Потому что это плохая игра. Потому что никто не обговорил правила.

Но с Сережей так… спокойно? С ним легко, и за все эти встречи он ни разу не проявил к ней что-то, что выходило бы за рамки обычного дружеского общения. Сережа смешной, и он очень любит, когда Оксана улыбается после его шуток или смеется.

Матвиенко ее смех любит. Он у нее звонкий такой и чистый. И вообще вся она — живая.

Девчонка светится, когда взахлеб ему рассказывать начинает об очередной свадьбе или дурацких лентах, когда пересказывает тост свидетеля с одного из банкетов почти наизусть, а когда Серега вскидывает от удивления брови, Фролова смеется еще громче и сознается, что случайно его выучила, потому что очень уж он годный.

Сережа — импровизатор, у него руки именно под это дело заточены, а он все равно может взять и сорваться к ней часов в девять вечера, сидеть до глубокой ночи и бесконечно обсуждать с девчонкой какие-нибудь организационные вопросы грядущей свадьбы.

Вопросы, которые со стороны неопытному человеку покажутся страшно абсурдными, как, например, цвет штор или декор стола молодых, который обязательно должен сочетаться с платьем невесты.

А Сереже нравится. Нравится, потому что вокруг все становится ярче, когда он ее видит. И он, блять, по лицу себе хочет за это дать. С размаху, чтоб прямо до искр из глаз. Потому что на девчонке клеймо — бесшовные оковы безымянного.

Потому что Оксана — не его. И не сможет никогда стать его.

— Ой, кстати, — внезапно вспоминает Матвиенко, встает с места и тянется во внутренний карман, вытаскивая оттуда сложенный в четверо листок. — Помнишь того придурка, который разбил ледяного ангела на прошлой свадьбе?

Девушка напряженно кивает. Вспоминать вломившегося на арендованную под мероприятие территорию пьяного дебошира совсем не хочется, особенно если учесть, что провалился тот потом будто сквозь землю, а ей выписали хороший такой штраф.

— Я его нашел, — самодовольно заявляет Сережа, разворачивая листок и кладя его на стол Оксаны.

— Боже, что?!

Фролова глаза округляет от удивления и тут же вскакивает на ноги, вслух ойкая и прикладывая ладошки к губам. Взгляд бесконечно бегает по строчкам на листе.

— Он уже в участке, тебе никакого штрафа не светит, весь цирк за его же счет.

Оксана так радуется такой, казалось бы, незначительной новости, что пулей выскакивает со своего рабочего места, оббегает стол и делает то, что делать совсем не собиралась.

Это просто случайность.

Обхватив лицо Сережи ладонями, она мягко сгибает руки в локтях, притягивая мужчину к себе, и касается губами его колючей щеки, задерживаясь на пару секунд. Она даже закрывает глаза и на мгновение теряется в этом моменте.

Отстранившись, девушка смотрит ему в глаза.

Она сначала не понимает, что сделала. Совершенно, блять, не понимает. А у Матвиенко внутри что-то кульбитом переворачивается. С размаху так, ловко. И приземляется где-то между ребрами, истошно скуля.

Он замирает, глядя на нее, и только спустя бесконечные три секунды Фролова понимает, что произошло. Она резко выпускает лицо Сережи из своих ладоней и делает полушаг назад.

— Прости, — тараторит, пряча взгляд.

Фролова нервно заправляет за уши волосы и снова проходит к своему месту, начиная копаться в бумагах. Серега провожает каждое ее действие взглядом. Игра началась уже давно, а вы так и не знаете правила.

Не считай меня опасным. Я этого не хочу.

— Ну, я побегу, — прокашливается Матвиенко. — Побегу, да.

— Да, хорошо! — немного нервно отзывается Фролова и снова утыкается в бумаги.

Ты мое персональное табу.

Серега задерживаться в ее офисе больше не может, да и не хочет вовсе. Несказанные слова, повисшие в воздухе, марким облаком пачкают рукав его новой толстовки.

Когда дверь за ним закрывается, Оксана шумно выдыхает и снова вскакивает с места. Схватив сумочку, девушка вытаскивает пачку сигарет и, прихватив губами никотиновую тонкую палочку, садится на подоконник, приоткрыв окно.

