Зал затихает, свет приглушается, и по танцполу разливаются звуки всем известной песни Ланы «Молодые и прекрасные».

Арсений вкладывает руку в ладонь Антона, прижимается к нему грудью и прикладывается головой к плечу, прикрывая глаза. Антон чуть склоняет голову, потому что он всегда так делает, привычка такая, и обнимает самого дорогого его сердцу человека, опуская руку на лопатки.

Они медленно кружатся по танцполу в ритме Дель Рей, десятки пар глаз смотрят на них с восхищением, а милая Кьяра со слезами на глазах наблюдает за ними, находясь в объятиях любимого супруга.

— Я слышу, как бьется твое сердце, — почему-то произносит Арсений, немного улыбаясь. — Мне нравится, что оно стучит быстрее, когда я рядом. Даже спустя столько лет.

Антон молчит, сглатывая густую слюну. Он любит Арсения. Он так сильно его любит, что от этого даже слегка подташнивает.

— Останься со мной навсегда, — просит его Антон, и мужчина поднимает глаза.

Радужки у Арсения всё те же. Такие же пронзительно синие, как и в день их знакомства на вокзале в Москве. Такие же яркие и такие же горячо любимые.

— Чё, вдвоем, как всегда? — улыбается он, перенимая под конец танца инициативу на себя и делая небольшой поворот.

— Как всегда, — кивая, повторяет Антон и целует его на финальной ноте в губы так трепетно и нежно, что в животе взмывает ввысь маленькая стая бабочек.

Зал взрывается аплодисментами, громко свистит Паша Добровольский вместе со старшим сыном Робертом, улюлюкают Савина, Мирослава, Ростислав и Соня, и Арсений чувствует себя самым счастливым человеком на свете.

Потому что… Да. Это правильно.

Да, правильно.

Кьяре двадцать восемь лет.

Она бросается с рабочего места со всех ног, звонит супругу и в двух словах, глотая слезы, рассказывает о том, что произошло. Он заказывает ей онлайн билеты на ближайший рейс самолета, и Кьяра едва успевает добраться до аэропорта вовремя.

Девушка бросается на шею Арсению и, не сдерживаясь, громко плачет, потому что чувствует себя виноватой. Не писала, не звонила. Забыла. Арсений гладит ее по волосам дрожащей рукой, повторяет ей, что во всем, что случилось, нет ее вины, но Кьяра так не думает.

Антон подходит к ним следом, и девушка снова заливается горькими слезами, повторяя о том, какая она отвратительная дочь.

Потому что она даже не выслала ей приглашение на свадьбу.

До Испании они летят молча, Антон почти не выпускает руки Арсения из своей и уговаривает его хотя бы немного поспать, на что мужчина все-таки соглашается, потому что эмоционально оказывается полностью опустошен.

В аэропорту Барселоны их встречает Даниель — сводный брат Кьяры — и заключает сестру в объятия. Говорит он по-русски хорошо, но испанский акцент все же чувствуется. По пути до дома они не разговаривают.

И почти не говорят ни слова друг другу перед церемонией.

Низкорослый мужчина в белом говорит какие-то слова о жизни и смерти, но они почти не доходят до сознания Кьяры. Это длится минут десять или пятнадцать, хотя девушка не может знать наверняка. Время словно застыло.

Но вот мужчина затихает, и наступает ломающая и гнетущая тишина. Кьяра находит в себе силы первая, подходит к могиле и бросает на блестящую черную крышку горсть земли, а после встает на место.

Арсений нуждается в помощи Антона, чтобы это сделать, и Шастун помогает, а затем не отпускает его руки до тех пор, пока все не заканчивается. Арсений молча смотрит в одну точку до того момента, пока все не расходятся.

Он уже не чувствует ни ног, ни рук, но не шевелится до тех пор, пока не остается ни души возле могилы, кроме него, Антона и Кьяры. Только им двоим дозволено видеть его эмоции. Кьяра не помнит, когда ее отец последний раз так горько плакал. Скорбь разрывает сердце и душу мужчины так сильно, что он не может это контролировать.

