— А мамочка скоро вернется? — кладет она вилку обратно в тарелку, так толком и не прикоснувшись к еде.

Северус ощущает, как сжимается от этого вопроса сердце.

Розамунд с силой сглатывает, чувствуя, как краснеют от моментальной злости щеки. Ее страшно раздражает, что Дейзи называет эту малолетнюю волшебницу своей мамой. Мать у нее только одна. Пусть Мелоди и мертва, она была, есть и будет ее единственной матерью.

И она уже собирается не стесняться в выражениях и сказать об этом, но вдруг слышится внезапный звонок в дверь. Все трое сидящих за столом синхронно смотрят на дверь столовой. Северус хмурится, поднимаясь с места.

По рассеянности он забывает наложить заклинание защиты на ворота, и сейчас кто-то рвется в его дом в столь поздний час. Надежда вспыхивает моментально. Северус даже ног не чувствует, когда направляется к выходу из столовой.

— Ты почему так плохо ешь? — слышится голос Розамунд за столом. — Есть надо все, чтобы были силы.

Северус не обращает внимания на то, что она говорит, лишь следует к входной двери, чувствуя, как бешено сердце бьется о ребра. В голове много мыслей, одна заглушает другую, перекрикивает, глотку срывает буквально.

Если это она? Если она здесь? Что ему сделать? Что сказать? Увидеть бы ее только. Увидеть тепло ее карих глаз, да к себе прижать. Так сильно, так отчаянно и рьяно, чтобы душевную боль заглушить.

И шептать, шептать, шептать ей в волосы бесконечным потоком просьбы о прощении. За свою жесткость, за свою импульсивность. Что бы она ни сказала, он готов выслушать, готов услышать. Готов искоренить в себе эту черту характера: перестать додумывать самому.

Это у них семейное.

Северус открывает дверь, чувствуя, как подрагивают пальцы рук.

Она стоит на пороге, сжимая перед собой слишком маленькую сумочку, и растягивает губы в слабой, немного хищной улыбке. Северус непроизвольно морщится, злость просыпается моментально.

— Что ты здесь делаешь?

— И тебе добрый вечер, — парирует она.

Рита поправляет светлые кудряшки и снова растягивает губы в улыбке. Масляная алая помада выходит за контур и чуть сворачивается в уголках губ. Кажется, она прибывает сюда сразу после работы в Министерстве.

Северус молчит, Рита вздыхает.

— Знаешь, новости распространяются очень быстро, особенно для меня, — кладет руку на сердце Рита. — Я здесь, потому что хочу поддержать тебя, — она на мгновение замолкает, — и сказать, что была права, разумеется.

От саркастичности удержаться не получается, Риту буквально разрывает от того, что происходит. От счастья, от радости, от бешеной эйфории. Ей льстит мысль о собственной правоте.

Девчонка ведь его так и не полюбила. Сбежала, как Рита его и предупреждала.

— Ладно, брось, я здесь не за этим, — глядя на его ледяную реакцию, замечает она, махнув рукой. — Розамунд написала мне, что приезжает сегодня.

Не давая Северусу вставить даже слово, Рита огибает его и входит в дом, цокая короткими каблучками по каменному полу. Она слышит голоса из столовой и сразу направляется туда. Знает точно, кого за столом увидит. Рита толкает рукой дверь.

— Розамунд! — раскидывает она в стороны руки. — Дорогая!

Женщина отвлекается от разговора с Дейзи и прерывисто вскрикивает, приложив пальцы к губам. Поднявшись одним движением с места, Розамунд не замечает, как ножки скребут по полу.

— Ах, Рита! — театрально вздыхает она, раскрывая руки для объятий. — Сколько лет!

Розамунд Тодд в мгновение ока отбрасывает на пятнадцать лет назад в беззаботную юность. Она тогда только-только съехала от родителей, когда решила выбрать в качестве дополнительного образования курсы журналистики.

Там она и знакомится с Ритой, журналистка становится ее наставницей. Розамунд всегда тяжело было найти подруг, потому что все ее сверстницы казались ей глупыми и бестолковыми, а со своей «начальницей» общий язык оказывается найти очень просто.

