Светлана Комиссарук Есть два момента, характерных для нашего, и не только нашего, менталитета.
Молодые мамы часто не готовы к тому, что роды и материнство – это не так эстетично, как в интернете, что это кровь, боль, грязь, что новорожденный писает, какает, срыгивает. Для всего постсоветского общества характерна романтизация «таинства рождения» и «таинства материнства». Не говоря о том, что роженицы не владеют информацией о том, что во время родов происходит с телом и как помочь себе в процессе рождения ребенка.
При этом в государственных (не знаю, как в частных) медицинских учреждениях уделяется мало внимания поддержке рожениц. Хуже того, прямо в процессе родов в их адрес отпускаются циничные, порой хамские замечания, на грани издевательства. Персоналу в голову не приходит, что роженице нужна психологическая поддержка и ровный фон профессионализма вокруг. Хотя бы потому, что она одна и ей страшно.
Первая возможная травма материнства – это травма от космического одиночества, чувства, что ты себе больше не принадлежишь, да еще и отвечаешь за все на свете: за себя и ребенка, за его питание, режим, гигиену, а также домашнее хозяйство, самочувствие близких и даже нехватку денег. С первых дней наваливается и груз ответственности за ребенка, и огромный воз совершенно новых забот и проблем. В этот сложнейший момент вхождения в материнство молодых мам в роддоме чаще всего не только не успокаивают и не ободряют, но запросто могут походя спросить: «Че орешь?» Или посоветовать: «Раньше надо было думать».
Так что эта первая травма связана, как правило, с человеческим фактором, а не с объективными причинами послеродовой депрессии: гормональными бурями, перестройкой организма, стрессом, шоком от того, что женщина не узнает своего тела, устает, не справляется с эмоциями. (К этим переменам тоже необходимо готовить и готовиться.)
Относительно недавно послеродовая депрессия стала официальным диагнозом, специалисты знают, как с ней работать, существуют четкие представления о том, как ее лечить. Но сложно что-то советовать, когда ко всем трудностям материнства добавляется травма от профессионального медицинского цинизма. Он приобретается в первые же годы работы, с годами усиливается и, видимо, нужен как защита от ежедневных столкновений с человеческой болью. Далеко не все медики любят свое дело, пациентов тем более, но остаются в профессии, и это превращается в пытку для всех.
Многие русскоязычные мамы рассказывают, что их материнство началось с травмы, вспоминают, как одиноко чувствовали себя во время родов. Мало того что им было больно, но они почти не понимали, что происходит. И случай нашей героини – далеко не самый тяжелый.
Когда человек испытывает сильную боль, ему жизненно необходима иллюзия контроля. Ему важно понимать, от чего эта боль, сколько она будет длиться, возрастет ли ее интенсивность и вообще – нормально ли это все? Кто-то обязательно должен быть рядом, объяснять, подбадривать, говорить, что делать, держать за руку, наконец! Поэтому я советую добиваться присутствия близкого человека при родах.
Новые мамазонки
В детстве я завидовала даже своей беременной кошке. И не хотела быть ни учительницей, ни космонавтом. Я всегда хотела детей. Наташа Ростова хотя бы в юности была полным романтики мечтательным созданием и только к концу «Войны и мира» в результате сложной эволюции превратилась в машину для родов. А я с детства тупо хотела быть такой машиной.
До определенного момента ближе к тридцати я вообще не понимала, для чего еще нужны мужчины. Особенно любимые. Будучи устроенной так элементарно, я миновала любовные метания, подобные тем, что описаны Толстым в нескольких томах. Если мужчина не собирался размножаться, для меня было очевидно, что продолжать с ним отношения не имеет смысла.
В этом не было ничего от волевого «принятия решения». Объяснялось все до животного просто: как человек не прыгает в пропасть, так я не прыгала в бесплодные отношения с мужчинами. Когда героини фильмов и книг шептали возлюбленным «желанный мой», мне казалось, что они что-то мудрят и усложняют. Как мужчина может быть желанным сам по себе?
