Тут также стоял аромат пряного хлеба, сладкого волшебства и свежего ума, коего, по нынешним стереотипам, у чудных никогда не было.
Люди в Вален-Вилле, впрочем, как и везде сейчас, встречались самые разные: одни из них казались учëнее других и носили странные, не всегда удобные наряды, жили в в группе комнат в домах из нескольких этажей, почти как в гостинице, любили они случайные эксперименты, моду, политические игры и беседы, другие же жили в землянках и ходили в невероятном тряпье, ценили сердечную доброту, трудолюбие, но в разговоре были неприятны, как первые, хотя в минуту сердечных и жизненных невзгод желательнее было оказаться рядом со вторыми.
Не решаясь отбиться от своих, Тася послушно следовала по пятам наставников. Чувство настороженности вызывала поблизости Леся, которая с беспечным и весёлым лицом огнём красочно описывала в воздухе то, как рождается человек, какому-то мальчику, которого, кажется, звали то ли Бруно, то ли Богдан, то ли Богфри… Но точно на букву «Б». Тася взглянула на Эредина рядом с ней и подумала: «А всегда ли мы будем друзьями?» — этот вопрос ранее она уже задавала себе, но сейчас, похоже, девушка уже теряла своего друга, пусть и не знала об этом, ведь кому нужны люди, загнанные в себя, те, что постоянно о чём-то думают и о чём-то грустят? Все же люди хотят находиться там и с теми, где им комфортно, где нет и никакого слуха о проблемах.
Красноволосый парниша выглядел подавлено. Недавно он закончил свои неудавшиеся и переполненные отношения. По правде говоря, ни одну девушку он и не считал подходящей для себя, однако, жажда романтики порой вынуждала искать.
Робб тоже шёл рядом, и он придерживал Тасю нежно за локоток, чтобы та не упала при подъёме в горку по пути в гостиницу. Что интересно, ему будто всегда было с этой девушкой комфортно. По крайней мере, так подозревала инфантильная Тася, чувствовавшая за собой вину оттого, что не могла дать кролику столько же. «А давай сбежим!» — вдруг предложила она ему, но Робб сделал грозный и серьёзный вид и покачал головой. Помощник Агафьи Стефановны, похожий на заплесневевший огурец, также подозрительно посмотрел на девушку. В этот же момент Тася заметила, как белая прядь упала кролику на лицо, и было ясно, что мальчику пора бы уже стричься, то есть гостиницы и Морриаса не миновать. Тася вздохнула и пригрустнула. Она чувствовала, как в небе шевелятся облака и зовут звёзды, как летают где-то там уже знакомые ей феи наравне с птицами и звенят, напоминая о Маленьком принце.
Так этим вечером все до одного остались под покровом деревянной шикарной двухэтажной избы с высеченной вывеской: «Отель Отиса». Того самого Отиса, о котором никто не знал, но который являлся сводным братом огуречного мистера Гитсванна, помощника наставницы Морриаса и наставника в ту же очередь. А утром Тася, пойманная каким-то тайным желанием, возможно, тем самым, что толкнул её вчера предложить неожиданный побег, полетела из окна и по мощёным улочкам куда-то в центр города, где увидела невысокое, но по-своему величественное здание университета.
В нём преподавало всего три человека: философ, психолог и писатель, в одном лице, и два других, абсолютно не имеющих никакого отношения к науке, но зато прекрасно украшающих как университет, так и его лекции. Утром, в такую рань, когда стоит ещё самая пренеприятная и холодно-сырая погода, как раз сеял всё хорошее в умы студентов и простых посетителей главный преподаватель. Его монолог было приятно слышать и слушать, хоть и не отовсюду было слышно голоса учёного: мешал шум людей, пришедших сюда сонными, раздражёнными и никак не расположенными к получению новых знаний и умений. Профессор Кол Вертебралис объяснял простейшие признаки и факторы того или иного поведения, отношения и реакции человека на внешние раздражители. Он понимал, что его слушают немногие, но был благодарен и той кучке людей, что с блестящими глазами смотрела на него во всё время, что не опускала голову для конспектирования. Преподаватель говорил о семье, о том, как важно уметь вовремя понять причину гнева человека и промолчать, простить ему это. Говорил и о молодых семьях, об отношениях, о дружбе.
