И, увы, редкий человек избежал травмы, редкий человек обошелся без душевных повреждений разной степени тяжести…
Папа, признай меня!
Есть такой вид непризнания, который не оставляет тебе места для жизни.
Нет, физически ты живешь, но тебя все равно нет. Нет тебя как человека. И прав у тебя тоже нет.
Нет права заявлять о себе. Нет права предъявлять себя, нет права хотеть. Нет права, когда ты не признан сыном или дочерью.
Это очень глубокая рана. Очень тяжелая рана. Ее наносит отец, когда говорит: «Ты не мой сын. Ты не моя дочь».
С такой раной ты становишься вечным скитальцем в поиске признания, ты пытаешься его заработать, заслужить…
Тебе важно заслужить, ибо только когда тебя признают, ты будешь. Только тогда ты получишь право дышать, ходить по земле. Будешь иметь право. Ты выворачиваешься наизнанку или же становишься незаметным… Все тщетно.
Ты между молотом и наковальней; получаешь только то, чего больше всего боишься… Кто-то другой, кто признан, будет обласкан вниманием и поддержкой, но не ты сам. Как ни старайся.
Папа, защити меня!
Не так важно, присутствует ли отец физически или же его нет; важнее всего наличие его намерения встать на твою защиту. Важнее всего то, допускает ли он, что ты можешь нуждаться в нем. Допуская это, твой отец поддерживает тебя.
Готов ли он лично пригрозить обидчикам, научит ли давать отпор; вмешается ли в случае семейных разборок, где тебя запутывают в паутине вины или долга, или же просто, приняв твой страх, поможет найти выход, подбодрит…
Пока ты мал, беспомощен и слаб, ты нуждаешься в отце, который сильнее тебя. Сильный, справедливый отец подарит тебе пожизненное право на защиту себя.
Если же этого не случилось, ты не был защищен, ты обречен бояться – тех, кто напоминает тебе больших или сильных, взрослых или даже детей. Ты будешь бояться тех же, кого боялся в детстве.
Папа, поговори со мной!
«Мой отец всегда молчал; как будто его не было. Всем в семье рулила и заправляла мать, она обладала настоящей властью в семье; отец был гибридом свадебного генерала и тени отца Гамлета, до него невозможно было достучаться.
Наверное, будучи ребенком, я очень страдала, находя отца в вечной эмоциональной коме, но потом привыкла… Я потеряла его, никогда не имея; только теперь я понимаю, какую боль мне это причиняло. Вероятно, потому именно с эмоционально открытыми людьми я чувствую себя в безопасности, но в тех отношениях, которые создаю сама, я очень закрыта, недоступна.
Я снова страдаю от отсутствия связи».
Отсутствующий отец – это вечно ноющая ссадина в душе.
В будущем, когда ты сам будешь создавать отношения, ты будешь попеременно страдать от «отсутствия», отдаления партнера или же сам будешь становиться таким избегающим, отдаляющимся «отцом».
Ты будешь играть эти роли попеременно и будешь в бессилии наблюдать, как твои собственные отношения тают, истончаются от недостатка близости, доверия, тепла.
Папа, возьми ответственность!
«Папа оставил нас с мамой и ушел»; «Папа пил»; «Папа врал, не сдержал ни одного слова»…
Когда отец – маленький ребенок, то кто-то должен стать взрослым. Этим взрослым становится сын или дочь; они приучаются брать на себя ответственность, заботясь о таком папе, или же маме и папе, или же маме, папе и еще братьях и сестрах.
Жизнь превращается в служение, которого невозможно избежать, одиночество, эмоциональный голод и тоска загоняются поглубже, а навыки серьезного, ответственного… гиперответственного человека растут и крепнут.
«На выходе» мы имеем грустную, усталую, замороченную рабочую лошадь, не имеющую никакой собственной ценности, кроме как пахать и вкалывать. Эта лошадь уважает себя (и других) только за те же способности, она одновременно ждет, что ее освободят, и не верит в то, что освобождение возможно.