И конечно, я с благоговением относилась к рожавшим женщинам. Они казались мне причастившимися какой-то великой тайны. Тайны гораздо более значительной, чем все загадки всех мадридских дворов, описанные дюмами, радзинскими и джеймсами хейдли чейзами. Роддом казался мне землей обетованной, храмом, желанной целью жизненного путешествия. И когда я забеременела, то думала только: «Не может быть». И когда оказалось, что может, – была счастлива. И, по-моему, это нормально. Проще, чем находить счастье в творчестве или, там, в труде, но все же сложнее, чем осчастливливаться покупкой лаковых сапог.
Наверное, похоже на историю болезни. Понимаете, теперь мне кажется, что я одна такая конченая идиотка. Что у всех все проходит приземленней и спокойней. Что в процессе рожания и воспитания ребенка нет великого предназначения, а смысла – чуть, во всяком случае, не больше, чем у кошки, то есть – в продолжении рода.
Анна Быкова Хотеть в первую очередь детей – вполне объяснимая биологическая программа. Изначально брак служил именно этой задаче. И успешность брака оценивалась по тому, сколько родилось детей, сколько из них выжили и стали полезными членами общества. Желание прежде всего отношений табуировалось. Нормой было, когда молодожены впервые видели друг друга на свадьбе. Жениха подбирали родители исходя из предположений о его способности прокормить семью. Невесту выбирали исходя из предположений о состоянии здоровья – сможет ли она рожать здоровых детей. А вот про психологический комфорт в отношениях стали задумываться относительно недавно, когда брак перестал быть обязательным условием выживания и продолжения рода.
Хотеть детей, когда сама еще ребенок, – это, я бы сказала, социокультурная норма. Помимо сильных биологических программ, есть еще воспитание. С детского сада девочке говорят, что она будущая мама. Первая ее игрушка – пупс, которого она укачивает, подражая маме. Сюжетно-ролевые игры девочек в моем детстве часто ограничивались играми в дочки-матери, и уже в эту игру органично вплетались игры в магазин, школу и больницу. Подавляя протест девочки против колючих рейтуз осенью, мамы говорили: «Одевайся теплее, тебе еще рожать!» Вряд ли кто-то говорил: «Сбереги свое здоровье для науки». Если со всех сторон транслируются в явном или не явном виде установки о «главном предназначении женщины», то это легко становится частью представлений о себе.
Хотеть детей – норма. Впрочем, как и не хотеть. Я думаю, есть определенная польза для человечества в том, что мы все разные. Хорошо, когда человек точно знает, чего он хочет и чего он не хочет. Что ненормально – это не хотеть детей, но рожать их, следуя социальному сценарию «теперь надо детей заводить». Кому надо? Зачем надо?
Отцы
Ни к одной из тех, с кем я лежала в палате роддома, ни разу не пришел муж. Так получилось. Мужья остались далеко за кадром. Да женщины их и не ждали. Они тихо отдыхали от девятимесячных трудов и готовились к бесконечной каторге домашней работы, которая ожидала их впереди. Ведь что, собственно, произошло? Беременность, роды, дети – так положено.
У всех, кроме меня, новорожденный был вторым или третьим ребенком. И самым интересным в нем был его пол. На разные лады обсуждались плюсы и минусы появления в семье мальчиков или, наоборот, девочек. «Ничего, будут у вас две помощницы. Может, еще родите мальчика…», «А кто у вас первый? Девочка? А теперь пацан? Видите, как по заказу!» Под окна палаты приходили мамы, золовки, свекрови, сестры. «А глаза чьи? А нос? Его? Ну, ничего…» Приносили кастрюльки с едой, соки, йогурты. Пакеты подтягивали веревкой, потом ели, сидя в кроватях в казенных ночнушках с печатями.