Розамунд все свое свободное время ей посвящает, пока учится, но, стоит ей выйти в свободное плавание, выбравшись из-под крыла наставницы, как жестокие волны суровой реальности быстро выбрасывают ее на берег.

С карьерой журналистики не задается, вакансий подходящих не подворачивается, и Розамунд бросает эту затею, соглашаясь на первое время на подработку в Дырявом Котле. Однако это самое «время» затягивается, и вот она уже разменяла третий десяток лет с хвостом, а из Котла на другую работу так и не вышла.

Розамунд продолжает поддерживать связь с Ритой и по сей день, поэтому совершенно неудивительно, что она сразу говорит ей о том, что прибывает в Магический Мир на денек. Она хватается за любую возможность увидеть Риту снова и набраться у нее опыта в любом вопросе.

— Дорогая, как я рада! — звонко имитируют они звуки поцелуя, когда прикасаются друг к другу щеками, приобнимая за плечи.

Рита рассматривает ее с головы до ног.

— Ты прелестна! — резюмирует она. — Ах, а эта шляпка! Дивный аромат, — прищурившись, замечает журналистка.

— Совсем новая! — вся сияет Розамунд. — Ох, что же мы стоим! Садись за стол скорее!

Розамунд вмиг снимает с лица улыбку, когда оборачивается назад и сразу видит Моди, взволнованно стоящую по правую руку от Северуса.

— Ты, — указывает на нее Розамунд, — еще приборов для гостя и побыстрее.

Моди только покорно склоняется и исчезает после щелчка. Обычно эльфийка в пределах дома редко пользуется трансгрессией, но перед этими незваными гостьями ходить ей не хочется, колени все больше болят в последние годы.

Северус молча смотрит на то место, где была Моди, а после старается вернуть свое внимание Пророку. По правую руку от него садится Рита, по левую сидит Розамунд, Дейзи справа от нее. Тишина длится всего несколько секунд, Северус считает, а потом…

Потом они открывают свои рты.

Гул становится невыносимым почти моментально. Рита и Розамунд обсуждают бессчетное количество тем, большую часть которых Северус всеми силами старается игнорировать. Их болтовня не прекращается ни на секунду.

Сплетницы словно стараются в одночасье наверстать упущенное.

Северус морщится от трескотни и кривит линию губ. На статьях Пророка сосредоточиться не получается, и он бросает эту затею, закрывая газету. Взгляд сам собой поднимается на сидящую неподалеку дочь.

Дейзи словно только этого и ждет. Момента, когда папа подарит ей секунду внимания. Девочка изо всех сил держится стойко, не плачет, пусть ей очень хочется; сидит за столом, хотя горит желанием уйти; даже пытается есть, когда кусок в горло не лезет.

Северус смотрит на дочь. У нее глаза блестят, но совсем не от радости. Брови Дейзи сведены на переносице, между ними та самая складочка, которая постоянно пролегала у Гермионы, и Северус разглаживал ее кончиком пальца. Кажется, это было так давно.

Словно не в этой жизни. Будто не в этом времени.

После отправления поезда существование Северуса делится на «до» и «после».

И «после» ему совсем не нравится.

Северус старается представить Гермиону, сидящую на месте Розамунд, которая все никак не может закрыть свой рот и есть молча. И у него получается. Он почти видит ее рядом. Хрупкую, миниатюрную, с тонкими руками, прямой спиной и сведенными вместе лопатками.

С тихой улыбкой, а порой и со свирепым огнем карих глаз, если ее разозлить. Или с пунцовыми щеками, если ее смутить.

Ты заставила меня поверить в то, что меня способен кто-то полюбить.

Северус морщится от собственных мыслей, они причиняют ему почти ощутимую боль глубоко внутри. Он снова смотрит на дочь и не представляет даже, что она является отражением его самого. Дейзи скучает.

Так страшно, невыносимо скучает, что от тоски сжимается все внутри тугим узлом.

— Нет, ты представляешь вообще? — прыскает Розамунд, наворачивая пасту на вилку.

Рита склоняется к столу.

— Ты это и имеешь в виду? — театрально округляет она глаза.

— Сбежала она, разумеется, — резюмирует Розамунд, закладывая вилку с пастой в рот.