Антон позволяет им побыть вдвоем, потому что понимает это. Он отходит к одинокому массивному дереву чуть вдалеке, садится на лавку и впервые за долгое время достает из кармана пачку сигарет.

Закуривает он как-то неумело, кашляет, морщится, но не бросает эту затею, хотя и знает, что Арсений его потом снова отругает за то, что он в таком возрасте за сигареты хватается. Он морщится в свете ноябрьского солнца, глядя на тень на асфальте, отбрасываемую ветвями дерева, а затем хмурится, когда к нему кто-то подсаживается.

— Здравствуй, Антон.

Шастун хмурится сильнее, не разбирая силуэта, что сел рядом с ним, и без того зрение плохое, а тут еще это треклятое солнце.

— Кто это? — немало удивляется он русской речи за границей.

— Это я, — придвигается ближе женщина, и Антон наконец ее узнает.

— Ирина?

Кузнецова мягко кивает. Годы приложили к ней свою руку, но Антон все равно узнает ее по глазам. Тем самым глазам, которые увидел впервые в далеком две тысячи пятнадцатом. Она изменилась. И Антон думает: «Господи, сколько же лет прошло?»

Они заводят разговор непроизвольно, Ира рассказывает, что получила весть о похоронах Алёны и не смогла не приехать, хотя они не общались с ней с две тысячи семнадцатого года. Больно было узнать о смерти своей давней подруги, хоть и наломала она ей дров в далеком прошлом немало.

Они оба зарывают топор войны, разговаривают так, словно всех этих лет не было. Ира раскрывает душу первая, и Антон слушает. Замуж она вышла в тридцать один год, супруга искренне любит, как и он ее, и она безмерно благодарна судьбе за второй шанс.

Заключение врача о ее здоровье осталось прежним, поэтому ребенка они взяли из дома малютки. Мальчишку усыновили, и глаза у него карие. Об имени мальчугана Ира почему-то умалчивает, но Шастун догадывается и сам.

Антон все же решается и рассказывает о себе, о том, что они с Арсением по сей день и другой жизни без него он и не видит. Рассказывает о Кьяре. О том, что она два года назад вышла замуж.

Ира спрашивает про Оксану, и Антон замолкает.

— Спроси ее сама, — произносит он.

— Мы не общались с… — Ира подбирает слова, — с того дня, когда…

— Она давно тебя простила.

И Ира не находит слов, а в ее нижних ресницах путаются слезы.

Арсений с Ириной не пересекается, она уезжает обратно буквально через час после окончания церемонии. Она просит у Антона прощения снова, хотя спустя столько лет эти слова совсем не имеют смысла, ведь они все ее давным-давно простили и продолжили жить дальше.

Но Шастун говорит, что прощает, потому что понимает: ей нужно это услышать.

Перед тем как они все уезжают, Даниель передает Кьяре совсем старого и потрепанного временем слоненка, которого она сама двадцать пять лет назад ему отдала, и говорит о том, что Алена ее любила всем сердцем до последней минуты.

Кьяра не может ему на это ничего ответить и просто прижимает к груди игрушку с невозможным трепетом, потому что это теперь ее единственная память о матери.

Кьяре двадцать девять лет.

И она теперь знает, что в этой Вселенной все вращается закономерно. Каждый раз, когда Кьяра оборачивается назад, она думает о том, что все в этой жизни решает только оно.

Время.

У времени нет начальника, нет вышестоящего лица. Нет валюты, которую можно было бы всучить ему в качестве взятки и попросить отсрочку. Оно работает на себя, делает свою работу своенравно и противоречиво и никогда не слушает маленькие просьбы своих подданных, которые ходят в его королевстве.

Например, совершенно простую просьбу: не торопиться.

С возрастом Кьяра понимает, что просить его об этом совершенно бессмысленно. Потому что оно не слышит.

И сейчас, когда она держит на руках свою дочку и несет ее к счастливо улыбающемуся сквозь слезы Арсению и такому же сияющему Антону, она понимает, что нет смысла думать о том, что может случиться или не может.

Оно все равно произойдет, и не нам решать, как и когда именно.

— Твоя внучка, — улыбается Кьяра, передавая малышку на руки своему отцу. — Знакомься, — шепчет она, — это Алена.