© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2022

30 июня 1812 года небольшая группа профессиональных военных и дипломатов заседала в одной из комнат дома в старинном городе Вильно, позже ставшем столицей Российской Литвы. Один из заседавших – русский, остальные пять – французы. Бездарного (как выяснилось) русского от имени монарха уполномочили выяснить, почему огромная Французская армия – самая большая военная сила того времени – напала на Россию. Из пяти же французов все присутствующие были людьми известными, но один из них, Наполеон Бонапарт, – самый прославленный человек в мире. Он сразу задал тон встречи, вдребезги разбив плохо державшийся оконный вентилятор, потому что непрекращающееся дребезжание последнего на сквозняке действовало ему на нервы. Оконная рама треснула, и осколки стекла со звоном посыпались на пол.

Никто не придал значения этому инциденту. Человек, за 16 лет перекроивший всю Европу, имел право разбить окно, если это действие могло его успокоить. В свое время он разбил намного больше окон, среди которых были и окна дворцов, где жили наследные короли.

И вот теперь шестеро мужчин сели за стол и начали свой разговор. Ни маршал Бертье, знаменитый начальник главного штаба Великой армии, ни маршал Бесcьер, когда-то цирюльник, а ныне командующий Старой гвардией, не проронили ни слова. Они находились здесь, чтобы слушать, как обычно, а не говорить. Дюрок, добрый гофмаршал, наверное, сказал что-то, и если Коленкур, бывший французский посол при дворе Александра I в России, и добавил что-нибудь важное к этой дискуссии, то в его записях это так и не отразилось.

Вот о чем говорили русский генерал и император Франции, под единоличным командованием которого находилось почти 400 тысяч вооруженных человек, маршировавших в это время по западным провинциям России. Французский император задал множество вопросов и получил столько же вежливых ответов. Он хотел знать, сколько людей живет в Москве, сколько в ней домов и церквей. Когда русский генерал ответил, что в Москве 340 церквей, Наполеон презрительно заметил, что в новое время люди не религиозны. «Это не так, – спокойно возразил русский генерал Балашов, – может быть, они не религиозны в Германии или Италии, но не в Испании и России».

Это было колкой насмешкой. В тот момент, когда происходил их разговор, 100 тысяч французов в беспорядке отступали по испанскому полуострову, гонимые небольшой британской армией, и весь мир смеялся над их бегством. Одна из основных причин поражения французов в Испании – фанатичная вера испанских крестьян, побуждавшая их к сопротивлению. Балашов намекал на то, что на востоке Наполеон вскроет еще одну такую же язву раньше, чем появятся перспективы на ее исчезновение на западе.

Наполеон секунду помолчал, смерив взглядом своего собеседника, будто обдумывая, на что он способен, затем резко спросил: «Какая дорога ведет в Москву?»

На этот раз русский задумался. «Я считаю, что у этого вопроса нет ответа, – сказал он через некоторое время, – у нас в России, мы, как и вы, говорим, что все дороги ведут в Рим. Дорога на Москву – дело выбора. Карл XII пошел через Полтаву».

Шведский король Карл XII напал на Россию во времена Петра Великого за 104 года до этого. При Полтаве он потерпел сокрушительное поражение и, оставшись почти что один, бежал через Неман[1].

Когда происходил этот обмен мнениями, французское вторжение в Россию длилось уже шесть дней. 22 июня объявили войну. 24 июня огромные силы французов и бесчисленные полки их союзников по трем понтонным мостам перешли через Неман и по пыльной дороге двинулись на Вильно, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Самое рискованное военное предприятие из всех, которые случались в истории ранее, началось.

