Я думаю; такой чести достоин лишь тот, кто породил сатану. И сказал я вам прямо, потому что помню многое. Я долго не мог вытащить деревянную палочку, небольшой сучок, который застрял у меня во рту. Там было сухо, и земля во рту была плотная, спрессованная. Я смотрел на себя сверху; и видел и щупал себя (лицо своё очищал от грязи). Потом кадр резко сменился; я увидел лес, и при обычном свете. Было утро, рассвет. Лежал я неподвижно; как будто я крепко спал и только что проснулся. На душе был покой, я с удовольствием слушал пение птиц. И в это время перед моими глазами пронеслись ясные картины последнего времени; бессмысленный спор и избиение. И я (труп) соскочил со своего места как солдат, которого подняли по тревоге. Но не успел я встать на ноги свои, почувствовал сильную боль; и головы, и всего туловища. Так же я почувствовал явную, неподъёмную тяжесть. И как бы в пропасть провалился. То есть, потерял сознание. Когда я снова очнулся, уже наоборот, почувствовал небывалую лёгкость. И как бы парил в облаках небесных, был пушинкой, и пылинкой. Мне было хорошо. Я вообще не думал; вопросы не возникали. Но через некоторое время я опять почувствовал боль. Сильно болела голова. Она раскалывалась. Голова моя была большая (мне казалось), и тяжёлая; неподъёмная и неудержимая (это уже на самом деле). Я очень хотел попить воды. Данное моё желание не объяснимое. Я так сильно хотел пить, что долгие годы потом не мог утолить жажду. В то время во рту было сухо, и слюны не было (земли там ещё было много). Я пытался встать, но туловище своё почти что не чувствовал. Ноги не слушались меня, и только левая рука помогала мне; глаза свои я открывал пальцами. В голове моей существовала лишь одна мысль: «Надо идти!»

Я с большим трудом переворачивался с боку на бок, со спины на живот. И таким образом медленно двигался к светлому будущему. Время от времени я пытался утолить жажду, сосал землю. Хорошо, что место было болотистое. И хорошо, что перед моими глазами появлялся сын, которому тогда не было и года от роду. Он звал меня, и я спешил к нему, в отчий дом.

Я тогда не мог даже предположить, что был мёртв и ожил. Не до этого было мне. Я находился тогда в критическом состоянии; на грани жизни и смерти. И размышлять о случившемся у меня не было желания. То и дело я падал в пропасть, часто парил в облаках небесных. Получается; я много раз терял сознание. То прощался я с родными и близкими, теряя надежду, то вспоминал противника своего и в ярости говорил ему: «Я доберусь до тебя!»

Сколько времени я карабкался, выползая из леса, точно сказать не могу.

Думаю, это не имеет большого значения. Главное, раненный зверь (я) стал видимым; его (меня) кто-то нашел.

Я лежал на бетонке. День был ясным, солнечным. Меня окружали люди, обливали водой. В их глазах я видел жалость и удивление. Милиционер, наклонившись к моему лицу, что-то спрашивал. Видимо, это он открывал мои глаза. Кажется, я не смог ему ответить, сил не было. Но чувствовал, как меня перекладывали, возили. Похоже, что я часто терял сознание. Очнулся в больнице. Сильно болела голова. И сильно я хотел попить воды, жаждал. Я хорошо это помню. Одна медсестра бросила на кровать мокрое полотенце, и сказала мне строгим голосом: «Почисти лицо своё, алкаш несчастный!»

Я каждый день старательно чистил лицо своё, и не думал о будущем. И прошлое не вспоминал. Но однажды в нашей палате собрались врачи (люди в белых халатах). Сосед по койке сказал мне: «Больной умер. Его зарезали ножом во время ссоры после застолья. Пьяным он был.»

После того, как вынесли труп из палаты, я вдруг начал вспоминать своё прошлое. Спрашиваю у самого себя: «Что это я здесь лежу?». И говорю себе: «Надо идти домой, в отчий дом, к сыну!»

