Он разделил тесто на две половины, одну отложил в сторону, а вторую разместил в середине стола, немного присыпав мукой – чтобы не прилипало. Плавными движениями он начал раскатывать тесто, напрягая руки.

Это успокаивало. В детстве Игорь смотрел, как это делает мама, и успокаивался. Его завораживало то, как ее сильные руки давили на скалку, делая из безобразного комка теста тоненькие, аккуратные пластины. Это и было первым толчком, после которого он решил заниматься искусством. Мама стала катализатором, создавшим для него мир, наполненный красотой, что спрятана в привычных вещах: в запахе раскаляющейся духовки, в тонких пластах теста, в россыпи муки на полу…

Были и другие моменты, которые приблизили его к искусству, но все это было позже – в школе, в университете и после. Но мама дала всему этому начало, и Игорь был очень благодарен ей за это.

Когда пирог отправился в духовку, в дверь постучали.

Игорь посмотрел на часы. Был поздний вечер, за окном стемнело, и сильный ветер швырял снег из стороны в сторону. Он не слышал скрипа тормозов Викиной машины, а никто другой в такое время к нему не приезжал.

Игорь быстро ополоснул руки и поспешил открыть дверь.

И через секунду закрыл ее в возмущении.

– Шутишь что ли? – спросил он скорее сам у себя, потому что человек за дверью вряд ли слышал его.

Стук повторился, а вместе с ним появился голос.

– Откройте, мне нужно с вами поговорить, – тихо, почти робко. Если не прислушиваться, то можно подумать, что это мышь скребется на крыльце.

Игорь набрал воздуха в легкие и попытался при помощи задержки дыхания усмирить гнев. А ведь только успокоился – что теперь, второй пирог готовить?

– Убирайтесь, или я вызову полицию.

– Мне некуда идти!

Нет, ну это уже совсем наглость. Игорь рывком распахнул дверь и уставился на замерзшую глазастую девчонку сверху вниз. Днем, при свете и с макияжем, она казалась немного старше, сейчас же Игорь был уверен, что перед ним вчерашняя школьница – усыпанная снегом шапка сползла на глаза, шарф покрылся инеем, руки в порванных перчатках сцеплены в замок – видимо, так теплее.

– Что вам нужно? Я неясно выразился?

– Я знаю, что вы злитесь, но мне больше некуда идти. Из-за вас меня выгнали из квартиры, я осталась на улице, и…

Игорю стало смешно.

– Из-за меня?! Может быть в следующий раз заберетесь ко мне в спальню через окно и обвините меня в излишней грубости?

Ему хотелось схватить ее за воротник и встряхнуть как следует, чтобы вместе со снегом осыпалась на землю природная наглость.

Девчонка моргнула и сдвинула шарф вниз. Игорь увидел ее посиневшие от холода губы и подумал, что она приехала не на такси – следов у дороги не было. В такое время сюда ходит только электричка, а от станции топать больше километра…

Сумасшедшая.

– Мне некуда идти, – повторила она.

Игорь оперся плечом о косяк. Он не собирался уступать, эта девчонка слишком много о себе думает.

– Позвоните друзьям. Родным. Мне плевать кому – это не мое дело.

Она взглянула на него так, словно Игорь был исчадьем ада. Потом спохватилась, отвернулась и, опустив острый взгляд в пол, пробормотала:

– У меня только сестра, а она… К ней… В общем, к ней нельзя, потому что там племянник, у него аллергия на кошек.

Игорь помотал головой.

– На кошек?

И тут откуда-то из-под куртки девчонки раздалось жалобное мяуканье.

Игорь проматерился. Девчонка вылупила на него глаза, явно не ожидая от него подобных выражений.

– Почему бы просто не выбросить комок шерсти на…

Он замолчал на полуслове, потому что был уверен – вот сейчас его убьют. У нее был такой взгляд, будто Майков только что предложил расчленить младенца.

– Это бесчеловечно!

– Вы меня осуждать явились? Сейчас от меня зависит, замерзните вы на улице или же проведете эту ночь в тепле.

Девчонка прикусила язык.

Майков снова осмотрел ее с головы до ног. Он попытался вспомнить ее имя, но все воспоминания о ней в голове с лихвой перекрывались одним – как она вломилась в его студию. Даже сейчас от мыслей об этом ему хотелось рвать и метать.

