Только на…

— Почему… — хрипло выдыхает Гермиона. — Почему… он не плачет?

Северус испуганно смотрит на акушерку, которая передает ребенка медсестрам. Трое сотрудников склоняются над младенцем, передавая друг другу какие-то предметы. Северус смотрит то на Гермиону, то на женщин, но сам ничего не понимает.

Очевидно одно.

Что-то не так.

— Он не плачет, — во второй раз громче произносит Гермиона.

Северус распахивает губы, когда одна из женщин оборачивается. Происходит диалог взглядами, который ни один мужчина, наверное, не в силах понять, даже если попытается, а потом приходит оно.

Осознание.

Северус видит, как Гермиона открывает в беззвучном крике рот, как ее скручивает в узел от свалившегося на ее плечи горя, и как оно причиняет ей почти физическую, ощутимую боль по всему телу.

Как ни убегай от прошлого, однажды оно тебя найдет и всадит нож тебе в спину в тот момент, когда ты совершенно не будешь к этому готов. Всякое действие или бездействие влечет последствия. А вот серьезные они будут или нет — решать кому-то, кто выше всех нас, смертных.

Северус чувствует, как у него подкашиваются ноги. Он сползает на колени возле ее постели, не чувствуя собственного тела, но не выпуская ее руки из своей. Последствия настигают его. Настигают именно сейчас. Это его расплата.

Здоровенный такой счет за грехи военной жизни.

Долгожданный ребенок, наследник рода и последняя надежда…

Появляется на свет вечно спящим.

— Господи, — хрипит Гермиона, а Северус не может заставить себя вдохнуть, — Господи…

Гермиона глухо орет боль в подушку, уткнувшись в нее носом, широко раскрыв рот и зажмурив до искр глаза. Северус тянется к ней трясущейся рукой, обхватывает дрожащее лицо ладонью и склоняется ниже, прикасаясь к ее лбу своим.

— Гермиона, — он не слышит собственного голоса, — это я виноват, — он не понимает, говорит это вслух или лишь думает об этом. — Это все моя вина.

Это я не вмешался тогда в Мэноре. Это я тебя не защитил. Ты была не права, когда сказала, что так должно было случиться, и тебе никто не мог помочь. Так не должно было случиться. На твоей руке не должны были появиться эти буквы.

Темная магия клинка Беллатрисы Лестрейндж не должна была оставить свои шрамы не только на твоей коже, но и глубоко внутри тебя.

Ты имеешь право быть матерью, как и любая другая волшебница. Чистокровная, полукровка, маглорожденная. Не имеет значения. Все имеют на это право. Беллатриса Лестрейндж отобрала у тебя это право.

А я ей не помешал это сделать.

Любовь моя, я позволил ей забрать у тебя это право.

— Дайте его мне, — хрипит Гермиона, протягивая свободную дрожащую руку вперед.

Медсестры переглядываются, но акушерка не дает им времени на размышления. Берет младенца в голубом одеяле на руки и держит его так, будто… Будто он в порядке. Гермиона высвобождает пальцы из руки Северуса и тянет дрожащие ладони вперед. Акушерка, не в силах скрыть искренней жалости и сочувствия, кладет кулек ей на грудь и отходит на два шага назад.

Северус смотрит на то, как Гермиона склоняется над вечно спящим младенцем с безграничной любовью, и ее лицо изломляется судорогой боли, когда она не сводит взгляда с его закрытых век, трепетно прижимая кулек к груди.

Я должен был защитить тебя.

Вина захлестывает Северуса целиком и полностью, в мыслях гудит только одна установка, только одна цель. Избавить ее от боли, как он и поклялся себе в тот день, после первой консультации у Августа Сепсиса. Она не будет жить с последствиями боли, не во второй раз.

Только не снова из-за него.

Палочка выпадает из рукава Северуса, и он сжимает ее в своей дрожащей ладони. Он знает об этом заклинании всё. Он начинает искать его в тот же день, как они возвращаются от Сепсиса домой. Северус тратит почти три года на поиски, но они не приносят успеха.