Наплевав на все правила пожарной безопасности, Оксана щелкает зажигалкой и, сделав глубокую затяжку, откидывается головой назад, закрывая глаза. Легкие пропитываются никотином насквозь, вгрызаясь в каждую клеточку.

Выдох. Оксана находит взглядом фотографию со свадьбы, которая стоит на рабочем столе вот уже целый год. Она кусает губы и проводит по ним тыльной стороной ладони. Ведь Оксана — верная жена. Оксана не должна любить кого-то, кроме мужа.

Затянувшись еще два раза и поняв, что внутри что-то дрожит, Оксана берет немного дрожащей рукой телефон и набирает номер человека, с которым об этом точно можно поговорить.

Пара гудков, а после, наконец, слышится голос.

— Да? — запыхавшись, отзывается человек в трубке.

— Можешь говорить? — нервно спрашивает Оксана, снова затягиваясь. — Ты бежишь куда-то? Дышишь тяжело. Я не отвлекаю?

— Нет-нет, — отмахивается девушка. — Я просто по… лестнице бежала, — чуть запинается она. — Что-то случилось?

Взгляд снова падает на фотографию с Лешей со свадьбы, и чувство вины внезапно пробуждается от глубокого сна.

— Ир, — снова втягивает в себя вредный дым Оксана и, чуть помедлив, выдыхает его через нос. — Кажется, я в дерьме.

***

Он понимает, что в дерьме, в тот момент, когда возвращается наконец домой. Сбросив с уставших ног начищенные ботинки и расстегнув две пуговицы черного пиджака, Арсений садится прямо возле двери, облокотившись спиной на нее, и берет в руки нотариально заверенный документ.

И взгляд сам собой находит заветную строчку, которая в его жизни все нахуй перевернет.

«Подтверждено одностороннее опекунство.

Родитель: Попов Арсений Сергеевич

Ребенок: Попова Кьяра Арсеньевна»

Арс откидывает голову назад и глубоко вдыхает. Только бы все получилось. Только бы все было хорошо. Только бы пацан не потянул его на дно.

Адвокатом со стороны Арсения выступал Павел Алексеевич Добровольский — супруг той Ляйсан, что была со стороны Алены. Было пиздецки интересно наблюдать за тем, как горячо любимая супруга Павла буквально час назад в список его безоговорочных побед вписала проигрыш по делу Поповых.

Очаровательно.

Но на отношения этих двоих Арсению было глубоко фиолетово. У него своих забот хватало. Кьяру нужно будет забрать к себе уже через неделю, потому что к тому времени будут готовы все оставшиеся документы, которые наконец вступят в силу.

Через неделю ему предстоит с головой окунуться в отцовство, а он готов к этому ровно так же, как слесарь — к соревнованиям по фигурному катанию. То есть на слабенькую такую двоечку по шкале из ста. Арса трясет.

Он вообще не знает, с чего начать. В суде он каким-то боком наобещал ребенку создать все условия, а как эти самые условия выглядят, он не имел ни малейшего понятия. Отложив документы на стол, он снова проверяет телефон.

Ни одного оповещения о новом сообщении в бесконечном потоке напоминалок из инстаграма.

Арс отбрасывает мобильник в сторону и садится на диван, опустив локти на разведенные в стороны колени. Пальцы зарываются в отросшие волосы, и мужчина закрывает глаза. События последних недель — пугают.

И не просто пугают, а лихорадят до дрожи под коленями. Арс вообще понятия не имеет, как эти две недели выдержал. Все было, сука, как в тумане. Встреча, еще одна, третья. Ляйсан, документы, подписи-подписи. Слушание, гулкий удар молотка судьи. Алена, прячущая глаза.

И среди всего этого мутного густого пятна было только одно четкое, яркое — Антон.

Тот был с ним рядом все это время. Отменял свои планы, что-то рычал или цедил в трубку собеседнику, голос которого страшно смахивал на женский, но в итоге сбрасывал звонок, чертыхался, докуривал он-со-счета-сбился-какую сигарету и все равно ехал с Арсом в любую точку Москвы, не оставляя его ни на одну секунду.

Арсу позволили за это время один раз увидеться с Кьярой. Алена долго сопротивлялась этому, но громогласное Пашино «Алена Дмитриевна, дайте ему увидеть дочь, он должен знать, за что вы отказываетесь бороться!» отрезвило всех, и девушка почти затравленно кивнула.