Все они ждут. Все ждут, что это произойдет, что кто-то додаст, вернет, ответит, кто-то защитит, признает, сделает жизнь интересной.
Люди заперты в клетках своего прошлого, их память не оставляет им шанса на спасение. Ибо его не было, они так и остаются Жертвами. Жертвы живут в клетках, страдают и не знают, как выйти.
Они тратят все силы на то, чтобы убедить себя, что в клетке хорошо (уходят в фантазии и рационализацию). Или изо всех сил уважают себя за свою гиперответственность, тайно или явно отвергая сибаритов; они запрещают себе хотеть оттуда выйти, подавляя свои личные «хочу»…
Они жаждут, чтобы их освободили родители, в данном случае – отец, который, повзрослев, примет на себя ответственность за свои чувства, свои действия, свою жизнь. И, повзрослев, скажет: «Прости, я сам не справился со своей жизнью… Ты не виноват. Имеешь право… живи, как сочтешь нужным».
Все пленники ждут этого освобождения. Даже от тех, кого уже нет в живых.
Сценарии сложились давно и работают безотказно. Пленники сами не готовы освободить себя.
Они ждут… Папа, будь сильным, и тогда я смогу стать слабой, твоим ребенком. Папа, возьми ответственность за маму, и тогда я смогу жить своей жизнью, отдельно от нее. Папа, я хочу гордиться тобой, уважать тебя. Папа, помоги мне почувствовать себя ценной. Папа, защити меня…
Избавление от страха
Мы очень часто испытываем этот страх – страх заявить о своих границах, защитить себя, обозначить свою позицию.
Почему же нам, взрослым людям, так нелогично страшно?
Потому что всякий раз, когда мы в него «попадаем», мы уже не взрослые люди.
Мы боимся той своей частью, которая известна как «внутренний Ребенок».
И мы эмоционально «проваливаемся» в тот опыт, который переживали, будучи маленькими, зависящими от своих родителей…
И боимся мы, как правило, того, что когда-то пережили в отношениях с ними.
Что-то страшное, что так сильно пугает, что легче изнасиловать себя в миллионный раз, чем рискнуть-таки заявить о себе.
«У мамы был юбилей, на празднование которого она пригласила множество родственников. В какой-то момент она возвестила мне: «А от тебя я жду еще одного подарка. Станцуй для меня!»
Я занималась танцами с детства, она много труда вложила, чтоб меня на них водить; тратила деньги на занятия и костюмы. Поэтому она считает, что имеет право получить отдачу от своих вложений. Одного только она не знает: я ненавижу танцевать. Потому что занималась не для себя, а для нее, потому что она так хотела… И тогда все внутри меня противилось ее “просьбе”, но я так и не решилась отказать. Когда встает выбор между моим и ее желанием, я предпочитаю насилие над собой, потому что я не в состоянии снова пережить свой ужас отвержения, который меня преследует с незапамятных времен».
«У меня есть подруга. Она частенько позволяет себе критику и поучения в мой адрес – довольно уничижительные. А я… ничего не могу ответить. У меня как будто язык отнимается. Потом я мучительно переживаю эти ситуации внутри себя, мне очень больно, что со мной так поступают, но я даже и помыслить не могу, чтобы сказать хоть слово в свою защиту. Сразу возникает такая угроза наказания и уничтожения, что я предпочитаю быть размазанной, но живой, чем рискнувшей, но уничтоженной».
«Я не говорю своему парню и половины того, что чувствую. Не сообщаю ему о том, что мне не нравится. Подчиняюсь его сексуальным желаниям, даже если не хочу секса. И я очень, очень боюсь, когда он раздражен или недоволен… Мне кажется, что, если я буду плохо себя вести, он уйдет и больше никогда не вернется».
