Se il per sempre non esiste lo inventeremo noi.

Мора наморщила лоб, подыскивая верные слова.

— Если вечности не существует, — произнесла она, — мы придумаем ее сами.

Во второй половине дня Нина и Мора бродили вдоль реки Адидже, направляясь к Понте Пьетра, главному мосту Вероны. Эстакада Романера была построена из красного кирпича и известняка, и Нина подумала, что сочетание этих двух разных материалов выглядит одновременно и грязно, и красиво.

Ветер сильно хлестал по воде, и редкие прохожие прижимали к головам шляпы. Течение реки выглядело на удивление бурным, белые барашки волн проносились под мостом.

— Это дух Джульетты, — предположила Мора, — пришедший отомстить всем, кто лапал ее статую.

У моста, где было устроено импровизированное святилище из цветов, свечей и мягких игрушек, они увидели толпу.

— Похоже, там кому-то памятник, — сказала Нина.

Когда они подошли, Нина узнала мужчину и женщину на одной из фотографий в рамке. Это были молодожены, которые прыгнули с моста прошлой весной.

— Пойдем дальше, — сказала Нина. Ей не хотелось думать о грустном. Но всякий раз, оглядываясь на воду, она не могла не думать о паре, которая прыгнула вниз, взявшись за руки, и об утонувшей невесте с короткой стрижкой. По крайней мере, в ее жизни была большая любовь. Что прочитала Мора на той записке? Может быть, нам удастся придумать свою вечность?

— О чем ты думаешь? — спросила Мора. — Ты так притихла…

— О записке, которую ты прочитала по-итальянски, — ответила она. — Si siempre no existe…

Мора засмеялась.

— Мне кажется, это по-испански.

Еще один порыв ветра пронесся мимо, и Нину охватило странное ощущение энергии, приподнимающей ее. Остановившись, она повернулась к Море, выражение ее лица стало неожиданно серьезным.

— Знаешь, первые несколько недель, что мы встречались, я все ждала, что ты меня бросишь, — заговорила Нина. — Я не могла представить, что кто-то такой особенный, такой… незабываемый… запомнит хотя бы мое имя. — Она помолчала. — И вот мы здесь, два года спустя, и знаем, что вечности не существует. Ни для кого. Но я все же хочу придумать ее с тобой.

Редко кому удавалось ошеломить Мору, но в этот миг она, казалось, потеряла дар речи.

— Я прошу тебя выйти за меня замуж, — нервно уточнила Нина.

— Я знаю, — наконец сказала Мора. — И дело в том, что… Я бы согласилась, если бы предложение не было таким банальным.

Нина рассмеялась от удовольствия и облегчения.

— Ты позволишь мне попробовать еще раз?

Мора улыбнулась ей.

— Да.

БЕН

Родители Бена снимали ячейку для хранения личных вещей на складе в нижнем Манхэттене с тех пор, как продали свой семейный дом в Нью-Джерси и переехали в квартиру, но, выйдя на пенсию, мать Бена прочитала слишком много книг о том, как правильно наводить порядок, и пришла к убеждению, что по крайней мере половина всего, что хранится на их личном складе, больше не понадобится. Именно поэтому в субботу днем Бен отправился в центр города, чтобы помочь родителям освободить ячейку.

Когда он приехал, родители уже рылись в башнях из картонных коробок и выбрасывали вещи в огромные черные мусорные мешки.

— Просто выбросьте или подарите все, что не хотите оставить, — сказала его мама.

— Все, что не напоминает о радостных днях? — поддразнил Бен.

Мама игриво взъерошила волосы сына, как она часто делала, когда он был младше. Тогда его это раздражало, но теперь Бен не был против.

— Пожалуй, тебе пора подстричься, — заметила она, не в силах сдержать материнский порыв.

— Давайте сосредоточимся на коробках, хорошо?

Бен сел на запертый сундук и начал перебирать коробки со старой одеждой, отделяя вещи, которые пойдут в благотворительные магазины, от тех, что были в слишком плохом состоянии и больше никому не пригодятся. За этим однообразным занятием мысли его вскоре обратились к Эми, он задумался о том, что так и осталось тайной: об их нитях, о письмах.

