Пытаясь не беспокоиться еще и по этому поводу, я тем не менее снова и снова возвращалась мыслями к тому, что буду делать, если бургграф решит развлечься со мной. А затем оставить при себе. В детстве нам рассказывали историю о русалке, которая встретила на берегу мужчину и ушла с ним жить на сушу. Легенда, как водится, заканчивалась свадьбой, никто не говорил, что с ней стало дальше… Может быть, они продолжили жить на берегу моря, где она могла купаться каждый день? Или зачахла вдали от родных мест? Мне было очень страшно. Перед глазами проплывали сцены одна ужасней другой, а время встречи с бургграфом в его покоях приближалось. Чтобы хоть как-то отвлечься, я попробовала снова разговорить служанку. Кэти все так же покрывалась румянцем при одном слове о хозяине, но смогла мне хоть немного рассказать о Фионе. Та прибыла в поместье из родительского дома всего пару недель назад, сразу после венчания. Никто из слуг ничего не знал, кроме того, что она всегда любезна, немногословна и любит проводить время за фортепиано. Камеристка, которую Фиона привезла с собой, оказалась не из болтливых, про госпожу не сплетничала. Правда, Кэти один раз видела новенькую заплаканной, но та не стала раскрывать душу.
Пришло время одеваться и идти на встречу с бургграфом. Шелк ночной сорочки обжигал прохладой, платье казалось тесным, шпильки жестоко вгрызались в волосы, когда Кэти укладывала их в высокую прическу. Я устала наряжаться для мужчин, которые распоряжались моей судьбой, но ничего не могла с этим поделать. Только кусать от злости губы и сжимать руки в кулаки, снова обещая себя, что сбегу при первой же возможности.
Дорога по коридорам до покоев графа казалась бесконечной, я настолько погрузилась в свои мысли, что просто следовала за слугой, не запоминая поворотов. Наконец, мы оказались перед широкими дверями, украшенными причудливой резьбой. Она изображала какие-то сценки, которых у меня не было ни времени, ни желания разглядывать. Я глубоко вздохнула, набираясь решимости, и сделала шаг в спальню бургграфа, который уже ожидал меня, вальяжно развалившись в мягком кресле. И по его наряду я сразу поняла, что, к сожалению, пригласили меня вовсе не для беседы.
Длинная белая рубашка из батиста очевидно была ночным нарядом. Глубокий вырез с пышным кружевным воротником смело обнажал золотистую поросль на груди. Небрежно накинутый сверху лазурный атласный халат в золотистую полоску не делал зрелище более приличным, скорее наоборот. В таком виде принимают не гостей, а любовниц. Подумав об этом, я тут же запнулась, и с трудом удержала равновесие, чтобы не свалиться мешком под ноги бургграфу.
— Дорогая, осторожнее! Позвольте подать вам руку и предложить напитки.
Он подскочил с кресла и сделал шаг в мою сторону, а я инстинктивно дернулась в сторону. — Благодарю, я сама, нет-нет, я не хочу ничего пить, просто присяду здесь, хорошо? — я старалась не смотреть в сторону огромного ложа под бордовым бархатным балдахином, присаживаясь во второе кресло.
Бургграф прошел мимо к невысокому комоду, где уже стоял серебряный поднос с очередной бутылкой вина и бокалами. Не слушая меня, наполнил оба, и поднес мне один из них.
— Нет-нет, я не приму отказа. Дорогая, вы просто попробуйте. Это очень легкий и нежный букет, идеальный для вечерней беседы.
Опасаясь, что меня хотят напоить, чтобы сделать сговорчивее, я только слегка пригубила вина. Оно действительно было легким, с приятным фруктовым вкусом, но я хотела сохранить рассудок трезвым. И понимая, что мой собеседник любитель пустопорожней болтовни, постаралась сразу перейти к делу. — Вы обещали ответить на все мои вопросы, Бернард, — я обратилась по имени, помня, как он настаивал на этом, — Ваше обещание в силе? — Конечно, дорогая, я всегда держу слово. Вы, конечно, хотите узнать для чего я сделал вас своей… эм-м-м… гостьей. Но дело в том, что это несколько пикантный вопрос. Мне неловко об этом говорить даже в такой доверительной обстановке… — он замолчал, потирая грудь и заставляя тем самым ворот рубашки раскрыться еще сильнее, — Что же, попробую начать издалека. Дело в том, Селина, что я долгое время не стремился к браку. Женщины чудные создания, но как бы правильнее выразиться… по-настоящему они меня не увлекали. Пока я не встретил Фиону, мою прекрасную, восхитительную Фиону!
