На меня, как «обнулённую», продукты не выдавали. Хорошо ещё, что рейтинг гражданского доверия остался положительный. Значит моё имя из базы потенциальных работников не удалено и есть шанс, пусть призрачный, но всё же не безнадёжный, однажды получить работу. А пока я довольствовалась тем, что выдавали родителям.
Обычно панель сразу закрывалась, но на этот раз осталась открытой. На неделе у папы день рождения. Юбилей. Так, что, если из-за военного положения дополнительных ограничений не ввели…
Внутри пайкомата раздался щелчок. Платформа вновь поднялась. На ней стояло два дополнительных контейнера – средний и маленький. Обрадовавшись, я схватила оба разом, поставила на тележку и краем глаза увидела, как серебристая панель закрылась.
– Благодарим за лояльность. Удачной недели.
Последнее пожелание я всегда воспринимала как издёвку. Какой удачи можно желать, если живем, будто звери в своих домах – клетках? Адская обыденность, которую и жизнью-то сложно назвать.
Когда после смерти бабушки мы переехали из центральной части Чернореченска на остров в городок химкомбината, я думала, что с получением продуктов возникнут проблемы. Но как оказалось, если переезд согласован с властями – нет проблем. На острове выдача происходит ещё быстрее. Это в городе на один пайкомат больше двухсот пятидесяти жителей в день. Опоздал, пропустил свой номер, кто-то замешкался и время ушло – никому и дела нет. Закончились сутки, не успел получить – твои проблемы. В полночь начинается выдача за следующий день. А здесь на острове не более ста человек. Все успевают.
На противоположной стороне улицы приоткрылась калитка, и пожилые соседи выглянули со двора.
Их номер третий. Для получения продуктов достаточно, если придёт кто-то один. Но эти двое стариков всегда приходили вместе. Их тоже в семье было трое, но контейнер с продуктами полагался только сыну, который служил в полиции. Когда он погиб в схватке с сепаратистами, пытавшимися прорваться в город через заграждения, его набор закрепили за родителями. Правда, мне кажется, что с введением военного положения их контейнер стал значительно меньше.
Неправильно это, выдавать продукты только работающим. А как же те, кто не по своей воле лишился должности? Как же старики, которые всю жизнь трудились? Дети? Ходили слухи, что для детей работающих, пусть мало, но всё же продукты выдавали. Так это или нет, кто знает? А вот безработные в семье – лишние рты. Нахлебники. Это и про меня…
Нет, я не жалуюсь. Нашей семье хватает, хотя после закрытия школы я и осталась без работы. Новую мне не предложили – кому нужен профориентолог с уклоном в психокоррекцию? Это к выпускному классу ученики должны иметь подробную карту личности, чтобы получить направление на дальнейшую учёбу или работу. Во взрослом мире мои знания уже не нужны. Так что мне обеспечение не полагается, а на родителей выдают максимальные наборы. Папу кормят в столовой при комбинате. Он не берёт с собой еду. Да и маме в госпитале два раза в месяц полагается доппаёк, как она говорит «за вредность». А как живётся этим старикам? Один контейнер на двоих, это же так мало…
Задумавшись о несправедливости, я не вписалась тележкой в калитку и сбила на землю верхний бокс. Хорошо, что их герметично закрывают, содержимое осталось внутри. Нагибаться в защитном комбинезоне неудобно. Присев, я подняла контейнер. Моё внимание привлекла яркая этикетка внутри. Обычно упаковка продуктов не радует игрой красок. Попытка разглядеть через матово-белый пластик незнакомую обёртку оказалась тщетной. Водрузив маленький контейнер поверх больших, я потащила тележку к крыльцу.
До того, как ввели военное положение, обеспечение было лучше. Сначала проводили опросы, выясняли вкусовые предпочтения, сверяли с медицинскими картами, чтобы никто не вписал лишнего. За участие в социологических программах обещали начислить большое количество баллов. Многие согласились. Те, кто отказался, потом жалели. Во-первых, они лишились сразу пяти тысячи баллов за каждого члена семьи. Это почти средняя зарплата за месяц. Такая удача за простой опрос. Во-вторых, содержимое их продуктовых контейнеров после корректировки не отличались разнообразием.