Но очевидного решения он не видел. Бену нравилась Эми. Ему нравились ее искренняя улыбка и асимметричные веснушки, ее страсть к работе и то, что между ними все было так легко, как на бумаге. И конечно, больше всего Бену нравились ее мысли, страхи и мечты, невысказанные вслух. Те, которые она раскрывала в письмах.

И Бен подумал, что, возможно, Эми он тоже понравится. Но что, если ей нравится только тот Бен, которого она встретила на этой неделе: герой, помогший нуждающемуся соседу, а не грустный, жалеющий себя коротконитный, от которого Бену никуда не деться?

Он посмотрел на родителей, которым было уже за шестьдесят, — они разбирали сложенные аккуратными пачками свидетельства их совместной жизни, десятилетий, проведенных бок о бок. Разве мог Бен просить женщину — любую женщину! — выбрать его в спутники жизни, если он не мог дать ей того же?

Когда они встречались с Клэр, накануне своего тридцатого дня рождения Бен впервые серьезно задумался о браке и отцовстве в реальном, осязаемом смысле, а не в виде каких-то неуловимых гипотез. И после того как Клэр его оставила, после того как он узнал о длине своей нити, внезапно все те правильные шаги, которые он всегда считал само собой разумеющимися, — женитьба, создание семьи, наблюдение за тем, как растут его дети, как он стареет вместе с женой, — исчезли с его горизонта.

Бену было больно думать, что если бы нити так и не появились или если бы Клэр не открыла его коробку, то он так и жил бы дальше, по столетиями заведенному плану, без лишних вопросов и раздумий. Но теперь эти мысли не давали ему покоя.

— О боже, посмотрите на это! — Из коробки с надписью «Хеллоуин» мама достала маленький костюм тыквы.

Бен подошел, чтобы рассмотреть сувениры в коробке: шляпа ковбоя Вуди, лазерный меч в ножнах, даже матовая искусственная борода, оставшаяся от его годичного увлечения Антонио Гауди после поездки всей семьей в Испанию.

— Чьим-нибудь детям очень понравится, — улыбнулась мама, складывая все в корзину для пожертвований.

Отец уже собирался раздавить пустую коробку, когда Бен заметил приклеенную ко дну маленькую открытку. На ней был изображен мультяшный призрак, кричавший «Бу!», а с обратной стороны его родители написали: «Не бойся! Мы тебя спасем».

— Похоже, мы были немного сентиментальны, — заметил отец Бена.

— Были? — шутливо переспросил Бен.

Но его мать мягко подтолкнула мужа локтем.

— Ну ладно тебе, это была хорошая открытка, — сказала она. — И мы все написали серьезно.

Когда родители вернулись к оставшимся неразобранным коробкам, Бен посмотрел на открытку у себя на коленях, на слова, написанные маминым почерком, и глаза у него странно защипало.

Мама была права. Бен даже не мог вспомнить случая, когда рядом с родителями ему бывало страшно. Он всегда чувствовал их защиту.

Даже когда он неудачно упал с велосипеда, безрассудно заехав не на ту дорогу, и лежал на больничной койке, с тревогой ожидая результатов рентгена, один только вид родителей, вбежавших в отделение скорой помощи, мгновенно придал ему уверенности. И неважно, что они целый час станут укорять его за неосторожность. Стоило их увидеть, и Бен сразу чувствовал себя в безопасности.

Так почему же он не находил в себе сил обратиться к ним сейчас, в самый страшный час своей жизни, когда он больше всего нуждался в их утешении?

«Да, правда причинит им боль, — размышлял Бен, — но не будет ли им еще больнее, если они узнают об этом позже? И подумают, что сын им не доверял? В то время как они всегда были с ним рядом?»

— Мне нужно кое-что вам сказать, — произнес Бен. — Я посмотрел на свою нить. И из-за нее мы с Клэр расстались. Мне остается еще четырнадцать лет. Полтора десятилетия. — Он мимолетно улыбнулся. — Так звучит чуть лучше.

Воцарилась тишина, никто ничего не говорил и не двигался, и Бен забеспокоился: неужели в его родителях что-то безвозвратно треснуло, разбилось в этот краткий миг?