Ей хватило пятнадцати минут, чтобы доехать до Содо, как сокращенно называли район Саут-оф-Даунтаун[9]. К тому времени как она заехала на парковку обветшалого торгового комплекса, где проходило собрание группы поддержки, ее вновь охватила грусть. Естественное состояние – ведь она шла, вероятно, в единственное место во всем мире, где могла чувствовать себя сколь угодно несчастной, не испытывая при этом необходимости извиняться, поскольку все на этом собрании были по-своему несчастны. Сеансы психотерапии, разумеется, заслуживали доверия, но они подразумевали оценки и негласное ожидание того, что ей должно стать лучше.

А сегодняшняя встреча не давала оснований к таким притязаниям. «Группа поддержки родителей пропавших в Сиэтле детей» – просто шикарное название для компании людей с одной общей ужасной проблемой: у всех них пропали дети. Сэл называл это актом самобичевания. И он не ошибался. Но иногда Марин нуждалась именно в таком акте.

Миновал уже год, три месяца и двадцать два дня с худшего момента в ее жизни. С момента, когда она совершила худшую из ошибок. И никто в том не виноват, кроме нее.

Если б она не выпустила ручку Себастиана, чтобы написать эсэмэску, если б они раньше зашли в ту кондитерскую лавку, если б она не затащила его в книжный магазин, если б она раньше оторвала взгляд от телефона, если б… если б… если б… если б… если б…

Психотерапевт убеждал ее прекратить зацикливаться на том злосчастном дне. Говорил, что бесполезно снова и снова прокручивать в голове каждую его секунду, как будто каким-то волшебным образом могли вспомниться новые важные детали. Что нужно найти способ примириться со случившимся и вновь начать смотреть в будущее, не переставая, безусловно, надеяться на возвращение Себастиана. Что нужно постараться начать вести продуктивную жизнь, несмотря на случившееся, несмотря на допущенную ею ошибку, несмотря на ее последствия.

Марин считала его советы дурацкими. Потому-то ей и не хотелось больше ходить на его сеансы. А хотелось думать только о тех последних моментах. Хотелось продолжать ковыряться в своей ране. Она не хотела, чтобы та заживала, потому что если она заживет, то, значит, все кончено и, значит, ее малыш останется потерянным навсегда. Она не могла уразуметь, почему никто, казалось, не понимал этого.

Никто, за исключением членов группы поддержки.

Она пристально глянула на выцветшую желтую вывеску магазина пончиков, которая уже приобрела оттенок то ли горчицы, то ли лимона. С неизменно освещенной витриной. Если б в прошлом году кто-то сказал ей, что она будет таскаться сюда раз в месяц и проводить время в группе незнакомых людей, она не поверила бы.

Да, раньше Марин многому не могла бы поверить.

Ключи выскользнули из ее руки, но ей удалось подхватить их, прежде чем они шлепнулись в грязную лужу на парковке. А разве сама она в последнее время не барахтается в грязной луже своей жизни? Переживая череду промахов и ловушек, ошибок и угрызений совести, постоянно жонглируя шарами притворства, силясь показать, что все хорошо, когда в душе постоянно царит хаос саморазрушения…

Однажды все эти шары упадут.

И разобьются вдребезги.

По оценкам ФБР, в настоящее время насчитывается более тридцати тысяч дел о пропавших без вести детях.

Это тревожно большое число, и, тем не менее, жизнь родителей пропавшего ребенка проходит в странной изоляции. Если с вами не случилось такого несчастья, вы не сможете понять уникальность кошмара неведения о нахождении вашего ребенка, постоянных мыслей о том, жив он или мертв. Марин испытывала необходимость общения с людьми, жившими в таком особом преддверии ада. Она нуждалась в заслуживающем доверия общении, где могла выплеснуть все свои страхи, исследовать и анализировать их, зная, что другие переживают то же самое.

Марин предложила Дереку посещать эти групповые встречи вместе, но тот отказался. Он вообще не любил говорить о своих чувствах и решительно не хотел обсуждать ничего, связанного с Себастианом. Всякий раз, когда кто-то упоминал их сына, он замыкался в себе. Таков эмоциональный эквивалент абсолютного притворства: чем больше вы будете беспокоиться о благополучии Дерека, тем меньше дождетесь отклика и в итоге, сдавшись, оставите его в покое. Он вел себя так даже с Марин. Возможно, с ней особенно упорно.