Наборы выдавали на каждого. Для безработных, стариков и детей полагались сильно урезанные наборы, но всё же их выдавали. Нормы были рассчитаны так, что всего хватало. Люди не голодали. Теперь же всё изменилось. Если в семье нет работающих, или того хуже, у кого-то рейтинг гражданского доверия отрицательный, то о продуктах можно забыть. Долго ли проживёт семья на скудных запасах? Это неправильно!
Я втащила ношу на крыльцо, поднесла браслет к сканеру. Зашипев, входная дверь щёлкнула и открылась, и тут в привычную тишину улицы ворвались крики и шум.
Обычно я захожу в биопропускник вместе с поклажей, нажимаю красную кнопку. Входная дверь герметично закрывается, а после пятиминутной обработки загорается зелёная лампочка и открывается внутренняя дверь. Но в этот раз я вкатила в камеру санобработки тележку с контейнерами и выскочила на крыльцо. Просунув руку в дверной проём, нажала кнопку и побежала с крыльца вниз.
Осторожно высунув голову, выглянула на улицу. Дядя Жора, сосед, получающий наборы под номером пять, колотил продуктовый терминал кулаками и кричал:
– Открывайся, ты, консервная банка!
Серебристый цилиндр отсвечивал красным, и электронный голос громче обычного вещал на всю улицу:
– Вы утратили рейтинг гражданского доверия. Рейтинг отрицательный. Статус «обнулённый». Ваш кредит лояльности заблокирован. Доступ к системе жизнеобеспечения заблокирован. Отойдите от терминала. Доступ заблокирован. В случае неповиновения будет вызван наряд полиции.
Со двора напротив выбежала тётя Люся и бросилась через дорогу к пайкомату.
– Что случилось? – кричала она мужу.
– Эта консервная банка не выдаёт мои продукты, – дядя Жора ещё раз стукнул терминал кулаком. – Должно быть, сканер сломался. Ещё дед говорил, если что-то не работает, нужно это как следует потрясти или хорошенечко стукнуть. И всё будет как надо!
Озираясь по сторонам, тётя Люся потянула мужа за руку:
– Может, твой идентификатор испортился? Дай я попробую.
Она поднесла к сканеру руку. Раздался пронзительный сигнал и электронный голос повторил:
– Вы утратили рейтинг гражданского доверия. Рейтинг отрицательный. Статус «обнулённый». Ваш кредит лояльности заблокирован. Доступ к системе жизнеобеспечения заблокирован. Отойдите от терминала. Доступ заблокирован. В случае неповиновения будет вызван наряд полиции.
Соседка опустила руку и повернулась к дяде Жоре:
– Это что же, мы умрём от голода?
– Как бы не так! – взревел тот и принялся колотить терминал ногами. – Я не уйду, пока чёртова штуковина не отдаст мне мои продукты! Я работаю! Они мне должны!
Тётя Люся схватилась за голову, заходила взад и вперёд, а потом набросилась на мужа:
– Всё из-за тебя! Это ты виноват! Я говорила, отдай всё, что они требовали! А ты…
Тётя Люся содрогнулась всем телом и зарыдала.
– Как они узнали? – колотил кулаками по цилиндру дядя Жора.
– По излучению или радиоволнам, – мотала головой его жена. – Не знаю, как это работает.
– Да какие волны, что ты мелешь? Он же выключен! Связи всё равно уже давно нет. Но я его не отдам. Слышишь? Это подарок моей матери. Последний! Это память!
Дядя Жора с силой пнул пайкомат ногой.
– Я же просила всё отдать! – схватив его за руку, тётя Люся попыталась оттащить мужа от цилиндра. – Теперь мы умрём! Твои дети умрут от голода! Это ты понимаешь? Что нам теперь делать?
Дядя Жора развернулся и что было сил, ещё раз пнул ногой пайкомат. Серебристый цилиндр полностью окрасился слепяще-красным и стал издавать резкие короткие звуковые сигналы, такие, что даже на расстоянии в капюшоне ушам было больно.
Из-за угла показался грузовик военных и машина полиции. Резкие звуки стихли. Зато из громкоговорителя послышался уже не электронный, а вполне человеческий голос, пропитанный угрозой:
