Страхов пытался уловить и выразить что-то, что, как ему казалось, было больше, чем он сам, но эта мысль ускользала каждый раз, когда он почти до нее дотягивался. Беспокойство его росло вместе с головной болью. Он старался сформировать собственную позицию и в двух словах выразить весь принцип жизни, который должно было выразить, опираясь только на разум. Ему казалось, что эта мысль будет такая простая и понятная, что все, услышав ее, оставили бы свои споры и зажили бы новой жизнью, ясною и легкою.

Страхов набрал номер матери Измайлова, чтобы сообщить ей новости и успокоить.

– Анна Владимировна, здравствуйте! – бодрым голосом произнес он, когда она ответила на звонок.

– Здравствуй, Женечка. Есть какие-то новости?– спросила она, и голос ее сорвался на визг.

– Вы не переживайте раньше времени, я был у его знакомого, скорее всего Вова сейчас где-то на юге, под Краснодаром. Лежит под сосной да на море смотрит.

– Если бы так, – с малой долей надежды проговорила она.

– Анна Владимировна, – медленно проговорил Страхов глубоким низким голосом, – есть ещё что-то, что вы мне не сказали?

– Женя, он последний месяц стал бредить тем случаем, – осторожно сказал она, выделяя слово «тем», – Ходил мрачнее тучи, хотел что-то сделать, чтобы стало легче, искал адреса, собирался позвонить, всё рассказать, но каждый раз откладывал. Не знаю, решился ли он, мне кажется, он уже начал с ума сходить. Я просила его поехать со мной к врачу, но ты же знаешь, как он на это реагирует.

С каждым словом Анны Владимировны голова Страхова все больше раскалывалась. Начало кружит живот и подступила тошнота. Он постарался быстрее закончить разговор и успеть дойти до машины до того, как начнется приступ.

– Я понял. Я сделаю, что могу. Мы его найдем, – сказал он и отключил телефон.

Но виски уже сдавило, и всё тело пошло ходуном. Когда он сел в водительское кресло, в глазах потемнело, и легкое закололо так, что он не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть, на несколько мгновений он потерял сознание. Очнувшись, дрожащими руками достал таблетку, проглотил ее и упал грудью на руль, ожидая, когда закончится приступ.

Владимир Измайлов родился тридцать лет назад в знойный летний день в половину шестого утра. Сложные роды уже старородящей (по медицинским меркам) женщины отняли сон у всех дежуривших в ту ночь акушерок. Когда раздался крик новорожденного, врач с усталой улыбкой на лице сказал: «Ну, господин, вы и заставили нас попотеть». Долгожданный ребенок, единственный наследник отцовского дела был настоящим подарком судьбы для родителей. Они растили его, как будущего гения, вкладывая все свои силы, деньги и время в образование сына с самого раннего возраста. Он подавал большие надежды, исключительно всё учителя видели в нём потенциал и всячески его раскрывали. Вскоре он стал выступать на конкурсах и побеждать конкурсы по игре на фортепиано. Как только он проявил интерес к виолончели и гитаре, ему тут же купили инструменты и отправили на занятия. Мама каждый вечер говорила, что он самый талантливый ребёнок на земле и что он обязательно станет выдающимся деятелям в какой-то области.

Тринадцать лет его выдающаяся личность стойко выдерживала натиск тех, кто раскрывал её потенциал. Но после тринадцати перед ним открылся новый мир, где нет обязанностей, конкурсов, занятий, а есть чувства и другая реальность. И личность была рада избавиться от постоянного чрезмерного давления возложенных на неё ожиданий, так что поддержала животные желания тела и скрылась в тени, изредка показываясь на свет. С появлением наркотиков в жизни юного Вовы начался новый этап, где он сам легко и без усилий мог менять пространство и получать эйфорию, и тот иллюзорный мир захватил его, оградив от реального мира.