«А девушки… С ними всё по-другому, с ними нельзя так: только ты её коснёшься, она тут же это почувствует и обязательно на это отреагирует, даже если вы не заметите. Прикосновение — это дар, который дан только женщинам, а те уже, в свою очередь, передают его нам, учат нас чувствовать всё то сокровенное и тёплое, что прячется лишь внутри тела, там, где душа. Так уж мы устроены. Поэтому ты можешь сколько угодно дёргать своего друга, хоть даже разговаривать и секретничать с большим пальцем на его правой ноге, но с девушкой ты никогда не сделаешь то же самое, чтобы оно без изменений осталось прежним, ибо чем больше ты касаешься её, чем больше вы шутите и дурачитесь вместе, тем больше привязываетесь друг к другу. Или она к тебе. Может случиться и так. Поэтому никогда не давайте такую надежду её подсознанию, если она не нравится вам или если вы не готовы разделить с ней всё то, что имеете и не имеете. Не трогайте её. Ей это может не понравиться», — продолжал профессор, а гомон не утихал. Лишь первые ряды и Тася — на заднем — слушали достаточно внимательно, и всё лекция, оправдывая какие-то даже несуществующие ожидания, была звучала максимально интересно, даже если не у всех находила в головах понимание и одобрение. Говорил мистер Вертебралис медленно и чётко, отчеканивая каждое слово и делая долгие паузы там, где они были нужны, отчего речь его становилась ещё только увлекательнее и убедительнее.
Тася и не заметила, как пробыла в том университете всё утро. Она возвращалась домой длинным путём, по бульвару, то есть туда, где находился её белый кролик, странным образом всё время ждущий её, вне зависимости от её настроения. Лекция выжала из мозга девушки сок, а ранний подъём напомнил о нужде во сне и еде. Когда Тася проходила с завистью в накрытой юбочкой попе к сидящим на скамьях, один тонкий мужчина громко сказал ей что-то о том, что она превосходна или что-то вроде того, что было очень странно, спонтанно и неожиданно, и оттого, что кучеряшка ходила по городу совсем одна, ей стало сильно не по себе от внимания очередного подозрительного джентльмена, и вдруг даже вспомнилось, будто когда-то пытался обольстить её педофил. В лужицах на асфальте и выложенных кирпичиком дорожках чернела какая-то истина, будто старые, спрятанные на дно страшные мысли и ведения, которых не должно здесь быть. Но вот скоро Тася вернётся в гостиницу, её окутает заботой молодой человек, она поспит в его объятиях, вечером в беседке они с чудными детьми, подростками и просто весёлым дядькой Лёшей посидят под атмосферный добрый гомон с чаем и горячим ароматным сладким глинтвейном, даже появится чувство, будто все окружающие стали друг другу друзьями, но на следующий день одни будут считать Тасю неровней и слишком маленькой возможно, а другие продолжат быть обычными знакомыми или приятелями, готовыми утром иногда поздороваться.
Одиночество создавало проблемы, создавало голоса и черноту, стирала воспоминания и даже важнейшие детали в днях — оттого мир становился однообразным и непонятным, скучным и тянущемся как резинка. Если снова говорить глобально о мире, то сейчас он представлял обломки цивилизации людей, которые никак не собирались, место, где все делалось для виду, и люди сами даже не замечали, как порой пользовались чем-то, что вроде как якобы было давно утеряно.
Как фейри, летающие в ночи и шепчущие разное, Тася задумывалась о всяком, терялась и путалась в собственных мыслях. Сейчас это было нормально.
Вот снова просветление в голове. Кажется, у Таси появились новый друг и новый объект наблюдения.
Когда Лëша уехал в город, она увлеклась перепиской. Чем меньше она его знала, тем больше интересного хотелось узнать о нëм, а ещë веселее было дразнить его в своих письмах, такого взрослого и мелкого, по её мнению, одновременно. Почта сильно радовала еë, и девушка всë время постоянно представляла, как дядька вернëтся и они вместе пойдут гулять, и Тася станет рассказывать ему про сосны, про их кору и жизненный цикл, о которых прочитала недавно. То было ещё до прихода в Вален-Вилль.
