Она чувствовала, как Каррик смотрит на ее профиль; она не решалась посмотреть на него в ответ. Она сама не знала, хочется ли ей проверить, произвела она на него впечатление или нет.

– Ты знаешь свое дело, – заметил Каррик.

– Я дипломированный искусствовед, мне положено, – сухо ответила Сэди.

Вдруг до нее дошло, что она гладит Каррика по плечу, как будто он был котом с особенно роскошной шубкой. Она покосилась на свою руку, вспыхнула и отдернула ее.

– Прости. Помимо цвета, я еще двинулась на текстиле. А твой костюм такой мягкий, такой… приятный на ощупь!

Да, конечно, материя была чудесно мягкой, но она прикасалась к нему не поэтому.

«Прекрати вспоминать о той ночи, Слейд, и сними руку с его плеча».

Сэди отошла от Каррика, скрестила руки на груди и глубоко вздохнула, приказав себе держаться профессионально.

Каррик смотрел вниз. Они молча наблюдали за бостонцами, которые высыпали на улицы в ясный морозный день.

– Розовое пальто женщины, которая выгуливает датских догов, того же цвета, что и пол на «Розовой мастерской» Матисса, – сказал он.

– Или розовое в «Желтом и розовом» О’Киф.

Хвала небесам, они могут говорить об искусстве! Тема нейтральная; к тому же они оба испытывают к ней страсть. Разговоры об искусстве гораздо безопаснее, чем их второй общий интерес – к телу друг друга.

– А еще, по-моему, такой же цвет у твоих сосков после того, как я вылижу их языком.

Сэди густо покраснела, когда до нее дошел смысл сказанного. Она положила ладони на стекло и посмотрела вниз, на маленькие машинки и крохотных людей.

– Не могу перестать вспоминать о той ночи.

Сэди со стоном прижалась лбом к стеклу между своими ладонями.

Она тоже не могла перестать думать о той ночи, но ей не хотелось в этом признаваться и не хотелось продолжать разговор, потому что замечания Каррика и завораживали, и одурманивали ее.

Сэди была уверена в одном: она не в состоянии говорить об искусстве, живописи и анализе, пока в ее воспаленном мозгу кружатся воспоминания о той ночи.

– Каррик, пожалуйста, перестань.

– Почему? – Он подошел ближе, и Сэди почувствовала идущий от него жар. – Потому что ты жалеешь о том, что было, или потому, что такие разговоры тебя заводят?

Не так должен вести себя мужчина, который решил ее избегать. После того, как он ушел, не звонил и не писал ей, она решила, что он счел ее еще одной временной интрижкой и давно забыл о ней. Судя по его замечаниям, он не возражал бы против повторения.

Как и она. Вот проклятие!

И все же… стоило ей заглянуть в его светло-зеленые глаза и увидеть в них недвусмысленное желание, она почувствовала себя глупой и безрассудной. Ей очень хотелось раздеться.

Нет, ни в коем случае!

– Нам лучше всего просто забыть о той ночи, – сказала Сэди, отрывая руки от стекла. Она сцепила руки за спиной и отошла подальше, на безопасное расстояние от Каррика.

– Вряд ли это скоро произойдет, – негромко заметил Каррик, но в его низком голосе слышалась досада. – Я хочу тебя, Сэди! Конечно, я понимаю, не стоит, это дурацкая мысль, тогда мы оба решили, что второго раза не будет, но вот ты здесь, а я могу думать только об одном – как войду в тебя как можно скорее. И, судя по тому, как горят твои глаза, как ты все время смотришь на мои губы и на мое тело, я думаю, что ты хочешь того же самого.

«В самое яблочко, черт побери!

Но нельзя, Слейд. Ты должна быть разумной».

– А еще я хочу выяснить, кто позировал для «Прекрасной Ферроньеры» Да Винчи. Хочу владеть одной из картин, для которой позировала невеста Мане, найти Янтарную комнату. Но я реалистка и понимаю, что ничего из вышеописанного не случится. Так же точно я понимаю, что повторение той ночи – совершенно дурацкая мысль.

– К черту умные мысли. Они нисколько не забавны, – негромко возразил Каррик, засовывая руки в карманы брюк и поводя плечами. Под пиджаком от модного кутюрье у него была мятно-зеленая рубашка.

Сэди начинала видеть кое-что за безупречным фасадом, который он являл миру. Под слоем вечной мерзлоты бурлила огненно-красная лава.

