Гермиона насаживается сама, резко выдохнув одновременно с Северусом от неожиданно накрывших с головой ощущений. О, Мерлин, неужели это происходит… Гермиона, не сдержавшись, искренне улыбается, когда начинает двигаться.

Кажется, она наконец расслаблена. Она чувствует себя комфортно. Она мокрая и радуется этому так сильно, что ей становится неловко. Северус почти задыхается от увиденного. Гермиона улыбается. Открыто, ярко и искренне.

Улыбается ему. Улыбается из-за него.

Гермиона двигает бедрами, сжимая руками спинку софы, и чувствует бешеный жар по всему телу. Она убирает рукой за ухо волосы и хватается за спинку снова, часто и рвано дыша. Северус обхватывает пальцами ее бедра, слегка их сжимая.

Желание накрывает сильнее. Гермиона склоняет голову вправо, останавливаясь невозможно близко возле его губ, но не предпринимает попытки поцеловать его первой. Это странно, это, в некоторой мере, удивительно, но поцелуй с ним Гермионе кажется самым важным этапом из всего, что может быть.

Это единение не физических составляющих, а столкновение душ. Гермиона не уверена сейчас в том, что поцелуй должен случиться. Нет, это другое. Это странно, но это так. Поэтому она лишь дразнит.

Дразнит себя и его, оставаясь непозволительно близко к нему, чувствуя его дыхание на своих губах, но не позволяя ему к ним прикоснуться. Жар становится невыносимым, хочется быстрее, ярче и искреннее.

Он словно в очередной раз слышит ее слишком громкие мысли. Ладони Северуса скользят по ее бедрам, он поддевает большими пальцами сорочку и тянет ее вверх. Гермиона поднимает руки, позволяя ему снять ее с себя.

Северус с восхищением смотрит на изгибы ее тела, на аккуратную грудь, тонкие руки. Она насаживается еще раз, но ей тоже мало. Ей мало его. Она комкает в руке его рубашку на груди и чуть тянет на себя, побуждая отодвинуться от спинки.

Он понимает ее намерения, сам поднимает руки, помогая ей снять с него рубашку, которую она сразу бросает в сторону. Горячие тела обдаются волнами прохлады комнаты, мурашки лишь на мгновение появляются на коже, но тут же исчезают обратно.

Северус сжимает ее бедра, впиваясь в них пальцами, и насаживает сам, чуть склоняясь вперед и прикусывая кожу на ее ключице. Гермиона, не сдержавшись, стонет в голос, распахивая губы и запрокидывая вверх голову. Она жмурится, когда обхватывает Северуса за шею одной рукой и снова склоняется к нему.

Они дразнят друг друга, доводят до края своими способами.

Северус то отдается тактильности и ведет руками вдоль ее спины, сжимая нежную кожу на лопатках, то хватается в поисках опоры за софу, словно снова вспоминая о том, что прикосновений не выносит. Однако очевидного он отрицать больше не может.

К своей жене он хочет прикасаться. Хочет смотреть на нее, хочет открыться ей.

Гермиона не позволяет сознанию отключиться только в тот момент, когда она снова рассыпается в ощущениях и тянется к его губам. Прикосновения собственного мужа вызывают незнакомый до сегодняшнего дня трепет, ее это и немного пугает, и доводит до бешеных эмоций глубоко внутри.

Гермиона чувствует, как подрагивают ноги от усталости. Обычно они никогда так долго не занимаются сексом. Это вызывает еще одну непривычно искреннюю улыбку.

— Идем, — сбивчивым шепотом выдыхает она, хватая его за руку, — давай.

Северус помогает ей подняться, видит, как покраснела с непривычки кожа девушки под коленями. Она оглядывается по сторонам в поисках подходящего места, но никак не может определиться. Северус делает выбор сам.

Потянув девушку на себя, он подхватывает ее под бедра, вызывая сдавленный вздох, и несет на руках к туалетному столику. Гермиона обхватывает его шею рукой в поисках опоры и не прекращает смотреть в его блестящие, наполненные искренним желанием глаза.

Северус усаживает ее на столик, сбросив какие-то склянки на пол, и устраивается между ее разведенных в стороны ног, обдавая жаром своего тела. Гермиона почти скулит от бешенных ощущений, когда он входит в нее, сразу задавая ритм.