По своему размаху эта военная авантюра не знала себе равных до тех пор, пока 102 года спустя армия фон Мольтке, состоявшая из миллиона немцев, не совершила своего исторического правого обходного маневра для завоевания Парижа долгим и жарким летом 1914 года. Но даже этот гигантский маневр – знаменитый план Шлиффена по захвату Парижа за шесть недель[2] – не был таким грандиозным провалом, как поход Наполеона на Москву летом 1812 года. В 1914 году у немцев, несмотря на то что на Марне они были отброшены назад, хватило сил окопаться и удерживать свои позиции еще четыре года; неудачное же французское вторжение в Россию провалилось менее чем через четыре месяца после своего начала, а через шесть недель после своего окончания правительства Европы признали его самой страшной военной катастрофой всех времен.

Из полумиллиона солдат и сопровождавших армию гражданских, переправившихся через Неман 24 июня 1812 года, вернулся лишь каждый десятый, не считая отпущенных военнопленных. Из 100 тысяч погибших солдат, которые все-таки дошагали до Москвы, лишь несколько тысяч полусумасшедших беглецов прошли по мосту у Ковно в середине декабря. С точки зрения военных достижений даже вторжение нацистов в СССР в 1941 году было более удачным, чем поход Наполеона.

Никто и никогда не сможет назвать всю цену, заплаченную Францией и подвластными ей европейскими государствами за то, что нельзя назвать иначе, чем полное безумие Наполеона. Потери и со стороны французов, и со стороны русских были колоссальны. Месяцы спустя после появления полного жестоких откровений императора 29-го военного бюллетеня, из которого Париж узнал о поражении, каждая парижская семья одевалась в черное. И до сих пор трудно представить количество всех разрушений и человеческих жертв.

Наполеон преуменьшал его, враги Франции преувеличивали, а русская статистика вовсе не вела счета сотням тысяч русских солдат и гражданских, которые сначала защищали, а затем вновь отвоевывали 1100 миль земли от Ковно до столицы и от столицы до Ковно. То же самое, без страха преувеличения, можно сказать о тех 100 тысячах французских солдат, прошедших весь путь до Москвы, но отнюдь не о тех 10 тысячах, которые вернулись обратно, развеяв миф о непобедимости Наполеона Бонапарта. Больше никогда, несмотря на победы над колоссальными силами противника, ветераны Египта, Аустерлица, Йены, Фридлянда и Ваграма или пришедшие им на смену рекруты набора 1813-го и 1814 годов не воевали с той одержимостью, превратившей послереволюционную Францию в самую грозную военную державу в Европе. Оказавшись в России, старые командиры пали духом, вера в победу покинула солдат, от молодых офицеров до старых усачей. Французы, от рядовых до маршалов, вошли в Россию, будучи уверенными в том, что их ожидает еще одна великая победа. Те из них, кто остался в живых после Русской кампании, несли вирус этого поражения в заново возрождающиеся армии, которым суждено было сражаться еще в течение 20 месяцев, сдерживая конфедерацию европейских сил, пока не настал момент, когда парижане увидели русских казаков, скачущих по Елисейским Полям. Французы шли в русский поход как завоеватели. Они вернулись, зная, что империя обречена.

Война с Россией оказалась игрой, в которой сам Наполеон поставил на карту все, начиная со своих первых побед в Италии 16 лет назад. В июне 1812 года ни он и ни кто другой этого не понимал. Наполеон и Европа, вместе или порознь, уже не рассматривали поход в Россию как войну, в этом видели скорее карательный жест в целях демонстрации могущества возродившейся Франции, и Наполеон начал эту кампанию без всяких территориальных амбиций. Это было попыткой продемонстрировать России, своему самому грозному противнику на Европейском континенте, что она падет и тем самым станет в один ряд с европейскими государствами, признавшими французское владычество. Однако Русская кампания оказалась далекой от безрассудной игры, которую начинают, поддавшись импульсу. Наполеон, готовясь к ней более 18 месяцев, тщательно разрабатывал планы по снабжению армии продовольствием с учетом того факта, что это происходило в то время, когда отсутствовали железные дороги, консервированные продукты и коммуникации лучше гелиографа[3].