Среди сверстников он считался лидером и заводилой, а среди родителей его друзей – большой опасностью, потому что все его приключения часто заканчивались плохо не столько для него самого, сколько для окружающих. Он же любил роль шута, легкого на подъём и озорного мальчишки. Впрочем тогда у него не было нужды задумываться над своей внутренней мотивацией, подобные заключения о своем характере он сделал сидя в кресле у психолога.
Все переменилось в его настрое, когда в их жизни появился тот, кто по праву мог считаться кормильцем. Когда Жене исполнилось десять лет, мама привела в дом низкорослого мужчину неприятной наружности с приторными нотками в голосе. Он был майором в отставке с тяжелым характером. Он был озлоблен, черств, завистлив и никакого суда над собой не принимал. Однако нельзя было ему отказать в некоторых качествах характера, которые были высоко ценимы Женей: прямоте, пусть и излишней, честности и силе воли. Мать Страхова он никогда особо не любил, они почти открыто признавались друг другу и всем вокруг, что брак у них по расчету, но с уважением друг к другу. Через год после росписи родилась Лиза. Его сестра, от природы соединенная с чем-то очень чистым, не была привязана к родителям, а только любила их. Они же жили друг с другом только в результате привязанности к дочери. От нее исходило столько света, сколько не могло излучить даже солнце, но этот свет не испепелял, а освежал, очищал, освещал, и стоило от этого света отойти, как тут же становилось горько на душе, и одно желание охватывало тогда – вернуться в объятия этого света.
Единственный раз, когда Страхов почувствовал неожиданный прилив любви к этому человеку, и кротко , еле слышно назвал его «папа», тот резко повернулся и грубо отрезал: «я тебе не отец». С тех пор поселилось что-то скользкое в сердце Жени по отношению к отчиму и больше он никогда и никак к нему не обращался. Чем старше он становился, тем больше ему хотелось найти что-то такое на этого человека, что помогло бы ему упрятать его в тюрьму и на долгие годы. Он разузнал от школьных учителей, что нужно сделать, чтобы поступить в академию МВД, и, выяснив, стал старательно учиться. Прилежность и усердие, с которыми он взялся за учебу поразили, не только мать, но и всех учителей, вселив в них надежду. Скоро Женя стал лучшим учеником в классе, стал выигрывать олимпиады по истории и праву, баскетбол же он оставил, сделав упор на общей физической подготовке. В конце концов желание наказать отчима забылось в погоне за поступлением в академию. Все семь лет с пятого по одиннадцатый класс Женя жил дома, не живя дома. Рано утром, еще до того, как все просыпались, он уходил в школу, забирая с собой пару бутербродов, приготовленных мамой с вечера, возвращался из школы он после шестнадцати часов дня, ел и снова уходил на тренировки или в гости к друзьям, домой приходил и тут же садился за уроки, после выполнения которых немедленно шел спать. Школу он закончил с серебряной медалью, но экзамены в академию провалил. Однако же его с радостью приняли на бюджетное обучение другой московский университет, и он стал учиться на прокурорско-следственном факультете. Университет был в те годы весьма престижным и учились в нем или те, кто обладал высоким уровнем знаний, или те, чьи родители обладали высоким уровнем заработка.
Обучение все годы проходило успешно, и только одна вещь серьезно мешала ему – воспоминания о биологическом отце. Его воспаленный ум дошел почти до безумия: ему стали видится сны наяву, а каждую ночь он видел один и тот же сон про отца. Страхов решил, что подсознание хочет передать сознаю какое-то важное воспоминание об отце, и вскоре эта навязчивая идея стала сводить его с ума, он боялся, что скоро не сможет отличить реальность от иллюзии. Тогда озадаченный психолог отправил его к психиатру, который выписал ему сильно действующие успокоительные. Терапию после этого он оставил, но только на два месяца, чтобы определиться, зачем именно он на нее ходит. Встретив Наташу, Страхов возобновил встречи с психотерапевтом и стал терпеливо ожидать результата. И вот спустя столько месяцев он вновь почувствовал сильную волну беспокойства и решил опять поднять вопрос об отце.