Всякие склянки и баночки дребезжат, большая часть падает с туалетного столика вниз, а само зеркало вот-вот упадет и разобьется на сотни осколков, но они оба словно не замечают этого. Северус подхватывает ее под коленом левой ноги, меняя угол входа, и девушка стонет ярче, зажмуривая глаза от удовольствия.

И оно срывается с языка само.

— Ох, — едва цепляется она одной вечно соскальзывающей рукой за край столика, — Северус…

Он замедляется почти сразу, с немым изумлением в глазах и сбившимся ко всем чертям дыханием глядя на Гермиону. Он до последнего думает, что ему это просто кажется. Девушка и сама от себя не ожидает такого, потому что… Потому что прошло больше четырех месяцев после брака, а она только сейчас впервые к нему обращается.

По имени.

От неоднозначности ситуации изнутри разрывают эмоции. Он все еще смотрит на нее, изучает каждую черту ее лица в этот момент. Она сказала это, потому что… Она счастлива? От осознания в глотке встает ком.

Северус смотрит на бисеринки пота на ее ключицах, на растрепанные волосы, искрящиеся жизнью глаза, алые щеки и… И на ее улыбку. Мерлин, она так прекрасна. Так прекрасна. Девушка видит его состояние, она его… Ошеломила?

Приятное чувство. Потрясающе приятное чувство.

Гермиона настолько сейчас преисполнена всем, что происходит, что решает не останавливаться на достигнутом. Убрав прядь темных волос мужа за ухо, Гермиона чуть склоняется к нему, обхватывая ногами сильнее, и, облизнув губы, тихо произносит:

— Не останавливайся, — она слышит его прерывистый выдох, — Северус…

Он чувствует, как от ее голоса по телу бегут мурашки. Это взрывает все остатки самоконтроля, и несчастный туалетный столик определенно будет вынужден отправиться в утиль, если они еще хоть раз решат выбрать его в качестве опоры.

Гермиона больше совсем не сдерживается, она выпускает все эмоции разом. Она жмурится, скулит, стонет, выгибается навстречу своему мужу. Северус сжимает пальцами ее кожу, вбивается ярко и резко на всю длину, сам того не ожидая. Он порой замедляется, проверяет, не делает ли ей больно своей непонятно откуда взявшейся жесткостью, но она только кивает, несколько раз кивает, а затем…

Просит еще, подаваясь навстречу ощущениям.

В этот раз его помощи почти не требуется, он совсем недолго стимулирует ее, чтобы Гермиона достигла пика, после чего позволяет и себе закончить начатое. Гермиона прикасается своим лбом к нему, опустив левую руку на его плечо. Дыхание сбито ко всем чертям.

Они оба задыхаются от горячего воздуха в комнате, оба мокрые и липкие, Гермиона даже чувствует, как по кончику носа стекает бисеринка пота. Она не торопится ее убирать, только старается нормализовать дыхание, прикрыв глаза, пока сама все еще находится в его руках.

Северус медленно выходит из нее, опускает руки по обеим сторонам от нее, опираясь на туалетный столик. Он все еще прикасается к ней своим лбом, не намереваясь прекращать это неожиданное единение так скоро.

Он чувствует ее дыхание, жар ее тела. Чувствует отдачу, которой прежде почти никогда не было. Мерлин, как же это случилось с ними? Как такое случилось с ним? Он прежде не испытывал такого всепоглощающего желания. Никогда, Мерлин свидетель, никогда в жизни. Северус долго бегает от этой мысли, но…

Я что, влюблен в свою жену?

— Мне надо к себе, — первой нарушает молчание Гермиона, когда первичная пелена желания спадает, и грязная реальность возвращается на место.

Гермиона чувствует безбожную липкость всего тела, на внутренних сторонах бедер влажно, ей надо в душ, ей надо все обдумать и, черт возьми, ей надо одеться! Северус словно ощущает ее смущение, убирает одну руку и не хочет смущать ее сильнее, поэтому не поворачивается к ней лицом.

Гермиона на дрожащих ногах подходит к софе и берет с пола свою сорочку, накидывая на себя и вытаскивая волосы из-под ворота. Глядя в спину своему мужу, Гермиона сначала сильнее смущается, заливаясь краской, а затем в какой-то момент думает о том, что… Душ и у него есть, а у нее есть возможность уснуть в постели не одной.