Шли месяцы, и наше отношение к двум сыновьям стихий постепенно менялось. Нам более не нужно было платить дань духам пустыни: те, кто приходили за кровью, сталкивались с кулаком Шахашана, и многие из них пропадали навсегда. Вода снова спасала нас, пусть и протекая сквозь нашего врага. Монах много говорил о пути перерождений, о праведной жизни и приближении к Безупречным Драконам; часто мы его не понимали, но долго беседовали о странностях веры чужаков.

Кахаллад все чаще заговаривал с нами. Он умел задавать верные вопросы, и в глазах его светился настоящий интерес. Мой отец часто беседовал с ним или посылал меня; хотя мы и не раскрывали Кахалладу настоящих тайн, но он узнал многое о наших обычаях и больше не оскорблял неведением.

Когда первый год подходил к концу, на нас напали саадаи – крупное племя, которое всегда с нами враждовало. Воины Царства встали рядом с нами в бою; часть из смертных погибла, но Шахашан и Кахаллад обрушили на врагов свою стихийную силу. Мы уже знали о том, как могуч монах; теперь же мы узрели, как его спутник творит пламя взмахом меча, двигаясь столь быстро, что за ним нельзя уследить. Много могучих воинов-саадаи погибло, когда воля и чародейские слова сына Драконов послали во врагов пылающую птицу, что взорвалась подобно вулкану.

Не скрою: той победой мы в немалой степени были обязаны двоим посланникам Царства; мы уважали их за боевую доблесть, но все же оставалось неприятное чувство того, что они воевали вместо нас.

Тогда много саадаи было взято в плен. Дашараги больше не приходилось платить кровавую дань духам, и мы задумались о том, что с ними делать. Было решено отсечь головы двум третям пленных, каждому из оставшейся трети выколоть один глаз, отдать им головы и послать назад к их народу.

Кахаллад вмешался и спросил:

– Действительно ли стоит так поступать?

– Воин-саадаи никогда не станет прислуживать даже тем, кто его одолел, – ответил мой отец, поглаживая бороду. – Поступи он так – и навеки утратит честь и достоинство; мы проявляем к ним милость.

– А если им назначить работу в качестве выкупа? – спросил Огненный. – Это крепкие и сильные люди; мне бы они пригодились на строительстве.

Наши воины переглянулись и решили, что так поступить разумно. Пленным саадаи объявили, что те, кто хотят такой помощью выкупиться из плена и не потерять глаз – могут идти под начало к Кахалладу. Те, кто откажутся, будут казнены.

Многие из них отказались. Мы уважали их выбор; взяв наточенные до блеска мечи, мы с отцом лично срубили им головы и пролили их кровь в песок, согласно древним обычаям. Тела мы затем похоронили в земле, положив отсеченную голову на грудь лицом вниз.

Около двух сотен саадаи согласились, и Кахаллад увел их в долину. Они не пытались бежать: Огненный заставил их поклясться на воде, что они будут честно трудиться.

Снова потекли месяцы, и теперь мы лучше смотрели на посланников Царства. Мы все еще не доверяли им, но воинов Алой Земли было за что уважать, и они оставались полезны племени. Они не знали пустыню так, как мы, но наш заклинатель научился у монаха и его спутника создавать могучие обереги и защищать шатры от зловредных созданий. Шахашан же показал многим нашим бойцам, как биться без оружия, и каким сильным может быть простой кулак.

А Кахаллад продолжал возводить свое творение. Многое нам было непонятно: зачем он каждый день проливает немного воды на колонны в долине, зачем Шахашан ежедневно размышляет неподалеку от них, окружив себя блистающим ореолом стихии, зачем оба они каждый вечер занимаются своим текучим искусством боя в самом центре.

Когда колесо времен отмерило семнадцатый год моей жизни, Кахаллад завершил свой труд и созвал всех поглядеть на то, что он сотворил. С опаской мы ступили на землю долины, но молнии с нее давно уже пропали, и ветер случался лишь тогда, когда он зарождался за пределами осененной стихией земли.

Теперь в самом центре долины высилось странное сооружение: пять колонн из синего и зеленого камня возносились к небу, увенчанные крышей, подобной волне. Стены построенного Огненным дома были гладкими и темными, свет солнца играл на них, словно на поверхности озера.

