Прямо за старинным фонтаном-пирамидой виднелась самая большая гордость Небыличного, она-то и приковывала взгляды. Там смешались железная дорога, десятки причудливых шестерёнок и рычагов в форме звериных морд, причудливых грибов и цветочных стеблей. Кучи мелких людей и стрекоз носились по механизму, задевая нужным образом и рычаги, и шестерёнки. Здесь были крошечные копии домов и самих фонтанов, и любимый персонаж Степана – приземистый шестирукий человек с серьёзным лицом, перемещающийся в летательном аппарате по всей конструкции фонтана и налаживающий его работу. Воду пускали по нескольким шлангам с разной скоростью, и тогда начиналось волшебство. Фигуры двигались быстро и слаженно, являя глазам завлекательный мельтешащий мирок.
По обе стороны от фантазийного городка установили мраморные скульптуры танцующих женщин, выполненные Андреем. У обеих развевались волосы и складки одежд, тела застыли в развороте, а руки тянулись вверх. Он сам понимал, что скульптура, которую он покажет Георгу с Николаем, навеяна теми двумя. Она хорошо бы смотрелась на площади между ними. Это было бы красиво, но жутко, и никак не подошло бы для водных забав.
Андрею немного претило то, что Картин всё это увидит, как будто декоративные скульптуры были чем-то личным. Он понимал, это смешно и глупо, и всё же в них он вложил своё многолетнее очарование Градом. Град не походил на остальные провинции империи Валини, не было в нём этой сонной, грязно-удушливой атмосферы. Здесь будто бы ничто не могло быть застывшим. Порой Андрею казалось, что в новых фонтанах вот-вот воплотится живая, изменчивая душа города, где постоянно происходят события, хотя, казалось бы, не в событиях суть, а в чём-то ином.
Всё на свете он бы отдал за головоломки его крыш и дымовых труб, за то, что в конце осени его острые грани мрачны и застылы, и становятся ещё более мрачными в короткий месяц снега. По весне с Града слетала кладбищенская строгость, и улицы превращались в мозаику, подрагивающую янтарно-синими осколками. Потоки света, играя, набирались силы, и в тёплые летние дни дожелта прокаляли небо и выковывали золото из древесных крон. Повсюду дома, до которых в столице додумались лишь три десятка лет назад – причудливые нагромождения балконов, угловых башен и выступов, будто наспех вылепленные из отдельных комнат, интересные своим собственным хаосом.
Когда на Град наползали туманы, само место казалось нереальным. Из серой дымки выплывали чудные строения, похожие на всё, что угодно, грубые камни стен, как в старинной крепости, невозможные ароматы и экзотические растения, которые так любили выращивать местные жители. Любимыми днями для Стрелы оставались те, в которые шёл дождь. Град под дождём не был скучен, он становился притягательным. Казалось, музыка разбегается от реки Лисьес и сыплется по витым перилам мостов и булыжникам улиц до самых далёких закоулков города, льётся пастельными зигзагами крыш и узорами шпилей, на которые можно было смотреть вечно. Весь город представлялся слепленным из воды.
После наступления темноты Град чем-то напоминал столицу. Жизнь на улицах затихала, но не прекращалась окончательно. Многие здесь придерживались своих, особенных взглядов на то, чем надлежит заниматься днём, а чем – ночью. Когда-то в Град приезжал друг Андрея, художник Петер Чремниша. Он устраивал выставки собственных работ то днём, то после заката, часто на «утренних» и «вечерних» выставках менял картины согласно своим представлениям о том, какое освещение им подходит. Удивительно, но ночью почти всегда заглядывали хотя бы несколько человек, преимущественно ценители живописи плюс пара-тройка любопытствующих. Библиотека на улицы Бреши многие годы стояла открытой и днём, и ночью по воле основателя Града. Некоторые из жителей легко назначали встречи после полуночи, если то было удобно всем, а любительские театры в принципе предпочитали выступать, а иногда и репетировать в кромешной тьме. В парке Амфитеатр на южной окраине то и дело можно было видеть труппы, облюбовавшие каменную сцену среди травы, где не видно зданий и не доносится ни звука из города.