– Вообще-то, – она снова потупила взгляд. – У меня есть материал для шантажа.

Игорь ошарашенно открыл рот.

– Что у вас есть?

– Фото ваших картин. Незаконченных. Заказчики явно не будут рады, если фото появятся в интернете, так ведь?

Майков обхватил себя руками и понял, как сильно попал. Большинство картин были написаны с натуры, какие-то – на заказ в подарок. Они не должны просочиться в сеть в каком бы то ни было виде.

– А вы не лучше, чем ваш друг, – со злой усмешкой проговорил он и повернулся, глядя на девушку в упор.

Она моргнула.

– Что?

– Не стройте святую невинность. Вы прекрасно знаете, каким способом он добился сегодняшнего интервью.

– Я не… Я ничего не знаю! Я, правда не…

Игорь не хотел ее слушать. Он отошел в сторону, показывая, что путь в дом свободен. Девчонка на секунду замешкалась, а потом поспешила войти.

– Свободная комната на втором этаже, первая дверь. Ванная в конце коридора. И если ваш кот испортит что-либо в этом доме…

– Хорошо! – выкрикнула она, явно все еще не веря, что ее пустили в дом. – Я поняла. И простите за то, что…

– Не трудитесь. Спокойной ночи.

Он поспешил уйти на кухню, пока не передумал.

Аня на цыпочках вошла в комнату и тихо закрыла за собой дверь. Все то время, пока она поднималась сюда по лестнице, ей казалось, что сейчас ее поймают за капюшон и вышвырнут отсюда. А потом натравят на нее полицию.

Она сядет в тюрьму, а Бусю выбросят на улицу! Ужас.

Комната оказалась просторной, но пустой, как, впрочем, и все в этом доме. Большая кровать занимала приличную часть пространства и, увидев ее, Аня ахнула. Прежде она такие видела только в кино. Именно на такие кровати в мелодрамах мужчины бросали своих спутниц, и те падали, погружаясь в мягкие объятия обтянутых шелком подушек. После этого над ними непременно нависали, их тела покрывали поцелуями, а дальше… Дальше происходила смена кадра, и зритель видел залитый утренним светом пол.

Аня всегда умирала от несправедливости, когда в фильмах горячие сцены прерывали на самом интересном месте. Лёлик говорил, что все это из-за недостатка секса. Аня была с ним согласна, ведь само слово секс употреблялось ею все реже и реже. Он был, как детские воспоминания – вроде иногда что-то всплывало в памяти, но было таким расплывчатым и, честно говоря, малоприятным, так что и без этого жилось нормально.

Буська мяукнул, напомнив Ане о своем бедственном положении в рукаве ее куртки. Она поспешила скинуть верхнюю одежду грузной кучкой у кровати. Котенок ошарашенно глазел на нее, выпучив глаза, и Аню впервые за вечер сковали слезы.

Сейчас, когда она нашла хоть и временное, но решение своей проблемы, стало вдруг так не по-человечески себя жаль. У нее была сложная жизнь: взлеты и падения, потери, попытки подняться на ноги с колен. Она многое пережила, но каждый раз, когда судьба ударяла под дых, было больно, как в первый раз.

– Что смотришь? – спросила она у котенка. – Голодный? Терпи до завтра. Я же терплю.

Она стянула с себя одежду и, оставшись в майке, трусах и теплых носках, забралась под одеяло. Буся дрожал и жался к ней, шугливо оглядывая пространство.

Аня поплакала еще пару минут, а потом вздохнула, уставившись в потолок.

И ее накрыло осознанием.

Она в доме у Игоря Майкова – самого крутого художника в городе. Она спит на купленных им простынях, а хозяин дома нервно вышагивает на первом этаже.

Ей еще со многим предстояло разобраться: решить, что делать дальше, найти деньги и жилье, забрать у Лёлика остатки вещей и, наконец, поговорить с ним обо всем случившимся.

Но сегодняшний день был таким длинным и отнял столько сил, что Аня закрыла глаза и, не думая ни о чем, погрузилась в сон.

Игорь проснулся, почувствовав, что его дом шатается. На секунду ему показалось, что началось землетрясение. Вибрация отпружинивала от стен и цепляла кровать, прошибая тело Майкова насквозь.