Что удивительно, но с некоторых пор джинн уже не только не морщился брезгливо от одного вида вороненка, но и эти его демарши воспринимал снисходительно и с юмором, даже можно сказать, что поощрял его к себе внимание, то и дело отправляя в горластую пасточку нахалюги лакомые кусочки из своей миски. А буквально еще неделю назад, было трудно даже представить, что джинн возьмет в рот что-нибудь, чего перед этим касался вороненок!

Частично, возможно, сказалось то, что еще в таверне, аккуратно замотав Воронуше больное крыло целлофановым пакетом, я его тщательно вымыл в теплой мыльной воде с добавлением отвара полыни, так как опасался паразитов, которые случаются и у птиц. Паразитов не оказалось, но высохнув и старательно пройдясь клювом по всем своим перышкам, питомец приобрел довольно ухоженный вид.

Однако, подозреваю, что на изменение отношения джинна к моему «спасенышу» больше повлияло то, что он убедился в его уме и рассудительности. Сначала Мерхаб просто не верил, что тот поступает разумно и понимает буквально все, что я ему говорю. Однако, став свидетелем нескольких подобных эпизодов, он впервые посмотрел на меня с искренним уважением и пробормотав что-то вроде: «С ума сойти!», начал относиться к Воронуше как к несколько экзотичному, но вполне полноправному члену нашей команды.

Сказать честно: я вздохнул с облегчением. Трудно жить, когда постоянно опасаешься, что кто-то, кого ты взял под свою ответственность, может оказаться за окном или на помойке даже без особой провинности, а просто потому, что твой спутник считает его просто блажью, исчезновения которой ты можешь даже не заметить!

Теперь же, когда в нашей скромной компании наступила почти что идиллия, можно было расслабиться и получать удовольствие от общения. Хотя, про удовольствие – это я пожалуй переборщил, ведь и «почти» сказал подсознательно, именно потому, что переносить джинна в больших дозах, оказалось реально трудно.

Пока мы жили в таверне – это ощущалось не так остро, потому что за исключением времени проводимом за обучением, да еще во-время совместных трапез, мы с Мерхабом особо не соприкасались: он периодически исчезал по своим делам.

Чем он занимался во время отлучек, – то ли пытался найти следы былого могущества, то ли перемещался в свое измерение – мне он не только не докладывал, но и сразу пресек проявления моего любопытства. Хоть было немного обидно, но это так же давало мне право на собственные секреты и время, проведенное по собственному усмотрению.

Так или иначе, но раньше плохое настроение джинн оставлял вне зоны нашего общения, а вот теперь, круглосуточно находясь в моем обществе, он именно на мне и оттачивал свою язвительность, сарказм и ехидство. Только во время обучения он почти не давал им воли – что и говорить, а педагогическая жилка у Мерхаба была сильна.

За прошедшие дни я убедился, что характер джинна только очень-очень корректный человек мог бы назвать плохим, а менее корректный, подобрал бы более сильные определения. Мне иногда казалось, что у него в организме имеется ядовитая железа, которую он стимулирует, тайком от меня поглощая в немереных количествах смесь из горчицы и острого перца, чтобы выплеснуть получившийся продукт на мою бедную голову!

Сначала я больше отмалчивался, но когда заметил, что это не помогает, стал давать себе волю в словесной дуэли – ехать так было веселее, но и утомительнее. Впрочем, я забежал сильно вперед и рассказал то, чего еще не случилось, а на данный момент шел всего первый день нашего пути и мне еще не успела опротиветь однообразная дорога.

Итак, мы с джинном ехали, коняшки нас везли, вороненок сидел у меня на плече, для лучшей устойчивости прижавшись горячим бочком к моей шее, а вокруг все искрилось от еще не испарившейся росы и в кустах вдоль дороги во всю щебетали невидимые в листве птицы.