Решение принято. Я пытался встать с постели, но ноги не слушались меня. Не чувствовал я их. И взбесился, потому что не мог смириться с этим. Кое как я сбросил себя с больничной койки, упал на пол. Но «ангелочки» подняли меня и уложили на место, укололи и успокоили. Я уснул. Когда проснулся, я повторил попытку встать на ноги. И опять неудача постигла меня. Думаю, я надоел там всем, но меня невозможно было удержать. И однажды я всё же встал на ноги свои; стоял возле своей койки, обеими руками держался за её железную спинку и дрожал от собственного бессилия. Я говорю вам правду. Такое не забывается. Тяжело было удерживать голову свою, «большую», не мог я тогда самостоятельно передвигать ноги свои, они тащились по полу. И поэтому больные с жалостью говорили мне: «Парень! Лежать тебе надо! У тебя сотрясение мозга!» Но я презренно молчал, потому что вспомнил как выползал из леса. И сказал самому себе: «Надо идти!»

Сколько дней понадобились мне для того, чтобы заставить ног своих идти, я не знаю. Помню одно; они всё же пошли. И меня выписали из той больницы; я добровольно ушел из палаты милосердия.

Шел я медленно, еле передвигая ноги свои, широко расставив локти. Я старался сохранить равновесие, чтобы не упасть. Думаю в то время; если вдруг упаду, то не смогу встать. Значит, голова моя всё же соображала. Но

глаза мои ещё не открылись полностью, и поэтому я шел гордо опрокинув голову назад, чтобы видеть свой путь. О том, что моя дорога, точнее, тропа зверя ведёт меня к светлому будущему, я не знал.

Когда я ещё находился в больнице, смотрел на себя со стороны. Зеркало было «кривое»: я видел там сильно опухшее лицо. Узнать себя было очень трудно. Я помню; украшали меня настоящие синяки, большие ссадины и глубокие царапины.

Я озверел. Мой внешний вид был ужасным. Вся одежда моя была в крови, и они уже давно засохли. Я шел по улице поселения и ревел как зверь от невыносимой тяжести и нестерпимой боли. Пытался я убежать от самого себя и шел в отчий дом, к сыну. Люди в страхе уступали мне дорогу. Я у них спрашивал, где вокзал, но они не понимали меня. Одна пожилая женщина прикрыла рот свой краешком платка, неожиданно увидев меня, и протянула руку в сторону вокзала. Она поняла несчастного, и осчастливила его. И я всё же дошел до вокзала. Приложив огромное усилие, ползком по ступенькам, я смог сесть в электричку. Вагон был почти полным, но пассажиры быстро его освободили. Получается, что я действительно был страшным. И старался не проспать свою станцию. В рабочем посёлке меня окружили любопытные люди. Они смотрели на меня с опаской, как будто к ним явился настоящий зверь. Для многих я был неузнаваемым. Почему то мне было понятно это. И мастер спросил меня: «Где ты так долго пропадал?» И распорядился срочно отправить меня в больницу. Врачи дали мне справку, определив без всякого обследования, что я нежилец. И начальник ПМС уволил меня с работы по моему собственному желанию, без отработки. По установленному там порядку, жилой вагончик я сдал. Переехать помогли родственники, так как я еле-еле двигался. И даже говорить мне было трудно. Я думал: «Долго жить не смогу.»

Судьба распорядилась иначе. Мать моя не бросила меня. Приложив все свои силы, ещё раз выходила сына своего. Помогала ей и бабушка родная, очень сильная женщина. Помогали мне и братья, и другие добрые люди; родственники и односельчане. И колхозные лошади верно служили мне, показывая пограничнику пример выносливости. Подводя итог, скажу прямо: смерть отступила благодаря сильным людям, которые помогали мне.

«В нас живут труд, силы тех, кто жил до нас. Пусть же в свою очередь будущее поколения смогут жить благодаря силе наших рук и нашего ума. Лишь в этом случае мы достойно выполним своё назначение.» (Ж. Фабр)

Осенью 1977 года к нам в гости приехал мой двоюродный брат. Он жил и работал в Нижневартовске, постоянно, но в то время учился на бурильщика, в Саратове. Брат сказал: «На Севере, и особенно в Бурении, заработки очень хорошие». И он пригласил нас к себе. Сказал, что училище набирает новую группу, и с первого декабря начнутся занятия.

Я боялся поступить в училище. Этот шаг был рискованным. Во первых, я думал, что не смогу пройти медицинскую комиссию. Во вторых, я считал, что учиться не смогу. В третьих, я предположил, что работать в бурении у меня не хватит сил. После несчастного случая я действительно был очень слабым, и не только физически, но и умственно. И поэтому такая высота (Освоение Крайнего Севера) казалось мне недосягаемой.