Заговорив о молодой супруге бургграф оживился, его глаза заблестели, а я слегка выдохнула, радуясь, что его восторги достаются не мне. — И каково же было мое счастье, когда после нескольких недель ухаживаний она ответила согласием. Мы превосходно проводили время вдвоем, она оценила мое остроумие, а я ее музыкальный талант. Мы сошлись во вкусах и мнениях по всем важным вопросам. И все было бы прекрасно, если бы не одна маленькая, неприятная деталь… — он сделал паузу, как будто подбирая слова, а потом резко, на одном выдохе проговорил последние фразы — дело в том, что я бессилен. Бессилен как мужчина.
От удивления я онемела, пока бургграф буравил меня взглядом, явно ожидая ответной реакции.
— Вы имеете в виду, что не испытываете… мужского интереса? — Нет, я имею в виду, что мое мужское орудие не демонстрирует боевого пыла! Ах, не заставляйте меня вдаваться в детали…
Он откинулся на кресле, прижав руку к запрокинутой голове. А я пыталась собраться с мыслями, чтобы продолжить беседу. Машинально взяла кубок и сделала несколько глотков вина.
— Так вы поэтому заинтересовались моим талантом? — Именно! Мне нужно, нет, жизненно необходимо ваше содействие! Я счастливо женат, но глубоко несчастен. А главное — глубоко несчастна моя дражайшая супруга! Это абсолютно не-вы-но-си-мо. — Бернард, я понимаю вас. И, конечно, очень сочувствую. Но дело в том, что обычно мое пение действует на мужчин, лишь усиливая их ощущения в несколько раз. Я не могу сказать, как оно подействует на вас…
Одним резким движением он вскинулся, наклоняясь ко мне и хватая за руки. — Но мы же не узнаем это, пока не попробуем! Ах, Селина, вы можете оказаться ключом к моему счастью… У меня больше нет сил томиться неизвестностью. Сделайте это, сделайте сейчас! Я не могу больше терпеть ни мгновения…
Я замерла, не зная, что ответить. На моих щеках двумя пунцовыми бутонами расцвел румянец. С одной стороны, было очень жаль бургграфа, и я понимала, сколько неприятностей доставляет ему эта… хм-м-м… проблема. С другой, решиться спеть свадебную песнь мужчине было страшно, не зная, чем все может закончится.
Он не отрывал от меня своего горящего взгляда, и в нем было столько мольбы, что я сдалась:
— Я готова попробовать…
Бургграф тут же сорвался со своего места, упал на колени и начал покрывать поцелуями мои руки, перемежая их тонкими всхлипами «спасибо, спасибо, спасибо…». Несколько мгновений я собиралась с решимостью, а затем, наконец, открыла рот и завела первые ноты знакомой мелодии.
При первых звуках песни мужчина напрягся, крепко сжимая мои ладони в своих руках. Но чем больше уверенности набирал мой голос, тем сильнее начинали сиять его глаза. Он нервно облизнул губы и низко, непривычно застонал. Свадебная песнь будоражила и мою кровь, но я не утратила сознания. Четко понимая: я не хочу этого мужчину. Но остановиться и прекратить петь тоже не могла.
Бургграф тем временем распалялся все сильнее. Его губы насытились моими ладонями и начали путешествие вверх до локтей, делая короткие паузы на нежные поцелуи и легкие покусывания кожи. Как бы мне не было радостно, что песнь действует, мне не хотелось лечь с ним на ложе. Но я чувствовала, что еще немного, и мы переступим грань, за которую невозможно отступить обратно.
И именно в этот момент раздался тихий и нежный голос, который я никак не ожидала услышать в спальне бургграфа:
— Любовь моя…
У высокой кровати стояла Фиона в полупрозрачной ночной рубашке. Тонкая ткань не скрывала ничего. Нет, наоборот, она только подчеркивала пышную грудь и несоизмеримо узкую, по сравнению с широкими бедрами, талию. Темные крупные соски натянули тонкую ткань, выдавая, насколько взбудоражена происходящим хозяйка. Глядя на взволнованную девушку я чувствовала себя лишней. И все равно не могла остановить песнь, рвущуюся из горла по собственной воле.