Чуть меньше года назад, когда она только начала посещать группу, на встречи приходили семь человек. Тогда они собирались в цокольном этаже церкви Святого Августина. Потом их число сократилось до четырех, и с тех пор встречи проходили в задней комнате пончиковой лавки. Выбор места мог показаться странным, если не знать, что у владелицы «Больших дыр» тоже пропал ребенок.

Название «Большие дыры» могло показаться забавным, но Фрэнсис Пейн не дружила с юмором. Она сразу заявила, что ее заведение – не пекарня, так как здесь подавали только два вида угощения: кофе и пончики. Статус пекарни, как она настаивала, предполагал более высокий уровень кондитерского мастерства, а ей его как раз не хватало.

Фрэнсис еще не исполнилось и пятидесяти лет, но выглядела она на все семьдесят; из-за глубоких морщин ее лицо напоминало изрезанную оврагами карту. Ее сын, Томас, пропал, когда ему было пятнадцать лет. Однажды он пошел на вечеринку, на которой выпивали и баловались наркотиками. А утром не вернулся домой. Никто не помнил, как он уходил с вечеринки. От него не осталось никаких следов. Он просто исчез. Фрэнсис растила сына в одиночку, Томас был для нее светом в окошке. Она ждала его возвращения уже девять лет.

Самой младшей в их группе была тридцатичетырехлетняя Лайла Фигероа. Мать троих детей, она жила с мужем Кайлом. Он работал детским стоматологом, и сама она тоже занималась гигиеной полости рта. У них родились два малыша. Пропавший ребенок – Девон, ее старший сын от предыдущего брака. Однажды его биологический отец, не имевший права опеки, забрал мальчика из школы, и больше его никто не видел и не слышал. Девон исчез три года назад в десятилетнем возрасте, тогда их с отцом видели последний раз в Санта-Фе, Нью-Мексико. Лайла говорила, что хотя Девон не стал жертвой таинственного похищения, его отец сам склонен к жестокости. В детстве Девона, когда малыш не переставал плакать, раздраженный отец специально прижег его ножку на плите, и такая жестокость стала главной причиной того, что она ушла, забрав сына.

Саймон Полняк, единственный отец в их маленькой группе, управлял филиалом компании «Тойота» в Вудинвилле и каждые несколько месяцев приезжал на встречи в новой, вовсю рекламируемой машине. Он и его жена Линдси раньше ходили в группу вместе, но полгода назад они развелись. Линдси увезла с собой лабрадудля[10], а Саймон продолжил ходить в группу. Он любит шутить, что она заключила выгодную сделку.

Их дочери Брианне было тринадцать, когда ее выманил из дома знакомый по интернету, якобы шестнадцатилетний парень, назвавшийся Трэвисом. Расследование показало, что этот тридцатилетний Трэвис работал на складе электроники и жил у своих родителей. Но он исчез вместе с Брианной. Они сбежали четыре года назад, и с тех пор никто о них ничего не слышал.

Каждый первый вторник месяца родители встречались вчетвером в небольшой задней комнате «Больших дыр». Иногда к ним заглядывали новички – Фрэнсис вела страницу на Фейсбуке, и, кроме того, сведения о группе поддержки висели на доске объявлений церкви Святого Августина и на их сайте… В общем, группа была доступна для онлайн-поиска – но новые люди редко приходили второй раз. Групповые встречи, особенно в такой группе, – не для всех.

Сегодня к ним присоединилась новая жертва. Фрэнсис представила ее как Джейми – без фамилии, по крайней мере пока. Войдя в заднюю комнату и увидев состояние новенькой, Марин сразу поняла, что трагедия случилась совсем недавно. Об этом говорили опухшие от слез глаза, запавшие щеки, волосы, еще влажные от душа, который она, вероятно, заставила себя принять, прежде чем выйти из дома. Одежда висела на этой женщине так, словно она недавно сильно похудела. О ее возрасте судить было трудно, но Марин подозревала, что ей ближе к сорока. Рядом с ней стояла спортивная сумка, а ноги в фирменных сандалиях нервно подергивались. Похоже, она привыкла делать педикюр, но сейчас ей было явно не до этого. Отросшие ногти лишились следов лака.