И тогда вопрос встает ребром. Северус снова прибегает к тому, чем зарекся никогда больше не заниматься. Он создает заклинание. Единственное правило, которое он соблюдает: он не использует темную магию, от нее один лишь вред.

Он ищет источник в светлой магии, в нейтральной. Смешивает вариации разных столетий и десятилетий, проводит опыты, тратит на это несколько лет. Он, по сути, даже не предполагает, что станет этим заклинанием когда-нибудь пользоваться, но решает довести дело до конца.

Однажды он использует его.

Джеймс с размаху падает с метлы с большой высоты и растягивает несколько мышц в одиннадцать лет, когда тренируется с Дейзи на заднем дворе дома. Чудом он ничего себе не ломает. Северус не только лечит сына Поттера без последствий, так еще и забирает себе его боль от воспоминаний об этом и лишает этих воспоминаний Дейзи.

С Джинни они договариваются о том, что это останется только между ними. Она поэтому так не хотела отправлять его в большой спорт. Материнское сердце дрожит и обливается кровью, когда она видит падение сына с огромной высоты.

Через год Джинни не выдерживает и просит Северуса избавить и ее от воспоминаний. Он соглашается.

Тогда-то он и понимает, что заклинание работает.

И наступает день, когда его приходится использовать по назначению. Таков был его изначальный замысел.

Северус взмахивает палочкой, замедляя время на несколько мгновений. Акушерки двигаются будто в замедленной съемке, по щеке Гермионы медленно катится вниз слеза, ее глаза красные, в них столько боли, столько скорби, что ею можно загубить всех волшебников Магической Британии.

Он медленно прикасается кончиком палочки к ее виску и распахивает сухие губы. Процесс запускается, и сначала ничего не предвещает беды. Все проходит так, как в первый раз с падением Джеймса.

Щекочущее чувство в пальцах и кисти руки, покалывание в животе, сухость во рту. На этом все должно было закончиться, но… Взрыв внутри происходит моментально. За долю секунды. Он даже не успевает вдохнуть.

Реальность дрожит перед глазами, в голове проносятся события. Резко, без остановки, один за другим, как картинки, которые вертятся на карусели, образуя живую анимацию. И она заполняет каждую клеточку его тела. Эта тягучая, густая боль, огромный груз который сломил бы Гермиону, если бы он сейчас не вмешался.

Ее скорбь была в несколько раз ярче, чем у него.

Северус не сразу понимает, что делает свою работу слишком хорошо. Заклинание работает превосходно. Он забирает всю боль Гермионы себе. Всю. До последней крупицы.

Он тогда даже представить себе не может, какими последствиями это обернется для него.

— Я забрал ее боль себе, — смотрит Северус на Августа. — Всю боль. Все воспоминания о ней, — он сглатывает. — Целиком и полностью.

Август не верит собственным ушам.

— Когда я использовал это заклинание с мальчишкой Поттеров, было по-другому. Это был пустяк, как по мне, я пришел в себя через пару дней и без последствий, это же было обычное растяжение, а здесь…

Северус облизывает пересохшие губы, глядя на действительно шокированного целителя.

— Мы с ней связаны, — объясняет он, — я чувствую такой резкий скачок сил по понятной причине. Она пытается все вспомнить, — сглатывает Северус. — Я этого не хочу.

Северус делает несколько шагов по комнате, закрыв ладонью рот.

— Тогда почему вы лишаете Гермиону малого? — не понимает Август. — Встреч, банальных объятий, она же…

— Все не так просто, — качает он головой. — Боль слишком сильная, слишком глубинная, она постоянно рвется наружу и… Август, — смотрит он на целителя, — я все эти месяцы заживо горю изнутри.

Август чувствует, как по спине бегут мурашки.

— Гермиона как-то попыталась прикоснуться ко мне, был конец мая, — рассказывает Северус, — она тогда мне еще яблочный пирог принесла, помнишь?

— Да, — кивает он.

— Едва Гермиона потянулась ко мне, я почувствовал, как она тянется обратно к первоисточнику.

— Кто тянется обратно? — не понимает Август.

— Ее боль, — объясняет он. — Если она ко мне прикоснется, боль вернется к ней.