Внутри здание состояло, по ощущением, из одних сплошных коридоров со множеством запертых одинаковых дверей с номерами, в расположении которых не виделось никакой системы. Здесь Анна ориентировалась плохо, поэтому не стала рваться вперёд и уступила возможность дёргать все подряд ручки спутнику, сама же молча двигалась следом, чувствуя себя при этом лишней. Понятно, что от неё требовалось только поручительство и это правильно, но всё равно ощущение было странным.

За годы, прошедшие со смерти отца, она быстро привыкла самостоятельно решать все вопросы, разговаривать и договариваться, и всё это – в одиночку. Была, конечно, Татьяна, добрая дородная женщина, которая приходила помогать по хозяйству, а вернее – вела его сама. Было четверо работников управы, помимо Анны, но все свои места занимали давно, службу знали прекрасно и справлялись с ней без понуканий.

Ей никто не пытался навязаться в компанию и в помощники, один только Старицкий, но и тот не слишком настаивал. Отношение горожан было понятно: она – Набель, а что у города теперь хозяйка, а не хозяин, для них не играло особой роли. Она и в детстве всегда была заводилой и очень редко следовала за кем-то. Одиночество порой тяготило Анну, но привычка быстро справлялась с давящим чувством, а отсутствие других вариантов и вовсе делало размышления об этом пустыми и бессмысленными.

Оказаться вдруг не одной, и притом – ведомой, было очень непривычно. Вроде бы мелочь, ну что такое одно посещение приисковой конторы? А всё равно – странно. И любопытно. Особенно любопытно со стороны наблюдать за Косоруковым, таким серьёзным, спокойным, уверенным, знающим…

Это любопытство, граничащее с любованием, удерживало рядом с охотником гораздо крепче необходимости и желания узнать разгадку смерти Шалюкова. И Анне оставалось только радоваться, что она не любила откладывать дела на потом и предпочитала решать проблемы сразу: они не успевали накапливаться и при необходимости давали возможность взять перерыв и потратить его на что-то… вот такое. Тот же объезд города вполне можно было отложить на завтра, а сегодня – понаблюдать за охотником.

Милохин оказался прав, в охрану прииска Дмитрия никто с распростёртыми объятьями не принял. Присутствия градоначальницы хватило на то, чтобы его выслушали, вполне убедительно посетовали на отсутствие мест, предложили попробовать себя в качестве старателя… В общем, то ли рекомендация не помогла, то ли им правда никто не требовался.

На Анну рядом с приезжим пожилая делопроизводительница поглядывала с интересом и порывалась что-то спросить, но так и не решилась, а та предпочла сделать вид, что не заметила интереса. Тем более интерес был простым и понятным: прежде Анна с незнакомыми молодыми мужчинами по инстанциям не ходила. Но слухи градоначальницу не беспокоили.

Зато, как неожиданно выяснилось, беспокоили охотника.

– Думаю, сегодня уже поздно кого-то расспрашивать, вам стоит отдохнуть с дороги, а завтра я покажу место убийства и провожу на прииск, – предложила Анна, когда они вновь вышли на улицу. – Мне тоже нелишне туда прогуляться.

– Удобно ли? – с сомнением глянул на неё Дмитрий. – Нас и так уже заподозрили в нехорошем, – он кивнул на дверь конторы, – стоит ли усугублять совместными поездками? Хм. Вас это забавляет?

– Спасибо за заботу о моей репутации, но беспокоиться о ней не стоит, – действительно развеселилась она. – Я хозяйка города, мне позволено несколько больше, чем обычной незамужней девушке моего возраста.

– Вам виднее, – нехотя согласился он, не желая вступать в спор. Для дела её компания была кстати, а личное… На то оно и личное, чтобы позволить ей решать самостоятельно.

– Как вы стали охотником за головами? Мне кажется, вам не очень подходит это ремесло, – заметила Анна, меняя тему разговора.

– Зато за него хорошо платят, – невозмутимо отозвался Косоруков. – И оно не противоречит моим принципам, потому что охотиться на бандитов – вполне достойное и полезное занятие.

– А как вы доказываете, что действительно убили этого преступника? На самом деле приносите голову?

