ПРОЛОГ

“К службе допущена”.

Шейла смотрела на экран смартфона и не верила. Магические слова.

Хорошие новости. И одновременно плохие. Отличные потому, что последнее время она волновалась, как бы не застрять на этом пляже навечно. Не то чтобы пляж был плохим, или она не верила в правоохранительную систему и в исход текущего процесса – было бы странно, сомневайся специальный агент ЦРУ в торжестве справедливости. Однако обстоятельства дела Феллини были довольно сложными. Либо стали казаться сложными Руководительному Управлению, лишь семейство Феллини подало встречный иск. Конечно, она волновалась. Фактически, чем дольше длился административный отпуск, тем сильнее росла тревога, что она – или во всяком случае, её карьера – окажется всего-то сопутствующим ущербом, принесённым в жертву внесудебному урегулированию. Но с этим тоже ничего нельзя поделать. Она составила рапорт, рассказала правду, дала доскональный отчёт о фактах… И с каждым прошедшим днём тошнотворное осознание, что это всё равно ничего не изменит, лишь усиливалось. Семья Феллини была абсолютно уверена, что именно Шейла украла самурайский меч пятнадцатого века, возвращённый в ходе спецоперации, которой она руководила в январе. Помимо факта, что прадед Шейлы, ветеран Второй мировой войны, владел сомнительного происхождения коллекцией японского оружия, оснований для подозрений не было. Её служба в отделе по борьбе с преступностью в области искусства была безупречна, карьера стремительно продвигалась, но знание азиатских древностей не являлось её сильной стороной. Тем не менее Феллини всё равно подозревали Шейлу и верили, что меч Яшимитцу находился среди захваченного груза. Подозрение базировалось исключительно на словах Дэлайлы Грин, одной из обвиняемых по делу. За Грин числились два обвинения в краже со взломом, а сама Шейла не отличила бы катану от Климта, но семейству удобнее было верить, что меч находится у неё, потому что в таком случае существовал шанс, что оружие в конце концов вернётся к ним. Но меча в грузе не было. Никогда. Но Шейла уже стала задаваться вопросом, будет ли это иметь хоть какое-то значение.

Месяц ожидания. Четыре недели ада – последние две прошли сносно лишь благодаря Нори. И вдруг, вот так просто, её дело оказалось закрыто, а Шейла призвана на службу. Шейла прикрыла глаза, прячась от бликов весеннего солнца, отражавшихся от белого песка и белоснежных корпусов лодок, качающихся на неспокойных волнах залива Авалон острова Святой Каталины. Над головой кружились, жалобно мяукая, голодные и полные надежд чайки. Звон корабельного колокола разнёсся над сверкающей на солнце водой. Полдень. Эти приятные новости, пришедшие в понедельник, значили, что она возвращается назад в Сан-Франциско. Весенние каникулы заканчиваются. По-хорошему, стоило забронировать билет на самолёт на сегодня. Но если отложить до пятницы, то останутся целые выходные, чтобы подготовиться к работе, к тому же она сможет провести лишних два с половиной дня с Нори, которая… уже должна быть тут. Шейла бросила взгляд на смартфон. Сообщений нет, и да, Нори определённо опаздывает. На неё это было не похоже. Неряшливая и бесцеремонная – да, но Шейла никогда не замечала за ней неорганизованности. И Нори точно не страдала забывчивостью. Может, Шейла что-то неправильно поняла. Возможно, они собирались пообедать, а затем поплавать под парусом? Либо она просто опаздывала. Да, скорее всего, так и есть. Тут было легко задержаться. Это называлось “островным временем”. И к нему оказалось довольно легко привыкнуть. Отвернувшись от пляжа, Шейла всмотрелась в проспект Полумесяца, заполненный пассажирами круизного лайнера, бросившего якорь возле входа в залив. В марте плавучие города прибывали по понедельникам и вторникам. Наверное, лучше вообще пропустить морскую прогулку и поговорить. Пора сказать правду. Видимо, время пришло, учитывая шутки Нори о том, каково быть международной похитительницей предметов искусства. Нори не любила говорить о личном, как и Шейла, и она это уважала. Ей случалось задумываться о дневной работе Нори. Не было похоже, что та ощущает недостаток наличности. А значит Нори не зарабатывает на кусок хлеба с маслом в качестве художницы – хотя бы потому, что художница из неё некудышная. Возможно, Шейле следовало задуматься об этом в первую же ночь, но по опыту она знала, что аббревиатура “ЦРУ” оказывает охлаждающий эффект на потенциальную романтику. Не то чтобы на уме у неё была романтика, когда она в первый раз увидела Нори на верхней палубе “Эль Галеона”. Лишь секс, чистый и незатейливый. Однако тринадцать дней спустя – и большую часть этого времени они почти не расставались – она задолжала девушке правду. И если Нори всё ещё хотела… выбрать другой вариант, Шейлу это устраивало.