Проделанная родителями и учителями работа, конечно, не пропала даром, и общество, в котором он баловался наркотиками было исключительно образованным, не обделенным талантами. В семнадцать лет он познакомился с группой начинающих режиссёров и нашёл своё дело. С тех пор он стремился стать режиссёром. Деньги на технику и необходимое обучение отец с радостью дал, надеясь, что с приобретением цели в жизни, сын бросит пагубные привычки. Но этого не произошло. Каждые встречи этой группы начинались с таблеток, которые вдохновляли их на новые идеи и прорывы в наработанном материале.

Измайлов начал писать сразу четыре сценария, каждый из которых считался недурным с точки зрения старшего профессионального поколения. Но за двенадцать лет он так и не закончил ни один из них. Чтобы тренироваться, он открыл продакшен и стал снимать рекламу для разных компаний. Заказов было много, но успевал выполнить он меньше половины от них.

В любви Измайлов счастья не находил и говорил, что никуда не спешит. Он или просто игнорировал серьёзные отношения, или соглашался на регулярные встречи с условием не торопить его ни в чем.

С Женей они познакомились в восьмом классе, когда родители Вовы решили перевести его в другую школу. Вова сдружился со всеми, кроме Жени, потому что тот показался ему слишком надменным и неинтересным человеком. Все изменилось после одного случая, когда одноклассник украл у учителя часы и подкинул их Вове. Назревал большой скандал, учитель настаивал на отчислении Вовы из школы, что поставило бы под угрозу его золотую медаль. Женя поверил в невиновность новенького и сумел убедить перепуганных и озлобившихся взрослых в том, что у него не было никаких причин вредить учителю, что для его интеллекта это преступление слишком плохо спланировано и исполнено, и если часы вернулись к владельцу, то не стоит доводить дело до отчисления. Учитель сопротивлялся, пока Женя не сказал, что взрослым стоит лучше владеть собственными эмоциями и лучше провести некоторое исследование прежде чем осуждать невиновных. Через несколько месяцев учитель уволился из-за повторяющихся конфликтов с коллегами, а Вова и Женя стали близкими друзьями. Импульсивная, творческая натура требовала сделать что-то в память об этом событии и о том, что такое настоящая дружба, но не смог тогда придумать ничего подходящего. В двадцать один год Женя подарил Вове часы, о которых тот мечтал, но на утро после вечеринки, они пропали. Вова чувствовал себя ужасно виноватым и придумал способ извиниться перед другом – набил себе татуировку с изображением этих часов на левой руке.

– Часы! – воскликнул Женя и набрал номер знакомого патологоанатома, – Алена, привет, не отвлекаю? Я тебя очень прошу сказать мне, если к тебе привезут кого-то с татуировкой часов на левой руке. Спасибо!

Страхов посмотрел на время и, поняв, что уже очень опаздывает к сестре, скорее прыгнул в машину и домчался до областной больницы. В приемном отделении он столкнулся с отчимом.

– Привет, – сухо сказал он в сторону отчима и обнял мать.

– Виталик беспокоится за Лизу, – тихо прошептала Валентина Валерьевна.

– Очень несвойственное ему чувство, – сердито проворчал Страхов.

Отчим зло посмотрел на пасынка, отозвал его в сторону, чтобы Валентина Валерьевна не слышала, и сказал:

– Да, я твоим отцом никогда не был. И не стану. Но не мешай мне быть её отцом.

Страхов в ярости сверкнул глазами и, не дожидаясь разрешения врачей, прошел по коридору к лифту, поднялся на шестой этаж в отделение офтальмологии и, надев белый халат, проскочил к операционной.

Лиза, накрытая тонким одеялом, лежала на кушетке перед дверью операционной и ждала возвращения хирурга и медсестер. Все её маленькое тельце ходило ходуном, словно её бил озноб. Она сразу заметила брата, и ее лицо озарилось ласковой улыбкой.

– Боишься? – шепотом просил Страхов, присев перед кушеткой.

– Вроде бы уже нет, – тихо ответила Лиза дрожащим голоском, – но почему-то ещё трясёт.

– Все будет хорошо, – прошептал он и погладил её по крохотной голове.

От него исходило столько тепла, что Лиза не смогла не почувствовать внезапную перемену в его отношении.