– Иногда удаётся привезти его живьём, – усмехнулся Дмитрий. – Но всякое бывало, да, у меня для этого специальный зачарованный мешок есть. Не всегда голову, иногда довольствуются рукой, если на ней есть особая примета, или каким-то предметом. Обычно ещё и документы прихватываю, если они есть. Они не все обременены паспортами.

– Значит, у вас и топорик при себе имеется? Голову отделять.

– Топор в любом путешествии полезная вещь.

– Хотела бы я на это посмотреть, – рассеянно проговорила она и задумчиво склонила голову набок, глядя перед собой.

– На что?

– На то, как вы готовите этакий отчёт, – пояснила девушка, неопределённо взмахнув рукой – не то охватила пространство перед собой, не то примерилась воображаемым топором к воображаемой шее. – Мне кажется, вы слишком щепетильны для такого.

– Вам кажется, – пробормотал Дмитрий, в который раз пытаясь убедить себя, что это не его дело и не стоит лезть в чужие странности. Но госпожа Набель с подобными рассуждениями впечатляла его гораздо сильнее, чем мамонты, поэтому он не выдержал: – А вы, мне кажется, уж слишком спокойно относитесь к подобным вещам.

Анна искоса бросила на него непонятный, пробирающий взгляд и ответила:

– Мне было семнадцать, когда началась война. Через два года заболел и умер отец, и я заняла его место. Так что – вам тоже кажется, – она смягчила слова улыбкой, но на это Косоруков не обратил внимания.

Продолжать разговор Дмитрий не стал, но решил попытать счастья и расспросить вечером Милохина. Не о госпоже Набель, не очень-то это достойно – обсуждать за глаза девушку, но о войне и о том, как она обошлась с этим городом. Никаких разрушений он не наблюдал, значит, в городе боёв не было, но упоминание множества трупов в окрестностях, оставшихся с войны, говорило о многом. Не могли чиньцы проигнорировать это место: неподалёку удобный участок Клубнички, где можно наладить переправу, да и золотой прииск – лакомый кусок, пусть и небольшой.

Распрощались они всё на той же центральной площади, и Анна зашагала в управу. Во-первых, она жила в том же здании на третьем этаже, куда вела отдельная лестница из зелёного заднего дворика, в который, в свою очередь, ближе всего было пройти сквозь здание. А во-вторых, стоило узнать, не случилось ли чего-нибудь в её отсутствие. Серьёзного – вряд ли, иначе бы её нашли, но какие-то прошения и письма исключать не стоило. Завтра она планировала уехать на целый день, и перед этим стоило всё проверить.

А Дмитрий, немного постояв и проводив девушку взглядом, двинулся дальше, мимо «Мамонтовой горки». Сидеть в трактире не хотелось, спать – тоже, поэтому он предпочёл пройтись и осмотреться. Лучше бы, конечно, продолжить расследование, но он пока не знал, за что можно взяться в городе. А ехать на прииск на ночь глядя, когда в округе полно упырей… Он не был трусом, но зачем рисковать попусту? Две недели это дело лежало и ждало расследования, ещё один вечер ничего не изменит.

В трактире он уже был и всё, что трактирщик считал нужным сообщить по делу, узнал. Поговорить с завсегдатаями? Не факт, что они станут откровенничать, а даже если и станут после бутылки, вряд ли расскажут что-то полезное. Судя по всему, с малознакомыми людьми Шалюков не откровенничал, а близких знакомых не имел. И не пил, так что рассчитывать на пьяные откровения не приходилось.

То же касалось и борделя. Обычно в такие места стекалась масса сведений, полезных и совершенно не нужных, но вряд ли там могли что-то знать о человеке, ни разу этот самый бордель не посетившем.

Церковь?..

Дмитрий, уже миновавший её, обернулся и вгляделся в золотые купола, залитые розовым закатным светом. Трактирщик упоминал, что в день перед смертью Шалюков посещал службу, значит, человеком был верующим. Конечно, набожность плохо сочеталась с остальным портретом покойника, но почему бы не проверить. Вдруг Шалюков так переволновался, что побежал исповедоваться местному священнику, как его? Отцу Алексию?