– Понимаете, Евгений, психику можно сравнить с луковицей. Мы снимаем слой за слоем, чтобы добраться до сердцевины. Не пускает ваша психика нас в то воспоминание, значит, считает, что вы с этим воспоминанием не справитесь, – размеренно проговорил психотерапевт и, раскрыв свой блокнот, спросил, – Скажите, что сегодня вас беспокоит?
– Моя сестра лежит в больнице. Ей предстоит операция. Ничего страшного, она плановая. Нужно остановить падение зрения. Наташа попросила о помощи одного из родителей своих учеников. Это хороший хирург, но мне… Я чувствую страх, которого раньше никогда не ощущал. Я не могу спать, и вчера у меня было что-то вроде панической атаки. Наташа успокоила меня, я уснул. И лучше бы не засыпал. Мне приснился ужасный сон – было темно, мы стояли в каком-то лесу, а впереди на опушке стоял большой сейф, похожий на морозильную камеру. Я подошел к нему и открыл его, а там был замерзший ребенок. То есть, он умер и его заморозили, чтобы он оставался таким еще немного, чтобы я мог попрощаться. Мне захотелось умереть там от разрыва сердца. И я уже не понимаю, умер ли я во сне или нет. Но это было единственное, что мне хотелось сделать. Я боюсь за нее, боюсь, что она умрет. Хотя таких последствий от этой операции еще никогда не было.
– Давайте пойдем в этот страх.
Александр Леонидович Скородумов, работавший со Страховым уже два года, знал о настоящей цели, которую преследует его клиент, каждый раз приходя на терапию. Однако ускорить процесс размораживания чувств и возвращения утерянных фрагментов памяти он никак не мог и, конечно, мало верил в возможность подобного результата. Еще с момента консультации, на которую по рекомендации пришел Евгений, он решил помочь молодому человеку справится с психоэмоциональной травмой, возникшей в результате трагической потери отца. Скородумов видел в стратегиях поведения Страхова отголоски не прожитых обид и гнева, знал, что многое из его прошлого вызывает у него душевную боль, но больше всего психотерапевта интересовало тотальное чувство вины, которое его клиент тщательно, но безуспешно скрывал. От сессии к сессии Скородумов терпеливо ждал, когда психика Страхова будет готова к тому, чтобы открыться для более глубокой проработки. Его методы когнитивной терапии предполагали работу с частями через телесную память или арт-терапию. Когда он попросил Страхова почувствовать, где в теле страх, который он испытывает при мыслях о детской смерти, он ответил, что чувствует жжение в середине грудины, в том месте, где обычно висит крестик. Сам страх выглядел, как желтый скользкий комок, но когда они вынули его из груди, он превратился в железную палицу, бессмысленно карающую всех и вся. В конце сессии Скородумов сделал несколько записей в свой блокнот о том, что пациент не может найти жизненную опору, находится в страхах и имеет не выраженные претензии к устройству мира и к Богу.
Терапия принесла Страхову желаемое спокойствие, но оставила неясность, которая обещала скоро превратиться в монстра, ужаснее того, что только что был найден. Решив разобраться с этими ощущениями позже, он поехал в следственный изолятор, чтобы познакомится с клиентом.
Он зашел в темную обшарпанную комнату и увидел перед собой молодого человека лет двадцати семи, бледного, худощавого, с длинными конечностями и вытянутой шеей. Долговязый парень обладал приятной наружностью, его серые раскосые глаза смотрели мягко, по-доброму, на бледных губах лежала улыбка смирения. Он вел себя не так, как другие вели бы себя в подобном положении, он был спокоен и умиротворен.
– Меня зовут Евгений Витальевич. Я буду твоим адвокатом, – сообщил Страхов, усаживаясь за стол.
Парень протянул руку в знак приветствия.
– Антон Ильинский, но вы это уже знаете.
Страхов удивился, но пожал руку в ответ.
– Вы не знаете, как моя бабушка? – поспешно спросил парень, усаживаясь на железный стул.