Стреле нравилось гулять ночами одному, до недавнего времени это казалось безопасным. Он застывал перед отражениями лун в реке Лисьес, доходил до самых полей, где заканчивался Град. Возвращался обычно по Холмовой, освещённой слева белым шаром Малсер и – чуть ниже – голубыми лучами Зортвин. Свечение обеих лун растекалось по широким пластинам пальмовых растений, так хорошо прижившихся у местных садоводов, рождая ирреальное ощущение, будто находишься по меньшей мере в тропическом лесу, если не на другой планете. Ни на что другое он не променяет этот город.
Наконец они подошли к занавешенной скульптуре. Андрей помедлил, прежде чем откинуть в сторону полотно из жёлтой ткани. На лице Георга промелькнуло ошеломление, Картин же разглядывал статую со спокойным интересом, нехорошо озираясь на Андрея. Скульптура изображала танцующую женщину, запечатлённую в повороте. Её обнажённая фигура казалось, стремительно вращается. Волосы разметались, тонкие изгибистые руки тянутся к голове. Глаза широко расставлены, черты лица тонкие, чрезмерно заострённые, было в них что-то… птичье. Взгляд исподлобья внушал необъяснимую тревогу. «Паучиха, – ни с того ни с сего решил Андрей, – хищная, бесформенная паучиха притворяется человеком». Впервые в жизни Стрела поймал себя на ненависти к собственному творению. Ему захотелось увидеть её ползающей по полу на своих длинных конечностях, как насекомое.
– Производит впечатление, – Георг в задумчивости провёл рукой рядом со скульптурой, – это не похоже на твои остальные работы. Чувствуется что-то… что-то не то. Взгляд у неё как стая ворон, летящих прямо тебе в лицо. Чему усмехаешься, Николай? – Георг снова обратился к Андрею – Наш столичный знакомый считает меня фантазёром.
– Как будто это не так, – заметил Картин, – но я о другом. По мне, так это очень похоже на твои предыдущие работы. Посмотрите, – Картин подошёл к двум глиняным статуэткам, стоявшим на полке слева.
У Андрея занялся дух. Конечно, такие вещи случаются, но как он сам мог в упор ничего не замечать! Вовсе не фонтаны натолкнули его на этот шаблон. Поразительно, какими окольными путями воображение нашло форму для проклятой статуи задолго до того, как он получил заказ. Вдоль стены стояли две миниатюрные глиняные статуэтки, которые он слепил как предварительные перед другими, полноразмерными, которые остались в Керавийской академии. Первая – многоугольник с длинными вертикальными гранями, закрученным по продольной оси. Она настолько повторяла композицию женской статуи, будто была для неё заготовкой. Стрела ухмыльнулся при воспоминании об этом периоде своих поисков. С тех пор он изрядно пресытился игрой углов, поверхностей и расстояний и стал экспериментировать с фантастическими образами, о чём свидетельствовала вторая скульптура. Это было изображение причудливого паукообразного существа с узким, пирамидальным навершием на теле. Существо стояло, как бы слегка покосившись, на высоких лапах, завершающихся остриями.
Все трое вновь оглядели скульптуры по очереди: скрученный многоугольник, фантастический паук и девушка, завертевшаяся в танце. Пугающее сходство композиций. «Как будто нечто подыскивает себе форму, выбирает», – подумал Стрела.
Первым прокомментировал это сходство Георг:
– Какими причудливыми путями иногда приходят мысли… Расскажи про этот заказ.
– Рассказывать особенно нечего, – Андрей старательно пытался не сболтнуть чего-нибудь и впрямь важного, – он внезапно появился у меня на пороге. Даже одет был так же, как на фото – шляпа чёрная, пиджак с брюками тоже. Представился Александром Воротовым. Сказал, что хочет заказать скульптуру в натуральную величину. Показал фотографию женщины, просил соблюдать сходство. Одежда, детали, поза – всё оставил на моё усмотрение. Ещё просил, чтобы материал был достаточно прочным, поэтому глина, дерево, известняк, гипс сразу отпадали. Мрамор его устроил, благо в Граде проблем с ним нет.
