Но это не значит, что сам термин «мусульманское духовенство» является нелегитимным и его совершенно недопустимо употреблять в научной литературе. Он вполне может использоваться, но только в тех случаях, когда это обусловлено контекстом. Иными словами, проблема в использовании термина «мусульманское духовенство» состоит в том, что некоторые исследователи ошибочно пишут о нем как о явлении, присущем исламу per se. Мусульманское духовенство может возникать и существовать лишь там, где государство создает правовые и иные условия для формирования этой социальной группы.
Так, применительно к реалиям Российской империи (начиная с 1780‐х гг.) термин «мусульманское духовенство» может употребляться, если речь идет не о совокупности религиозных деятелей (или служителей исламского культа), а о конкретной группе, наделенной со стороны государства привилегиями и выполняющей требуемые функции в соответствии с действующим законодательством. В этом контексте справедливо замечание историков из Татарстана Д. М. Усмановой и А. Ю. Михайлова, утверждающих:
Некоторые из указанных терминов – приход, община, духовенство, конфессионализация – применимы также при описании исламского мира Российской империи. Исламоведы задаются вопросом, насколько будет корректным использование их в сугубо исламских штудиях? Не следует ли термин приход заменить более корректным словом махалля, а сообщество мусульман (т. е. община в широком смысле) – термином умма и пр.? При всей справедливости подобных замечаний, следует признать, что в исторических работах невозможно обойтись только собственными терминами и понятиями[88].
Например, если в официальном названии мусульманской махалли (общины) в Российской империи содержалось слово «приход», то целесообразно использовать последний термин[89]. Но при этом необходимо сделать оговорку о причинах употребления слова «приход» вместо махалли. В равной степени бессмысленно игнорировать термин «соборная мечеть», коль скоро он встречается в официальных названиях большинства джум‘а (пятничных) мечетей в Российской империи, Советском Союзе и современной России.
То же самое касается и «мусульманского духовенства». Некорректно употреблять этот термин применительно ко всем без исключения лицам, проводящим исламские религиозные обряды (в том числе неофициальным муллам), а также ко всем сотрудникам муфтиятов[90]. Однако вполне допустимо говорить о мусульманском духовенстве как об определенной группе, чье положение закреплено на законодательном уровне в таких государствах, как Австро-Венгрия, Российская и Османская империи и др.
В России конца XVIII – начала XX в. высший слой мусульманского духовенства представлял собой определенную группу религиозной бюрократии[91], наделенную государством правами и обязанностями. Попасть в эту категорию мусульманского духовенства могли не все авторитетные ‘улама’. Во-первых, число должностей в системе религиозной бюрократии было ограничено. Во-вторых, не каждый регион с мусульманским населением находился под юрисдикцией одного из существовавших муфтиятов. Это не позволяло придать особый статус всем ‘улама’, которые взаимодействовали с имперскими властями[92].
Одним из важных принципов при формировании религиозной бюрократии был принцип назначения. Макс Вебер отмечал:
Бюрократическое господство осуществлено в самом чистом виде там, где в самом чистом виде господствует принцип назначения чиновника. Иерархия чиновников, избранных на выборах, не может существовать в том же смысле, что и иерархия назначенных чиновников: уже дисциплина, естественно, ни в коей мере не может приблизиться к необходимому уровню строгости там, где нижестоящий чиновник может настаивать на выборах так же, как и вышестоящий, и шансы первого не зависят от оценок последнего[93].
При этом под выборностью в случае с духовенством следует понимать возможность свободного волеизъявления верующих, которое не может быть аннулировано светской или церковной (религиозной) властью. В этом смысле свобода выбора мусульманами Российской империи духовенства была существенно ограничена как де-юре, так и де-факто. Так, например, согласно указу об образовании министерства духовных дел и народного просвещения 1817 г., муфтий в Уфе должен был избираться мусульманским обществом. Это же положение было впоследствии включено в устав Департамента духовных дел иностранных исповеданий 1836 г. Однако фактически муфтии продолжали назначаться императором по представлению министра внутренних дел. Только в 1889 г., спустя сто лет после образования муфтията, такая практика была легализована[94].
Примечательно, как объяснял неприменение положения о выборности муфтия министр внутренних дел Д. А. Толстой в докладной записке на имя императора Александра III:
…малая вероятность избрания самими магометанами лица, соответствующего тем условиям, и важное значение оренбургского муфтия, как духовной главы весьма значительной части магометан империи, признавалось до настоящего времени достаточным основанием к тому, чтоб постановление закона о выборе муфтия магометанским обществом не применялось на практике, во избежание затруднений, неминуемых при отсутствии в Своде законов объяснения точного смысла этого выражения[95].
Расхождение между буквой закона и правоприменительной практикой при выборах муфтия ОМДС демонстрирует, что подмена писаных правил неписаными присуща институту муфтията в России с самого начала.
Что касается трех заседателей (кадиев)[96], которые, наряду с муфтием, принимали решения по вопросам, относящимся к юрисдикции Духовного собрания, то они первоначально избирались мусульманами, но не напрямую, а коллегией выборщиков из числа ‘улама’ Казанской губернии. Однако с 1889 г. заседатели стали назначаться министром внутренних дел по представлению муфтия ОМДС[97]. Срок полномочий кадиев ограничивался тремя годами, и лишь на время занятия должности они пользовались некоторыми правами и привилегиями чиновников[98]. В случае болезни или смерти муфтия старший кадий временно исполнял его функции.
Фактически среднего слоя мусульманского духовенства в округе ОМДС так и не возникло. К этой категории могли быть отнесены ахуны в период с 1788 г. примерно до середины XIX в. До 1788 г. ахуном именовался мусульманский богослов, обладавший необходимыми знаниями и опытом для вынесения фетв и решения судебных тяжб по шариату[99].
После создания ОМДС ахун из независимого богослова превращается в представителя среднего звена мусульманского духовенства с функциями надзора за приходами. Но не ахуны, а имамы обладали правом вынесения решений в соответствии с шариатом по некоторым вопросам. Ахун же выступал лишь как апелляционная инстанция, причем его решения не были, по сути, окончательными[100]. Что касается вынесения фетв, то эта функция перешла к ОМДС. Причем юридическую силу имели только коллективные фетвы Духовного собрания, именовавшиеся решениями. Фетвы муфтия рассматривались как «наставления» и носили рекомендательный характер. Ахуны продолжали выносить богословско-правовые заключения, но они имели неформальный характер[101]. Как отмечает американский исламовед Аллен Франк, к середине XIX в. доведение до имамов циркуляров и распоряжений ОМДС стало едва ли не основной функцией ахунов[102]. К началу XX в. ахун окончательно превратился в почетный титул[103].
