Лето сулило одиночество, ценность которого для Иля резко возросла в текущей ситуации. Он был одинок всегда. Иногда это мучало и пугало, иногда делало счастливым. Но то, что у него почти никогда не возникало мыслей о необходимости расширить круг общения, а одиночество приносило большее удовлетворение, чем кратковременное нахождение в обществе (длительное – больше нескольких часов – утомляло), убеждало его в правильности принятого образа жизни, поэтому беспокойство возникало редко. Достаточно было Илю представить, что он ведёт активную общественную жизнь, общается со многими людьми, ходит на светские рауты, в лучах света рассматривает пузырьки шампанского и перемещается между группами, неизменно имея успех, как ему опостылевала жизнь кутилы. Такой симуляции было достаточно для восполнения мнимой необходимости социализации.

Лето омрачилось переменчивой погодой, а гораздо больше тем, что Иль так и не смог полноценно отдохнуть от своего специфического напряжения. Трудно это сделать, находясь в месте, приезжать в которое могут и другие люди. Родственники появлялись за всё время целых два раза, омрачая отдых и возвращая сильное беспокойство. Отъезд их приносил громадное облегчение, можно было расслабиться до следующего раза. Но не сразу, ведь нужно было какое-то время помнить о том, что вирус передаётся и через поверхности предметов. А пока Иль соблюдал все меры, приходило время для нового визита; волнение же начиналось гораздо раньше – когда он получал новость о скором приезде. Такие перепады отравляли ему жизнь.

В самом деле, не объяснишь же всем им, что нужно бы мне тут побыть одному. Было бы возможно, если бы дом не был общим местом, а так… Уголки губ опускались, а на лбу залегала складка, морщинка от которой не распрямлялась теперь даже после исчезновения озабоченности внешними обстоятельствами. Иль старался держаться подальше от остальных, почти не выходя из своего закутка. К нему никто не заходил, что несколько успокаивало. Здесь стояли шкафы с постельным, поэтому он сам вынес его гостям, чтобы никто больше не имел необходимости сюда заходить. От посещений детей он избавился при помощи маленькой хитрости: сказал, чтобы никто не заходил, потому что у него здесь ноутбук и другие хрупкие вещи, очень важные для его работы. Посуду он взял отдельную, а еду старался греть как можно дольше. При необходимости выйти, чтобы запастись питанием, или выйти на улицу, он передвигался перебежками, а после возвращения тщательно дезинфицировал руки. Так и прошло лето.

Сначала Иль разделял общий страх перед неизвестной болезнью, но потом, когда многие устали от непривычной и раздражающей жизни, превратился лишь в его личный.

Иль добросовестно и внимательно следил за динамикой заболеваемости в своей области и стране. Отслеживал также наиболее важные новости, в которых содержалась новая информация о вирусе и о его особенностях, о необходимости мер защиты. Родители посмеивались над его страхом, а он недоумевал, почему же такое легкомыслие стало присуще всем вокруг. Мама Иля соблюдала меры, хотя внимательный юноша указывал ей на недостаточность и половинчатость исполнения некоторых из них. Папа же вообще не принимал всерьёз происходящее, но сам почти никуда не ходил, поэтому дома Илю хватало настороженного дистанцирования и постоянного мытья рук, продуктов и их упаковок. Через какое-то время кожа на руках начала сохнуть и облезать. Сначала это выглядело как неравномерный белый налёт, который со временем превратился в плотную сетчатую чешую, походившую на панцирь броненосца. Теперь приходилось пользоваться увлажняющим кремом, хотя бы на время возвращая некогда приятную нежную кожу, предмет его особой гордости, к прежнему состоянию.

Потом Иль понял: нужно «копать» глубже, чтобы изучить своего главного и единственного врага. Он стал рассматривать более подробную статистику, сравнивать динамику показателей в разных областях, а потом и в странах. Постоянное отслеживание новых правил безопасности стало неотъемлемой частью дня.

