Я нахмурился. Куда-то не туда сворачивал наш разговор – в какие-то и впрямь колючие темы.

– Слушай, хотел спросить… – Я лихорадочно подбирал нужные слова. – Ну, вот ты сейчас идешь и даже не спотыкаешься. Наверное, это трудно? Долго тренироваться нужно?

– Хочешь попробовать?

– Как это?

– Да очень просто. У меня и повязка с собой есть. Наденешь себе на глаза, возьмешь меня за плечо – и пойдем, как кот Базилио с лисой Алисой.

Я посмотрел ей в лицо. Она ничуть не шутила.

– Да ты не бойся, я отлично тебя доведу.

– А что прохожие подумают?

– Неужели тебя, Парящего Орла, это всерьез беспокоит?

Я даже головой крутанул. Как она уела-то меня! Будто и впрямь таких, как я, должно волновать мнение окружающих. Тем более сама-то она каждый день так бродит! И ничего, похоже, не боится…

Уже через минуту мы шагали по черной беспросветной улице. Правая моя рука лежала на плече Алисы, и плечо это было обнадеживающе горячим. Гудели машины, звучали чужие голоса – все это сбивало с толку. Ноги отказывались шагать, и если бы не советы Алисы, не ее плечо, я бы с места не сдвинулся. Сначала мы едва передвигались, потом дело пошло чуть быстрее: я стал наконец-то различать свои шаги и шаги Алисы. Ну и первое одеревенение потихоньку спало.

– А с интернатом для слабовидящих мы давно дружим, – рассказывала моя спутница. – Обмениваемся дисками, самодельными стенгазетами, форумы с конференциями проводим. Иногда прямо у них на стадионе затеваем уроки «Белой трости». Все равно как сейчас с тобой.

– А кто участвует?

– Да все, кто пожелает! Одного круга обычно бывает достаточно, чтобы человек что-то стал понимать.

– Сравнила! По улицам-то куда сложнее.

– Это правда, сложнее. Но и мы ведь с тобой не ежики какие. Парим высоко, не падаем.

– Да уж – не падаем… – Я тут же споткнулся, едва не загремев на тротуар. Одну ногу поднял слишком высоко, зато второй тут же зацепился за какую-то каменюгу.

– Это брусчатка пошла, – осторожнее! И трость старайся слушать, она все подскажет.

– Кому-то подскажет, а кого-то накажет, – неловко пошутил я.

И Алиса немедленно меня похвалила:

– Ты молодец! Стихи я тоже люблю.

Стихи я никогда особенно не любил, но возражать не стал. Вместо этого постарался удвоить внимание. Теперь и мне удавалось различать на фоне наших шагов и гула моторов звонкое перестукивание ее трости. Кажется, это и было самым главным – чем-то вроде компаса и путеводной звезды. Легкое шуршание палочки по камням – слева направо и обратно. Совсем как у автомобильных дворников. Пара маятниковых движений – и начинаешь видеть дорогу. Ну а тут дорогу начинаешь слышать в буквальном смысле слова. Камешек, скомканный целлофан, поребрик – главное, слушать и не отвлекаться. А не услышал – твои проблемы. Кувырок через голову и сальто-мортале на потеху публике…

Я сухо сглотнул, заставив себя переставлять ноги более ровно. И все равно казалось, что взбираюсь по крутой лестнице, колени непроизвольно подрагивали – со стороны я наверняка напоминал неумелого клоуна.

– Слушай, а почему так называют – «Дни белой трости»?

– Потому что белая трость – это символ незрячего человека, – объяснила Алиса. – У нас даже есть свой день – пятнадцатое октября. Он так и зовется – Международный день белой трости.

– Прямо как Восьмое марта.

– Ага, только про наш день мало кто знает, – отозвалась Алиса. – Хотя и появился он почти сто лет назад.

– Ого!

– Ну да, в начале прошлого века в британском городе Бристоле жил фотограф по имени Джеймс Биггс, который после несчастного случая в 1921 году потерял зрение. Только сидеть дома он не хотел и начал учиться ходить по городу с тростью. А однажды понял, что на черную трость никто не реагирует – ни прохожие, ни водители. Тогда он и выкрасил ее в белый цвет – нарочно, чтобы все видели и обращали внимание.

– И получилось?

– А как ты думаешь? Теперь это удостоверение слепцов всего мира.

– По-моему, у нас про это ничего не знают.