Больше чем устраивало, если быть честной. Это даже удивительно, учитывая, что Нори со своим глупым чувством юмора, лохматыми тёмными волосами и свободными футболками была совсем не во вкусе Шейлы. Да ради всего святого, в ноздре у Нори висело колечко в пиратском стиле. И она носила шлёпанцы. Её “картины” были похожи на мазню дошкольницы, одержимой демоном. Она постоянно шутила на тему контактов с преступным миром. Тем удивительнее то, что Шейла – амбициозная и собранная – ни разу не заинтересовалась каким-либо другим вариантом, кроме ближайшего и очевидного. Но что есть, то есть: Нори была другой. Настолько другой, что Шейла находила это тревожным и одновременно волнующим. И совсем сбивающим с толку. Дело было не в том, что она задолжала Нори правду, а в том, что Шейла сама хотела поделиться новостями. И услышать ответ. Шейла пробралась через толпы экскурсантов, тянущих за собой тележки с чемоданами и поедающих мороженое. Как много посетителей в панамах и шортах. Жёлтые, голубые и красные пятна зонтиков усыпали пляж, где туристы развалились поджаривать свои тела. В конце концов, март ведь на дворе. Несмотря на яркое солнце, с океана дул холодный ветер, а тени, отбрасываемые пальмами и прибрежными домами были довольно глубоки.

Шейла про себя прогоняла возможные сценарии, сворачивая на Кларисс-авеню.

“У меня хорошие и плохие новости. Какую хочешь услышать сначала? В общем… Помнишь, в ту ночь ты сказала, что ненавидишь полицейских? Это твёрдая убеждённость или просто стойкая неприязнь?”

Либо можно было начать с классического:

“Ты когда-либо состояла в коммунистической партии?”

Да уж, совсем не та беседа, к которой она стремилась. Но Шейла знала, что эта связь, это электричество ей не привиделось. Кинетическая энергия.

Что-то заискрило между ними в ту первую ночь и становилось сильнее с каждым днём. Так что они поговорят. По-настоящему. Она надеялась, что это сработает. Она хотела, чтобы сработало. Нори арендовала белый двухкомнатный коттедж через улицу. На фасаде дома были нарисованы два светло-голубых дельфина. Ни о каком дворе речь не шла, зато на кирпичной дорожке росло апельсиновое дерево. Флюгер в виде подзорной трубы нерешительно колебался на ветру. Шейла встала по двум ступенькам до двери, выкрашенной в красный цвет. Жалюзи на окне опущены и плотно закрыты, странно. Что ж, они неплохо выпили накануне, и Нори утром говорила, что у неё болит голова. Шейла постучала в дверь. В бунгало справа мужчина стоял и курил. Шейла вежливо кивнула. И постучала вновь. Сильно и отрывисто. Тишина. Мужчина затушил сигарету и облокотился на перила крыльца.

– Уехала, – сообщил он.

– Что? – отозвалась Шейла в полной уверенности, что ослышалась.

Мужчина, лет семидесяти, толстый и в домашней одежде, повторил:

– Она уехала. На восьмичасовом пароме.

– Вы хотите сказать… – Шейла тянула время, потому что не знала, о чём спросить.

Вчера вечером Нори не упоминала, что собирается на материк. Прошлым вечером? Да они всего лишь пару часов назад ещё лежали в кровати Шейлы.

Собирались поплавать, пообедать и вернуться в её коттедж. Либо к Нори.

Неважно куда. Имело значение лишь то, что будет потом. И продолжение всегда было приятным.