Настроение, у меня по крайней мере, было благостным и, чтобы оно таким и оставалось, стоило позаботиться о занятии для Мерхаба. Поскольку уроки магии на ходу были пока вне моей квалификации, то следовало придумать какую-нибудь интересную тему для разговора. И тут я вспомнил…

– Мерхаб, а Мерхаб, помнишь ты обещал мне легенду рассказать, про то, почему ваш горный хребет так чудно назвали? Расскажи, а? Все равно делать пока нечего.

Джинн раздраженно зыркнул в мою сторону и скроил такую гримасу, что я уже подумал, что напрасно вообще затронул его: «не буди лихо, пока оно тихо», как говорится. Но он вдруг устремил взгляд поверх деревьев, туда, где вдалеке голубели в утреннем воздухе угрюмые скалы Разлучника, тяжело вздохнул, чуть ли не со всхлипом и заговорил:

– Про Разлучник есть много сказаний, легенд и просто сказок – уж больно он грандиозен и на кого-то давит своим величием, а у кого-то возбуждает интерес и будит фантазию. Кое-что из них – вымысел чистой воды, но есть и другие, которые просто старая-старая информация, сохранившаяся в форме сказаний.

Мне не хочется сейчас пересказывать легенды на тему его возникновения, а если говорить про то, как он мог образоваться в реальности, то скорее всего – это был мощнейший тектонический выброс, спровоцированный каким-то катаклизмом, или даже катастрофой космического масштаба…

Я уже знал, что Мерхаб ни какой-нибудь неграмотный «старик Хотаббыч», но все же такие слова как «тектонический выброс» и «катастрофа космического масштаба» не часто встречались в его лексиконе и я весь превратился в слух: порассуждать на научную тему, было даже интереснее, чем просто послушать легенды.

– Я знаю, что в глубокой древности, еще задолго до моего рождения, наш мир пережил ряд серьезных катаклизмов. На их счет были разные версии, от природного происхождения, до последствий магических войн неведомых цивилизаций. Не знаю кто прав, но вот что остается фактом: на протяжении веков, лик планеты менялся, менялись очертания материков, всплывали и тонули острова, возникали и разрушались архипелаги, но только одна особенность переходила из эпохи в эпоху – этот материк оставался самым большим на планете и его, почти на всем протяжении существования, всегда рассекал этот гигантский хребет. Понимаешь, что это значит?

С ответом спешить я не стал, а глубоко задумался. Вот что это может значить, если мыслить шире, исходя из масштабов цивилизации, а не отдельного индивидуума? Не знаю, нашел бы я ответ так быстро, не будь я по профессии археологом, но факт остается фактом, как любит повторять Мерхаб, догадка пришла мне в голову довольно быстро:

– Если бы я захотел оставить свой след в веках, захотел бы сохранить нечто важное, сокровищницу знаний и культуры, например, – начал я говорить медленно, будто ступая в темноте или по неверному льду, – то устроил бы хранилище именно там, где материк наиболее устойчив к разрушению… – Мерхаб смотрел на меня сосредоточено и испытующе, и я продолжил, – и думаю, что подобная мысль приходила кому-нибудь в каждой из погибших рас и исчезнувших цивилизаций…

Короткая, но яркая, как солнечный луч в грозовой туче, улыбка джинна стала мне наградой…

Шел шестой или седьмой день настолько однообразного пути, что я сбился со счета. Эйфория и новизна первых дней пути прошли и постепенно накапливалось раздражение даже у меня, а если говорить про джинна, то он уже едва ли не капал ядом на дорогу. Пока правда, еще в переносном смысле, но если ничего не переменится, то не исключаю, что это случится и в прямом!

До чего же противное существо человек… эм-м… ну и джинн тоже! Вместо того, чтобы радоваться, что едем без происшествий, мы медленно, но верно зверели от рутины.

Довольно долго мы ехали по вполне приличной дороге, когда она практически уперлась в каменный завал. Почему «практически»? Да потому, что в этом месте когда-то сошел чудовищный камнепад и на сегодняшний день, в этом беспорядочном нагромождении громадных камней, была расчищена только довольно узенькая тропинка.