– Пока да, но со временем все наладится. Да и нас постепенно вооружают – вместо тросточек снабжают ультразвуковыми датчиками. В самом деле, уже есть такие – либо на руках, либо в ботинках.

Я вновь споткнулся и едва сдержался, чтобы не выругаться.

– Да-а, мне такой датчик точно не помешал бы.

– Между прочим, у китайцев тоже есть интересная традиция. Правда, связанная не со зрением, а с другими вещами. Они ходят по улицам задом наперед и при этом беспрестанно хлопают в ладоши.

– Это еще зачем?

– Они считают, что таким образом отпугивают смерть и отматывают время назад.

– Ничего себе!..

Капля пота зависла у меня под носом. Не удержавшись, я смахнул ее ладонью и на миг выпустил плечо Алисы.

Хоп! Рука потянулась вперед, но плеча не нашла. Да и тросточка больше не стучала по асфальту. Я не слышал ни ее шагов, ни костяного шороха палочки о дорожное покрытие. Жаркая волна омыла лицо, я растерялся. А секундой позже на смену растерянности пришло веселье. Вот же хитрованка! Наверняка решила меня проверить!

Проще простого было скинуть повязку, но это означало бы верное поражение. Шагнув вперед, я поднял обе руки, пошарил в воздухе. Никого и ничего. Значит, Алиса не просто переместилась, а постаралась сделать это максимально бесшумно. Медленно, словно вращая неповоротливый локатор, я повел головой. Елки зеленые, шумело и справа и слева, вычленить что-либо из этого звукового салата было адски сложно… Кто-то вздохнул за моей спиной, и я тоже вздохнул – наконец-то! С внутренним ликованием развернулся и ухватил чьи-то плечи.

– Молодой человек! Вы с ума сошли!

Повязку все-таки пришлось сорвать. А после и отдернуть руку от перепуганной женщины. Мы стояли практически на перекрестке, и, кажется, она собиралась переходить улицу.

– Простите! – Я щурился от яркого света и рукавом утирал взмокшее лицо.

– Антон, я здесь!

Ну конечно, она никуда не сбежала – отошла себе на пару шажочков и затаилась у стены здания. Прямо ниндзя! И разумеется, сияла довольной улыбкой, как и должна была улыбаться лиса Алиса. Я фыркнул.

– Один – ноль в твою пользу.

– И вовсе нет. Ты отлично справился.

– Тогда один – один!

– Договорились.

Как выяснилось, она жила рядом с цирком, что было не так уж далеко от меня. А если считать от Башни, дистанция выходила вовсе смешной. Во всяком случае – для людей зрячих. Она же была незрячей и, как поведала мне, начала слепнуть в возрасте четырех лет. Мир не перегорел для нее электрической лампочкой, он угасал постепенно. Последние месяцы Алиса жила в постоянных сумерках, а после пропали и они. Или, может, не пропали, а растворились, как те звезды, которые она наблюдала в младенчестве из коляски. Чудно́, но эти самы звезды она помнила до сих пор. По вечерам – еще совсем маленькую – ее возили на прогулки, и она подолгу не засыпала, всматриваясь в смуглеющее небо, в облака, в шевелящиеся ветви деревьев. Потом крохотными свечечками зажигались звезды, и небо раскачивалось перед глазами, тихо и размеренно усыпляя. Много позже родители подарили ей звездный атлас, изготовленный по технологии Брайля. Так что я сразу понял: все главные созвездия она знает куда лучше меня.

Самое поразительное, что обо всем этом Алиса поведала мне сама – без слёз, без истерик и даже, как мне показалось, без особой грусти. Потому что давно привыкла – и не просто привыкла, а сумела найти массу интереснейших занятий, став, по ее словам, по-настоящему счастливой. По крайней мере, именно так она мне и заявила. Потому что, сохраняя в памяти мир цвета, открыла для себя еще и мир сумерек. Ну а два мира для одного человека – это очень даже немало. В отличие от многих своих незрячих друзей она помнила своих родителей – родителей, которым суждено было вечно оставаться в ее памяти молодыми и красивыми. Помнила удивительно высокую траву с жуками-пожарниками, с божьими коровками и восхитительными бабочками, помнила свою комнату, заоконный пейзаж и пару высоченных строительных кранов. Сочетать в себе два мира – это и значило для нее счастье. Наверное, я мог бы с ней поспорить, но я даже не пытался этого делать.