И черт побери, такой контраст, страсть под невозмутимой поверхностью, ужасно ее возбуждал. И заводил.

Что будет, если она проведет с ним еще одну ночь? Разумеется, одной ночи, скорее всего, будет мало. А еще через неделю, а может, через две они вернутся в прежнее положение: острое желание и сильная тоска.

Нет, лучше все закончить сейчас же, задушить желание в зародыше.

Сэди открыла рот, чтобы сказать «нет», она искренне собиралась так поступить: нет никаких шансов на повторение…

– Я подумаю.

Каррик погладил ее по щеке и поцеловал в висок. Сэди с трудом заставляла себя держать руки вдоль корпуса и сжать кулаки, чтобы не обхватить его за бедра и не ласкать его широкую грудь.

– Подумай как следует. И быстро! – негромко сказал Каррик.

Каррик сделал шаг назад, одернул пиджак и подошел к двери конференц-зала. Широко распахнув ее, впустил двух женщин. Когда Сэди увидела, как невысокая блондинка обнимает Каррика, ее кольнула ревность – она ничего не могла с собой поделать.

Она злилась на себя – ревновать абсолютно ни к чему. Они с Карриком были близки только телесно, но не духовно. Поэтому она повернулась ко второй женщине, одетой в черное.

У нее явно прослеживались индийские корни. Сэди заметила это по ее красивой смуглой коже светло-коричневого оттенка и по разрезу лучистых серых глаз. Сэди решила, что оттенок таких глаз должен меняться в зависимости от настроения или от цвета одежды, могут быть серо-голубыми, как туман на картинах Сислея, или зеленовато-серыми, как море у Уистлера. Идеально прямой нос, высокие скулы…

Настоящая красавица!

Каррик пригласил женщин в комнату и жестом показал на Сэди:

– Кили, Джоа, познакомьтесь с доктором Сэди Слейд. Она искусствовед, которую мы пригласили для изучения вашей картины. Сэди, это Кили Маунтон и Джоа Джонс.

– Здравствуйте, Сэди, приятно с вами познакомиться, – сказала Кили, блондинка. Пожав Сэди руку, она посмотрела на Каррика, улыбаясь едва заметно, но заразительно: – Кстати, ее зовут не Джоа, а Джуа. – Пока Сэди и Джуа обменивались рукопожатиями, Кили бросила сумку на стол. – Она никогда никого не поправляет, но я знаю, что ее ужасно злит, когда ее имя произносят неправильно.

– Кили, не забывай, я тоже здесь, – улыбнувшись, заметила Джуа. – Простите, Кили полжизни напоминает мне, кто тут главный. По-моему, она в ближайшее время не остановится.

Улыбка превращала Джуа из обыкновенной красавицы в изысканную. Сэди покосилась на Каррика, ожидая, что тот расплывется от восхищения, но лицо у него оставалось непроницаемым; судя по внешности, она не произвела на него никакого впечатления.

Ну что ж… ладно.

После светской беседы – общие знакомые, ужасная зимняя погода – Каррик пригласил всех садиться. Сэди заняла место напротив клиенток.

Сунув руки в карманы брюк, Каррик превратился в типичного директора международной компании.

– Сэди, Изабель Маунтон-Мэтьюз была ценной и важной клиенткой «Мерфи интернэшнл». По-моему, свою первую картину она купила у нас сорок лет назад. Изабель очень дружила с моей мачехой Рэни. Изабель скончалась… – он выразительно посмотрел на Кили, – около года назад?

– Точнее, год и два месяца назад, – кивнула Кили.

– Кили и Джуа совместно унаследовали все ее имущество, – продолжал Каррик.

Ах, счастливицы! Красивые, богатые… а теперь они стали владелицами одной из лучших коллекций в стране.

– Кили и Джуа решили продать основную часть коллекции с помощью «Мерфи интернэшнл», а вырученные деньги передать в фонд Изабель, который поддерживает разные благотворительные учреждения на Восточном побережье. Продажа коллекции станет событием десятилетия. Если можно с чем-то ее сравнить… в голову приходит разве что проданная несколько лет назад коллекция Рокфеллера. Коллекция Изабель составит ей достойную конкуренцию. Изабель собирала шедевры изобразительного искусства, фарфор, украшения, предметы искусства коренных американцев, азиатское искусство, серебро, мебель, текстиль.