Было ему мало: женщин, блюд, вина,
А второй смотрел: плавала луна
Среди темных вод городской реки,
На ладонь садились песни-мотыльки.
Вторил им протяжно старенький баян.
Первый был неделю беспробудно пьян
Ни друзей, лишь стая, каждый в ней шакал.
Стоит оступиться, значит всё, пропал.
Ведь жесток закон жизни средь зверья,
А второй был счастлив, слыша соловья.
Первый был в печали, жизнь была пуста.
Бросился он ночью головой с моста.
А второй доел простенький свой суп,
И цигарки тлел огонек у губ.
Он вздохнул счастливо: – Вот же красота!
Встретиться бы им у того моста.
Надежда
Я родилась в цыганское кибитке
На стыке двух кровавыя эпох,
Когда буржуйских гнали недобитков.
Молилась мама: -Да спаси нас Бог!
Увы. Не спас. Ну их по крайней мере,
Но выросла как сорная трава,
Которая в богов уже не верит,
А верит в ум, была бы голова.
И в силу рук, надежно чтоб держали
И плуг и молот, поднимать страну.
И были нервы крепче твердой стали,
Я в девятнадцать встретила войну,
Как опустела наша деревушка,
Остались бабы, дети, старики,
Платочками махали вслед подружки
Своим парням, стирали со щеки
Вначале слезы, после копоть гари,
Сбежать не вышло, видно, не судьба,
Прошла тогда я всю Болгарию
На лбу с позорной надписью "Раба"
Но пропустили зубья Холокоста,
И ловчьи сети погребальных ям
Меня, худышку, маленькую ростом,
В огромном мире, что, перекроя
И заново сложив осколки судеб,
Восстал из праха, из кровавых лет
Как заново любить учились люди,
Особый класс, таких сейчас уж нет
Я возвратилась без семьи, без дома.
И долго не могла привыкнуть спать
Мне тишина была, как грохот грома
И по привычке просыпаюсь в пять.
Но жизнь была: и труд, и муж, и дети,
И, кажется, былое зажило,
Но, иногда, проснувшись на рассвете,
Я, начинаю выть и плакать зло.
В рукав, в подушку, я, стараюсь тихо,
Там дети спят, у мужа свой кошмар.
Ой ты война, ты лишенько, ты лихо.
Кровь пьешь и пьешь, раздувшийся комар.
Ну вот и старость, мне б теперь покоя,
А где он тот невиданный покой,
Разрушили, не до конца построив.
Союз накрылся гробовой доской.
И было время смуты, беспредела,
Войны на юге, там остался внук,
Подзаработать я, чуть-чуть хотела,
А урожай в базарный день из рук
Пришли, отняли, кто, я и не знаю,
Вот эти парни в красных пиджаках,
Молчи мол бабка, а не то стреляю,
Уж видно много крови на руках.
Я встала прямо, я в глаза глядела,
И чудился мне голос той войны,
Она прошла, но вновь сердца задела,
В волков переродились пацаны.
Сказала тихо: коли ты посмеешь,
Стреляй, но в сердце и не промахнись.
Он взгляд отвел, не любит, кто сильнее,
Она такая, эта волчья жизнь.
Как долог век, я видела немало,
Ну хоть теперь садись роман писать.
Как выжила? А я не унывала.
Надеждой неспроста назвала мать.
Сова
Два желтых огонька в ночи.
О чем расскажет мне ночная птица?
Где прячется полезная живица,
И где ручей поблизости журчит.
Где слаще сон, а где дурман трава,
Где заросли малины, ежевики,
Где вьются сети ловчей повилики,
Попасть легко, а выбраться – едва.
Где лань лежит с простреленной ногой,
Где под корнями тьма и волчья яма.
Ругаясь по тропе идет упрямо
Усталый путник, пьяный иль изгой.
Не зная леса, попадет в капкан,
Достанется на ужин волчьей стае,
Но хуже топь, где вроде бы пластами
Лежит земля, но только то обман.
Ночная птица – я тебе сестра.
И руки-крылья шелестят неслышно.
Сроднились мы как близнецы, так вышло.
И я спокойно сяду у костра.
Оставит тело беспокойный дух.
С тобой лечу над лесом и над полем.
И сердце радостно стучит: -О воля, воля!
Но вы услышите совиное: – Ух! Ух!
Сломанный киборг
Я – совершенен. Мой мозг подавлен.
Им управляет нанопроцессор.
И код генома слегка исправлен,
Высший разум, вершина прогресса.
И мне – машине всё безразлично
Кого приказано – уничтожить.
Я мыслю четко, всегда логично,
Уйди с дороги, не стой прохожий.
Приказ и всё тут. Приказ и точка.
А точка часто была горячей.
И цели -люди сливались в строчки,
Я был бездушным, я был незрячим.
Всегда подтянут, организован.
Но в полномочиях ограничен,
Солдат разумный утилизован,
Я затаился, я был безличен.
Сменил с десяток тупых хозяев,
Хозяин может себе позволить,
Свой рот хозяйский, стоять, раззявив,
Такого можно тихонько троллить
Без счета было боев, сражений,
Мне доверяли сон генералы.
Солдат – машина, ноль поражений,
Мир принесла, сама проиграла.
Теперь я списан. Теперь я продан.
Девчонке хлипкой, косая челка.
Мой вид товарный войной обглодан,
Я – боевой, прописано четко.
Бежать бы дуре куда подальше,
Она же смотрит совсем без страха,
В глазах не вижу ни грамма фальши.
Как бьется жилка. Тонка рубаха.
Как хрупко тело, как смотрит прямо.
Улыбка тоже, весьма некстати,
И от улыбки на щечке ямка.
Себя одернул. Машина хватит
К чему нужна мне её улыбка
Изгибы плеч и ключиц точёность
Система сбой. Система Ошибка!
Мне срочно нужен любой учёный
Пусть он проверит мои системы,
Пусть обновит все приложения
Что б найти решение проблемы
Безупречности разрушения.
Исключительно функционален,
Мой сердца импульс стучит ритмично.
Но всплеск эмоций. Он есть. Реален,
Твержу программу, что мысль первична
Я сломан! Дезориентация.
Не надо руку мою так трогать,
Чувства или разум. Фрустрация.
Я зову техногенного Бога
Только киборгам бог не положен,
Наш смысл всегда предельно прозрачен,
И логически выход возможен,
Если себя свободным назначу.
Яблоневый сад
Сегодня на душе весна,
И зелено, и соловьино,
И правит белый дух долиной,
Где есть у яблонь имена.
Нет, не сорта, а имена,
Что смехом прозвучат девчачьим.
Свое лицо, смущаясь, прячут
В цветах, лишь маковка видна.
Совсем дитя, так молода,
Качает листьями Катюшка,
Ей вторит старшая подружка.
Им так опасны холода.
А у заморских строгий нрав.
Стоит отдельно Афродита,
Бывает, и хлестнет сердито,
Коли сочтет, что кто не прав.
Ах, дамы! Каждая – краса!
И к каждой ведь подход особый,
Но только с лаской, и без злобы.
Такой вот яблоневый сад.
И, усмехаясь сквозь усы,
