– Марко, осторожно, – но он меня словно не слышал. – Ай, мне больно, – уже чуть не плача повторила я.

– Прости, – он перестал ставить на мне следы своей страсти, но напора не сбавил.

Всё было настолько быстро, что мы даже не освободились от одежды, только мои шёлковые трусики были безжалостно сорваны. Он резко дёрнул зажимы на одном чулке и так сильно потянул за трусики, что они затрещали. Такое поведение я вначале объяснила тем, что он был в долгом рейсе и ему было тяжело сдерживаться. Марко торопливо расстегнул свои брюки и, яростно дёрнув меня за бёдра, резко вошёл в меня. Даже мой жалобный стон его не остановил. Он словно срывал на мне свою злость и кипевшую в нём ревность. Сейчас он не уделил мне ни капельки ласки и внимания, не заботясь о моём удовольствии и о том, что я чувствую. Таким грубым муж никогда ещё не был, поэтому я была в полной растерянности. Марко быстро и, тяжело дыша, двигался. Он даже не смотрел на меня, закрыв глаза и опустив голову, поэтому не видел, как я, вцепившись в края столешницы, закусила губу и пыталась сдержать подступившие слёзы обиды.

Когда он остановился, застонав и ослабив хватку на моих бёдрах, то по моим щекам уже текли тихие слёзы. Марко словно очнулся и нежно провел рукой по моей ноге в чулке. Подняв меня за плечи, прижал меня к себе, поцеловал и прошептал:

– Прости, любимая, но я не мог больше сдерживаться, – отпустил меня и ушёл в ванную.

Я не в силах подняться, откинулась снова на стол, положив голову и плечи на пакеты с продуктами, руками опуская ворох юбок и прикрывая бёдра. Я смотрела в потолок и боялась пошевелиться. Я была опустошена, шокирована такой страстью и чувствовала себя использованной шлюхой, удовольствие и чувства которой никогда никого не заботят. Из безмолвного забытья и пустоты меня вырвала хлопнувшая дверь ванной комнаты и шаги босых ног мужа. Не вставая со стола, я перевела взгляд на него. Он стоял передо мной в обёрнутом на бёдрах полотенце, а вторым вытирал свои волосы. На его плечах красиво блестели капельки воды, а мокрые кудри смоляного цвета падали на лоб. Повесив полотенце на шею, Марко протянул ко мне руки.

– Бьянка, прости меня. Я был очень груб, – поднял меня, посадив на стол, и прижал к себе обеими руками.

Я молчала. Марко увидел мои мокрые глаза и стал покрывать их и щёки нежными поцелуями.

– Моя маленькая, прости меня, – шептал он и гладил по волосам.

Муж подхватил меня на руки и понёс в ванну. Поставив на ноги, он стал раздевать меня как ребёнка, а потом включил воду и посадил в ванну. Марко заботливо умывал моё лицо, а я понемногу начала успокаиваться от его ласковых слов и заботы.

– Прости меня, – он поцеловал меня в макушку каштановых волос и, удерживая ладонями за лицо, погладил большими пальцами мои щеки. – Расслабься в ванной, а я пойду приготовлю нам ужин.

Я рукой держала его за запястье, когда муж встал и развернулся к двери. Мои глаза расширились от увиденного, а рот безмолвно открылся в удивлении. Я сжала его запястье, задержав и заставив остановиться.

– Марко, что это?

– Что? Ты о чём? – в недоумении посмотрел на меня.

Я показала пальчиком на его спину, вынудив его повернуться к зеркалу. На его спине с двух сторон красовались уже заживающие коричневатые царапины от ногтей.

На судне шлюх не держали, значит, это было ещё в порту, в Нью-Йорке. «Это же как нужно было поцарапать, чтобы они так долго заживали?» – я была потрясена. Словно мир, выстроенный вокруг нас, рухнул в одно мгновение. Я не могла поверить, что мой нежный, любящий муж мог… Марко молчал. Взгляд его изменился и стал виноватым. Мне даже показалось, что немного испуганным.

– Бьянка, это не то, что ты думаешь?

– А что я думаю, Марко? Что тут можно ещё подумать? – я вскочила на ноги, закрыла воду и, схватив полотенце, завернулась в него.

– Санта Мария, Бьянка! Я люблю только тебя. Это была просто шлюха, – муж хотел меня обнять, но я оттолкнула его.

Необычайная сила проснулась во мне от гнева. Да и Марко был растерян. Он явно не ожидал, что следы ещё такие явные.

– Значит трахаться со шлюхой – это не измена Марко?! – я никогда ещё не повышала на него голос.

Вышла из ванной и направилась в спальню. Он шёл за мной, пытаясь оправдаться. Во мне клокотал гнев сравнимый с Везувием, который был готов взорваться в любую минуту.

