Как потом оказалось, моя психика тяжело реагирует на все изменения в жизни. Если в Заветном меня знали почти все, в Питкяранте меня не знал никто. Если в Заветном я славился как самый лучший ученик, здесь мне просто ставили тройку за то, что я только в школу пришёл. Речь у меня была плохая и я отвечать не мог. Задали вопрос, если кивнул, ставят тройку. Для мальчишки, у которого никогда в жизни почти даже четвёрок не было, а только пятёрки, это был огромный удар по самолюбию. Родителям учителя говорили, чтобы везли меня в спецшколу, а здесь обычная школа, возиться со мной не будут. Всё на общих основаниях. Если в Заветном тётя Валя пользовалась огромным авторитетом у всех, она врач, которая спасла не одного человека. А здесь учителя говорили, что директорскому сынку особый подход никто делать не будет.

Весь пятый класс был для меня сплошным временем стрессов. Я скатился до троек. Хорошо было только там, где отвечать не нужно. А это только математика. Даже в физике нужно какие-то законы рассказывать, сплошная болтология.

В конце пятого класса нам построили новую школу, близко от нашего дома. И назначили нам классную руководительницу Макейкову Марию Петровну. Она была учителем химии, нашим постоянным классом стал химический кабинет. Постоянное место оно как-то стабилизирует. Это лучше. Мария Петровна ребёнком перенесла блокаду в Ленинграде. Была добрым, а с другой стороны, очень требовательным педагогом. И в новой школе у меня сразу появились новые друзья. Гена Стахно и Серёжка Ксензов. И вот именно это изменение психологического климата помогло так, что я уже стал отвечать, оценки выровнялись до четвёрок. Марии Петровне только стоило резко взглянуть на педагога, который говорил, что не может индивидуально подходить к моему обучению. Помню, Мария Петровна как-то после моего ответа в классе пошутила – вы видели когда-нибудь, чтобы Саша улыбался? Вот, посмотрите – улыбается! И я улыбался. Наступил перелом. Я стал разговаривать.

После пятого класса дед Семён предложил мне и Гене отдыхать у них в пионерлагере, где он работал на летних каникулах. Лагерь был за Подольском, нас отвезли туда и мне так понравилось, что я три смены провёл там. Я уговорил ребят из нашей группы записаться в фотокружок, и мы все очень часто ходили на фотоэтюды.

А Гене не повезло, чуть ли не в первый день их посадили на карантин, и они так и просидели всю смену в палате. Он уехал домой, а я остался. Меня потом дядя Ваня Шелест отвёл из Подольска в Питкяранту. Ещё одно приключение. Из окна автомобиля увидел дорогу из Москвы до Карелии, столько городов, столько впечатлений.

В Питкяранте во дворе меня постоянно доставал на улице один дылда переросток. Обзывал заикой, директорским сынком, вечно норовил ударить. Вниз от дома у нас была горка и мы зимой катались на ней далеко, аж до следующей улицы. Город стоял на возвышенности и спускался вниз. Так этот дылда один раз меня подловил и сбил с ног подножкой. Я упал назад и у меня всё поплыло. Я не слышал удара головой о землю, наверное, даже сознание потерял. Врач потом сказал, что сотрясение мозга. Недели две в школу не ходил. Это было моё первое сотрясение. В моей жизни во всех случаях всегда судьба поворачивается так, что удары идут только по голове.

Мы зимой с друзьями возле своего дома всегда лепим крепость, долго катаем шары, вырезаем бойницы. Меня позвали домой обедать, а когда я вернулся, крепость разрушили старшеклассники во главе с этим дылдой переростком. Они заканчивали своё разрушение. А мои друзья стояли в стороне и плакали, видимо, их ещё и побили. У меня было бешенство. Я взял флагшток, это было такая длинная палка с флагом на конце, который совсем недавно гордо стоял на нашей крепости и не раздумывая стал наносить удары обидчикам, как двуручным мечом. Те, кто поменьше, отступили, остался этот дылда. Я был самый маленький из них всех. И стал наносить дылде удары не разбирая, он вначале закрывался руками, а потом побежал, я бежал за ним и наносил удары, пока не выдохся сам.

