окружает.

Ещё спорит со мной!

Как помада с пудрой.

Грудью полной

Запах леса замшелый вдохну.

Осины, дубы, берёзы.

Бесконечные грёзы.

Хрустальные слезы.

Ощущение полёта.

Летящий восторг.

Подбираю в мыслях

Не опавшие листья.

Наслаждаюсь мнимой тишиной.

В этом светлом, простом, просторном и томном раю

Увы… Я чужой.

И не потому, что покину скоро парк я и лес.

Не потому, что известна дата отъезда.

Все проще: существую пустой,

С самим собой наперевес.

А сироте нет в мире этом больше места.

****

Где остановиться бедному путнику

Невзначай устала.

Стёрлась о время.

От реальности пала.

Не спасла полутьма, кандалами гремя.

Приют, где ночлег мой — там места слишком мало. нет там меня.

Улететь бы куда, меж говорливых дворов.

Растворившись в воде облаков.

Застрять хочу навсегда в пустынной пустоте,

Меж сумасшедших, бесконечных, без просвета миров.

Чтоб ткань парчовой юбки средь сосен назло всем мелькнула.

Чтоб бурлящая волна завистливой тишины захлестнула.

Чтоб громко, продолжая полёт, взяла и заснула!

Устала я от пророчества.

Где он?

Мой остров одинокого, столь желанного и такого скудного одиночества.

Ответьте,

Выше всех похвал,

Всех так жалеющее,

Грандиозное Ваше Высочество!

****

Бинго Фламинго

В платье невероятной красоты,

Почти воздушный и зеркальный,

В красках насыщенно розовых и нежных,

Предо мной явился ты.

Я думать перестал от изумления.

Сколько душ невинных рачков ушло на твои оперения?

Каким страшным путём погибли они?

И тотчас магия твоя слилась с силой моего воображения.

****

Поднимаясь вяло по лестнице, чтобы вниз не упасть

Я оглянулась:

Мне показали ступени

Дикой акулы пасть.

****

Достаточно того, что присмотрел я тело

О чём с тобой мы говорили, не помню точно я

Наверное о том, как мы любили.

Как восхитительна была семья.

А вот и двери отворили, и ты вошла, неторопливо, неспеша.

Как хороша!

Меня ты видеть снова не умела,

Достаточно того, что присмотрел я тело,

Которое так вожделела твоя душа.

****

В небо смотри, cмотри

Осталось слив, там, штуки три.

Их собирать я выбился из сил.

Но запах! Он меня пленил.

Ты посмотри на сливы!

Сладки они и гладки.

Они же целый мир загадки.

Растут они в саду, лесу и даже в кадке.

Да… Я выбился из сил.

Устал. И сон меня клонил.

Но, не могу оставить умирать их на ветру.

Это грех. Они нужны мне. Соберу

Раз не сорвал их ты — они чудесны!

Приятны и чисты.

Такими могут быть наши мечты.

Ну а пока карман свой ими не набил,

Я, выбившись из сил,

Ползу наверх…

И предо мною сон возник:

Я тайну слив постиг.

Они забродят в бочках деревянных

И, напоив меня собой на миг,

Закроют мне весь край из глаз моих пустых

И заберут с собой в мир окаянных. Грех, грех, грех…

Я, выбившись из сил,

Ползу наверх…

****

Она трепетала корнями

Здесь не мелодия пыл породила.

Здесь ромашка обычный скрип колеса полюбила.

Там, где несчастная ромашка и её голова

Прилегли на речную подушку,

Распухли от слёз берега.

Та речка, что мне снилась,

На облако слегка облокотилась

И слушала, как в поле, во время бега, рассохшись, скрипела телега.

Устала она, от зноя. Спаслась в тени ржаного поля.

Дремали её четыре колеса.

А вблизи ромашка на воле.

Тихо речка спать не желала —

она тихие песни журчала,

а вода её к ромашке тянулась.

Рыжее Солнце лучи в закрытые глаза

белому уснувшему цветку,

с жёлтым сердечком, посылало.

(Казалось, река не глубока,

но Cветило там утонуло и сидело на дне,

словно рыцарь золотой на синем коне.)

Телега и ромашка стали в природе едины.

Как надгробие.

Как монолита подобие.

Их души во сне искрили.

Друг к другу поплыли.

Ромашка услышала стон…

Тот, кто небом утончён,

Просветлён.

В смятении она пребывала.

Она не знала, что песнь любовную колесо начинало.

Скрипело, тихо, как могло. Завлекало.

Нежно и для слуха телеги, вроде бы, незаметно.

И вдруг их души пёстрые нашлись.

Воедино слились.

Поле своей красотою

Заполнило все кругом.

Их радость река преумножила вдвое.

Телега, восприимчивая к изменам,

От одиночества и любви плена,

Получив в одинокой своей душе разлад,

Поправив свой наряд,

Уехать решила.

А ромашка, подняв голову

К неба пределу,

Поцеловать колесо захотела.

Она движеньем, силой, страстью

В порыве бросилась к нему и…

Стала колесом частью.

Как легкомысленно мы предаём свой дух —

Меняя его на слияние тел двух.

****

Золотистая Русалка, на фоне голубого света,

ловко рыбака поймала и быстро унесла его прочь в ночные просторы.

Она его на своих тонких, изящных руках бережно держала, на волнах катала и целовала в красные губы. Несколько дней и ночей так она с ним в океане кругами и плавала, пока его мёртвое тело не выскользнуло. Оно мир этот легко покинуло и камнем в море сгинуло. Томно вслед ему весёлая Русалка посмотрела, беспечно на солнечный свет тут же взлетела и к берегу с песней за новой игрушкой своей полетела.

****

Кто создал Человека, был сам не идеал

И дело своё он не знал.

Голову отдельно от сердца создал.

****

Зелёная Анаконда

Она душила змею.

Такого же червя.

Довольно долго.

Превратила в сплющенную мякоть.

Потом странно дёрнулась.

И выплюнула.

Потому что она, как одержимая,

сожрала до этого свой хвост от голода

****

Когда тот город,

обречённый и усталый, накрытый ночью спал,

гремел по крышам дождь свинцовый,

предчувствуя финал ревела Церковь,

и в подвалах, факелами освещённых,

полчища в запачканных камзолах,

отчаянно готовились там к битве зверской…

И вонь стояла, когда одна, с повязкой на руке,

свой приговор читала. Дерзкий.

А те, в натянутых перчатках, скрывая отпечатки,

Пушки заряжали. Цепи отливали.

Намордники стальные доставали.

И факелы в руках уже держали.

И флаг кроваво-чёрный, с болезненными звёздами,

над головами развевали.

Слова победы гнусных сволочей все хором восклицали.

Но сквозь протухший, спёртый воздух они не замечали,

Как та вода — небесная, святая, на пути гнилом своём всё низвергая,

Со всех щелей стремясь,

Топить тех подлых крыс неслась.

Рыдала Церковь медными колоколами.

Дрожали занавески.

Люди спали.

И факельное шествие, свой простирая ход,

Сначала расстреляло, а после и сожгло