Постепенно Иль перешёл к самому вирусу. Ему было нужно больше информации, чтобы понимать все возможные риски. Для этого уже не хватало статей из самых массовых изданий, поэтому он начал переходить к оригинальным источникам, из которых СМИ делали выжимки. Начались своеобразные изыскания в научных медицинских журналах. Иль не понимал большинство сложных графиков и особенностей расчётов многих незнакомых показателей, но ему было важно не это. Общие выводы статей ему были понятны – он искал научные подтверждения и находил их. Перед его глазами мелькали препринты статей из медицинских журналов, цветастые диаграммы, многоступенчатые формулы… Теперь он приходил в ужас от безграмотности некоторых людей, не понимающих всю серьёзность ситуации и транслирующих своё мнение в интернете. Посмеиваясь над ними, он вместе с тем видел в них потенциальных рьяных разносчиков, которые могут попасться и на его пути.

Иль в конце концов не избавился от страха, но пришёл к некому уравновешенному состоянию внутреннего компромисса. Юноша продолжал отслеживать движение и развитие вируса на всех уровнях и всеми известными ему средствами, но уже не так боялся. Когда же появилась возможность сделать прививку, он решил придерживаться своего отработанного подхода. Изучил всю доступную ему информацию, понаблюдав за знакомыми он решился. Иль был счастлив впервые за долгое время. Казалось, что антитела дадут ему прежнее бесстрашие. Он сидел и восторженно мечтал, как выйдет из своей комнаты, ничего не боясь, и сможет жить как раньше хотя бы некоторое время. Но результаты сделанных им тестов несколько омрачили перспективы. Совсем забыть о них пришлось, когда появились новости о новом штамме. А потом и о ещё одном… После короткой и бурной надежды тревожная жизнь продолжилась.

К концу второго года пандемии информационное поле стало постепенно сужаться. Общество устало бояться, а вместе с тем исчезла и необходимость широкого освещения исследований болезни, как и сама целесообразность их большого количества. Иль тоже стал намного меньше следить за вирусом. Теперь он даже количество заражений мог не смотреть по несколько дней. Он не устал и не перестал бояться ослабевшего вируса, просто отпала необходимость. Юноша знал о своём главном недуге столько, что мог бы часами рассказывать о нём. Новый, крайне закрытый образ жизни теперь почти исключал необходимость постоянной слежки. Главный вывод Иля был сделан: страшен ему был не вирус, а его возможные последствия для мозга.

Сознание Иля понимало, что теперь, когда после переезда у него появилась своя комната, опасности почти нет, поэтому почти всегда в своём мирке он был спокоен. И только животный страх разгонял все мысли, когда нужно было выйти оттуда.

Когда-то у него была личная жизнь. Конечно, она оставалась, но освобождённая от того, что понимается под этими словами в повседневной жизни. И, надо сказать, так ему нравилось гораздо больше…

У него была девушка. Отношения Иль понимал своеобразно. Ему нравилось поворачивать ход общения так, как заблагорассудится. Он провоцировал девушку на проявления эмоций, которые хотел видеть, подталкивал к тем фразам, которые хотел слышать, говорил о том, что заведомо не могло быть понято ею. Иль играл, и очень хорошо понимал это. Если она обижалась, на что и были рассчитаны некоторые его провокации, он всегда поворачивал дело в сторону её вины при помощи ловкого жонглирования словами.

Она его любила. По-настоящему любила. Любил ли её Иль? Нет. Конечно, ей он говорил обратное, но крайне неохотно исполнял это правило – одно из тех немногих общечеловеческих правил отношений, которые он решил оставить в своей игре. Его гордость могла быть уязвлена лишь в начале общения из-за игр воображения, сопутствующих познанию нового. Но потом, когда стало понятным, что никаких подводных камней нет, а речка чиста и неглубока, он стал возводить свои гнетущие плотины.