Мы не понимали, что это такое, но чувствовали в воздухе запах свежести.

А затем Кахаллад открыл овальную дверь своего творения, и мы узрели просторный зал, в самой середине которого, на локоть ниже остального пола, находился черный диск.

И из него струилась вода. Чистая, свежая, прозрачная вода, какой трудно найти даже в лучших оазисах.

Все мы замерли, словно пораженные молнией с небес. Многие из пленных саадаи рухнули на колени, поняв теперь, что они помогали строить.

До сих пор я горжусь тем, что первым оправился от изумления и спросил вслух:

– Что это? Источник?

– Источник может пересохнуть, – покачал головой Кахаллад, – но эта вода будет струиться вечно, ибо ее создает сила самого Творения. Это мэнс, волшебное строение, возведенное на месте стихийной силы – и способное даровать чистую воду до скончания мира.

Никто не мог вымолвить ни слова; дашараги и саадаи безмолвно взирали на чудо, сотворенное руками посланника Царства. Он же, пока мы молчали, подошел к источнику, и погрузил в него глубокую чашу. Наполнив ее до краев, Кахаллад подошел к моему отцу и протянул ему сосуд.

Тогда рухнула тишина: ибо все дети пустыни испустили возглас изумления. Все мы изумились тому, что сделал дракорожденный.

Обряд разделения воды из нового источника – один из древнейших. Если подающий воду отопьет две трети чаши, то покажет, что источник принадлежит ему и наречет принявшего у него воду младшим. Если же отопьет треть – то признает чужое старшинство.

Но Кахаллад не отпил ни капли. Всю набранную в чашу воду он отдал отцу – тем самым даруя ему чудесный источник.

Отец взял чашу, и я впервые в жизни увидел, как дрожат руки Кассана ан-Джалара. Но он не пролил на песок ни капли, осушив чашу, не отрываясь от нее. Потом – долго смотрел на дракорожденного, не отводя взгляда.

– Как имя твоего отца? – внезапно спросил наш вождь.

– Ледааль Кебок Сентар, – удивленно ответил Огненный.

– Я буду рад принять тебя в своем шатре, Киан ан-Сентар иль-Кебок ас-Ледааль, – произнес мой отец, и глаза гостя с Алой Земли вспыхнули: он понял, что значит такая фраза.

С тех пор Киана никогда более не называли Багровым Змеем. Меж собой мы иногда называли его Несущим Воду, но никогда – в лицо, конечно. Почему? Прозвища – для чужаков, странник, потому я не зову тебя по имени, пусть ты и произнес его.

Киан подтвердил, что сотворенный им мэнс отныне принадлежит дашараги. Но мэнс – это еще не все, его работа была не кончена. Вернее – наша работа, что дашараги, что саадаи… Да, пленные, хотя и были свободны, когда Киан рассказал, что еще хочет совершить, пожелали остаться и довести дело до конца.

Силой стихий Киан и Белый Поток проложили от мэнса глубокие каналы. Люди подготовили их для воды, и вскоре она хлынула по новым руслам, питая жизнь во всей долине. Сила доброжелательных духов, магия людей Царства и наши знания пустыни – все сплелось, питая землю, и взошло травой. На наших глазах долина, которую больше уже никто не называл Грозовыми Песками, обращалась оазисом, и обширным оазисом.

Вскоре дашараги снова отправились в поход, но теперь уже не для завоеваний. Они несли весть о зеленой долине и вечном потоке, и звали к себе иных детей пустыни. Ушли пленные саадаи – и они вернулись со множеством своих сородичей, желавших прикоснуться к чуду; в то время был заключен договор, давший начало союзу семи племен, о котором ты наверняка слышал, странник. Он существует и по сей день, и клятвы мы принесли в мэнсе, над струящимся потоком.

Незадолго до того Киан пришел к отцу, который всегда принимал его как дорого гостя; когда они разделили воду гостеприимства, Огненный сказал:

– Мне нужна помощь молодых дашараги, вождь Кассан.

– Для чего же? – спросил отец.

– Мэнс – не источник, но ему тоже требуется уход и внимание. Я не вечно буду оставаться на юге; я хочу взять талантливых юношей и девушек твоего народа и обучить их заботиться о мэнсе.