– Бьянка, я нормальный мужик. Думаешь, легко так долго в рейсе без женщины?

Я развернулась к нему лицом и посмотрела на него с гневом и яростью.

– Да, думаю, Марко! Когда по-настоящему любишь, то можно потерпеть. Если для мужчины похоть не на первом месте, то для него это не проблема. Этим мы и отличаемся от животных, не так ли?

Я продолжала стоять в полотенце, сложив руки на груди. Он стал приближаться ко мне.

– От одной мысли, что ты… ты… с какой-то шлюхой, а потом со мной!.. – я рванула обратно в ванну и захлопнула дверь у него перед носом.

– Бьянка, открой дверь, – дёрнул он за ручку. – Открой или я её выломаю, – в бессилии прорычал муж.

– Только попробуй, Марко, и я за себя не отвечаю, – словно в тумане, которым застилал мои глаза гнев, я схватила с полочки опасную бритву. – У меня твоя бритва.

После этих слов муж притих, я только услышала удар в дверь, видимо, кулаком или плечом, а может и лбом. Мне было всё равно. Я была в таком гневе, в такой ярости, что готова была его убить. Ещё никогда ничего подобного я не испытывала. Боль и ревность клокотали во мне с неимоверной силой. Моё воображение рисовало картины измены. Как он… как какая-то шлюха в порыве страсти царапает ногтями спину моего мужчины. «Разве шлюхи себе такое позволяют? Они знают, что следы оставлять нельзя. Они знают своё место. Никогда не поверю», – мозг продолжал усиливать мою ревность, рисуя отвратительные картины измены.

Я открыла воду, намылила мочалку мылом и стала остервенело тереть себя ею, словно смывая грязь, которой я испачкалась. Я вспомнила нашу близость и снова почувствовала себя униженной. «Наверное, ему понравилось вот так грубо, без чувств, поэтому со мной также хотел, как с ней?» – слёзы застилали мои глаза. Всё плыло и кружилось вокруг, в ушах шумела кровь. Я не могла поверить в то, что мой муж, который так нежно клялся мне в любви, который дарил мне свою любовь и ласку, который говорил, что я единственная до конца жизни, который был всегда со мной нежен, опустился до измены. Как он мог так грубо растоптать всё?

– Бьянка, прости меня, – услышала я его сдавленный голос за дверью.

Я молчала. «Только не сейчас, пожалуйста», – слёзы нескончаемым потоком лились из моих глаз.

– Я не хочу тебя видеть, Марко! Убирайся!

– Я выломаю дверь, – ударил он кулаком снова, прорычав эти слова.

– Убирайся! Не хочу тебя видеть!

Тщательно вымывшись, я выключила воду и услышала, что в доме стало тихо. Я замоталась в полотенце и вышла из ванной. Марко нигде не было. Услышала, как хлопнула входная дверь в доме. Ушёл. Пошёл заливать свою злость вином или искать очередную шлюху, чтобы сорваться на ней, как на мне сегодня сорвал свою ревность? И к лучшему, что ушёл, я не готова была сейчас говорить, я не могла его видеть, я хотела его убить. Обессилев, я упала на кровать. Не знаю, сколько я так пролежала, не шевелясь и безучастно уставившись в потолок, но, перестав плакать, постепенно провалилась в сон.

Спала я очень плохо. Сначала провалилась как в бездну, а потом стали мучить сны.

Мой любимый муж целует, обнимает разных женщин. Они все кружатся вокруг меня и смеются в лицо, а мне хочется бежать, бежать подальше, но мои ноги будто налиты свинцом. Я не могу сдвинуться с места. Кричу на Марко, а звука нет, будто я в вакууме. Хочу дать ему пощёчину, но руки мои как у тряпичной куклы – слабые и непослушные, поэтому вместо них выходят легкие шлепки. Потом туман, из которого огромная чёрная собака со страшным оскалом смотрит на меня горящими, как угли глазами, и мне становится очень страшно, я пытаюсь убежать. Бегу, слышу за спиной её дыхание, спотыкаюсь и падаю. Лечу в пропасть, и ужасный холод пронизывает меня до костей, но тут меня подхватывают чьи-то сильные руки, прижимают к себе. Мне становится тепло. Меня словно укутывают в пуховое, мягкое одеяло, и мне становится уютно и спокойно, как в детстве. Сильные руки качают меня, успокаивая, словно ребёнка. Я чувствую безопасность и безмятежность. Вижу перед собой улыбающегося папу, молодым, таким, каким он был, когда я была ещё совсем маленькой. Он протягивает мне большую красивую раковину. Я прикладываю её к своему уху и слышу умиротворяющий шум моря, которое я так люблю.