Вернулся домой, мне было горько и обидно, лёг на свою кровать и уснул. Разбудила меня мама, молча повела в коридор. В коридоре стоял милиционер, этот дылда и какие-то взрослые. Попросили меня объяснить, что произошло, а я от волнения и такого стресса даже слова сказать не мог. Оказывается, этот дылда пришёл заплаканный домой и пожаловался родителям, что его побил директорский сынок. Те пошли в милицию. Я смотрел, как этот дылда рассказывает, утирая слёзы, и мне стало противно и мерзко, как будто я взял в руки лягушку. Ещё недавно он был такой храбрый и ломал нашу крепость, а теперь, такой заплаканный и жалкий. Мама выслушала его у обратилась к милиции и родителям дылды. Попросила, чтобы они посмотрели на её сына и на дылду. Он был выше меня почти на две головы. И спросила дылду – сколько их было? Дылда, не поняв, ответил, что их было пятеро человек. Потом мама задала вопрос милиции, верят ли они, что этот маленький мальчик побил пятерых? Милиционер посмотрел на всех, сказал до свидания и, чтобы в следующий раз его с глупостями не беспокоили.

И дылда с родителями ушёл, не солоно хлебавши. Родители мне потом не задавали вообще никаких вопросов, а дылда с компанией обходил наш двор стороной. Зато, какой авторитет стал у меня во дворе. Даже взрослые, кто видел эту битву, смеясь, говорили – молодец, Сашка!

Я с детства хотел заниматься авиацией. По математике был отличник, лучше меня никто не мог решать геометрические задачи, геометрия и тригонометрия – любимые предметы. По физике и химии – любую задачу. Только не болтологию. Я так себя и готовил, математику, физику и химию. А всё остальное – тройка это тоже оценка. Читал я очень много, поэтому, правил не знал, а сочинения писал грамотно. Вернее, я их знал, только сказать не мог.

С Геной Стахно мы сидели за одной партой, вместе поступили в авиамодельный кружок. Делали модели самолётов, планеры, даже кордовые с двигателями.

Потом увлеклись изготовлением ракет. Этим я занимался очень долго. Запускаешь ракету в воздух, заряд выдавливает парашют, и она опускается. Когда у отца на предприятии открыли турбазу, мы там пускали ракеты. В городе взрослые ругались, что пожар можем сделать, шумим. А на берегу Ладоги никто слова не скажет. У Гены это увлечение осталось до сих пор. Он живёт в Питкяранте и ведёт авиамодельную студию. Присылает мне видео того, что они делают. Молодцы! А я увлёкся радиоэлектроникой, но, ракеты запускали ещё долго. Это красиво и эффектно!

Баян забросил. Артисту нужны зрители, а здесь их не было. На Дону казачество всегда с музыкой, с гармошкой, с баяном. Я каждый день там бабушкам и дедушкам на лавочке концерты устраивал. Ну да, для меня тогда, если уже за сорок, то – бабушки.

Много занимался электроникой. Отец отдал мне на растерзание магнитофон Комета МГ-201М. Катушечный, двухдорожечный, ещё даже ламповый. Ломал, ремонтировал, усовершенствовал. Конечно, работал прекрасно, но, всегда верхняя крышка снята, рядом куча динамиков и всё работает. Потом после окончания института я его Мише Ворошилову подарил, ну не везти же его в Алма-Ату. Отец мне в комнате сделал верстак, там и тиски были, много шкафчиков, из дерева, надёжный. Электроникой я занимался дома, а самолётики делал в подвале. Там я уже сам оборудовал себе мастерскую, даже фотографии печатал, всё оборудование было. До окончания школы гулял мало, всё больше или в сарае, или за верстаком с

По выходным отец всегда вывозил нас на природу, на турбазу, за грибами, за черникой, за клюквой, за брусникой. На природу всегда ездили с друзьями. Они все знали места, где грибы, где ягоды. Чаше всего ездили с компанией Прохоровых. Борис Прохоров был мой большой друг. Это он на фотографии. Он на год старше меня и учился в другой школе. Но, вот так подружились. Борис окончил только восемь классов, пошёл работать, потом в армию. У него уже стали другие интересы в жизни, но мы навсегда остались друзьями. Его отец перед войной служил пограничником, они первыми взяли на себя удар немцев. Всю войну прослужил в СМЕРШе. Заслуженный человек!